Позволяет ли оно предположить, что психиатры не менее,
чем прочие смертные, предпочитают не обращать свое вни-
мание на проблему, столь определенно и личностно выража-
ющую собой всю хрупкость человеческого статуса? Может
быть. для них не менее, чем для их пациентов, справедли-
во наблюдение Ларошфуко: "Человек не может прямо смот-
реть на солнце и на смерть".
Тревога смерти и возникновение психопатологии
Если тревога смерти представляет собой базисный фактор разви-
я психопатологии, а принятие идеи смерти - фундаментальную
цачу в развитии каждого ребенка, почему тогда у одних индивидов
117
формируются повреждающие невротические расстройства, а другие
достигают зрелости в относительно хорошо интегрированном состоя-
нии? Эмпирические исследования, которые помогли бы ответить на
этот вопрос, отсутствуют, и в настоящий момент я могу лишь выска-
зать некоторые гипотезы. Несомненно, здесь участвует ряд сложным
образом взаимодействующих факторов. Должна существовать "идеаль-
ная" хронология, то есть последовательность, шагов развития, при
которой ребенок разрешает свои задачи в темпе, соответствующем его
внутренним ресурсам. "Слишком многое, слишком рано" определен-
но создает дисбаланс. Ребенок, грубо конфронтировавший со смер-
тью еще до того, как у него сформировались адекватные защиты,
подвергается тяжелому стрессу. Тяжелый стресс, во все времена жизни
являющийся неприятным событием, для маленького ребенка чреват
последствиями, выходящими за рамки транзиторной дисфории.
Фрейд, например, говорил о том, что сильная ранняя травма нано-
сит Это непропорционально тяжкие и стойкие повреждения. Он ил-
люстрировал это ссылкой на биологический эксперимент, показыва-
ющий, что легкий укол иглой эмбриона в начале его развития вызывает
катастрофический эффект во взрослом организмеT.
О какого рода травме может идти речь? Есть несколько очевидных
вариантов. Смерть кого-либо из окружения ребенка - важное собы-
тие. Встреча со смертью в соразмерной дозе, при наличии необходи-
MbixpecypcoB Эго, благоприятных конституциональных факторов и
поддерживающих взрослых, которые сами способны адаптивно взаи-
модействовать с тревогой смерти, вырабатывает психологический
иммунитет. Однако в других ситуациях способность ребенка защитить
себя может оказаться недостаточной. Каждый ребенок имеет дело со
смертью - насекомых, цветов, домашних животных. Эти смерти
бывают источником замешательства или тревоги и побуждают ребен-
ка обсуждать с родителями свои вопросы и страхи, связанные со смер-
тью. Но для ребенка, столкнувшегося с человеческой смертью, ве-
роятность травмы существенно выше.
Особенно пугающей является, как я уже говорил выше, смерть
другого ребенка - она подрывает успокоительную убежденность, что
умирают только очень старые люди. Смерть сиблинга - тоже ребенка
и одновременно близкого человека - сильная травма. Реакция ребенка
может быть весьма сложной, поскольку на нее влияют несколько
факторов: вина, проистекающая из соперничества сиблингов (и из
удовольствия получить больше родительского внимания); потеря: про-
буждение страха собственной смерти. В литературе обсуждается пре-
имущественно первый фактор - вина, иногда второй - потеря, но
практически никогда - третий. Например, Розенцвейг и Брей
едставяяют данные, указывающие на то, что в выборке больных ши-
эфренией достоверно чаще, чем в выборке маниакально-депрессив-
ых больных, общей выборке пациентов с парезами и выборке из нор-
мальной популяции, встречалась смерть сиблинга, наступавшая до
liecToro дня рождения пациента.
Розенцвейг интерпретирует этот результат стандартным аналитичес-
им образом, а именно как то, что поглощающее чувство вины, обу-
говленное враждебностью сиблингов и инцестуозными чувствами,
вляется значимым фактором возникновения шизофренических пове-
енческих паттернов. Этот вывод он пытается подтвердить тремя крат-
ши (по одному абзацу) описаниями случаев. При всей краткости
чисаний и несмотря на выбор из огромной массы клинического ма-
рриала, делавшийся с целью подтверждения тезиса, две из трех ви-
STOK свидетельствуют о присутствии страха личной смерти. Один
пиент, рано потерявший мать и двух братьев, тяжело пережил смерть
эюродного брата: "Он был так глубоко расстроен, что почувство-
1 себя плохо и должен был лечь в постель: он непрестанно боялся,
1 умрет. Врач поставил диагноз нервного срыва. Вскоре у пациен-
l появилось причудливое поведение шизофренического рода" . Дру-
Ьй пациент потерял трех братьев, первого - в шесть лет. В семнад-
Ьть, вскоре после смерти третьего брата, у него развился острый
ихоз. Единственная цитата из слов пациента наводит на мысль, что
lero реакции было нечто большее, чем чувство вины: "Время от вре-
гни я слышал его голос. Иногда я словно почти был им. Не знаю,
не кажется, что надвигается какая-то пустота... Как мне преодолеть
кую пустоту, как его смерть? Мой брат мертв, а я - да, я жив, но
1не знаю..."" Эта высоко селективная форма описания случаев ниче-
1 не доказывает. Я вдаюсь в подробности, чтобы продемонстриро-
дъ проблемы интерпретирования данных исследований. Ученые и
1ИНИЦИСТЫ становятся пленниками стереотипа, и им бывает трудно
(менять свою установку даже тогда, когда, как в этом исследовании,
фисовывается иное объяснение, вполне правдоподобное и совмес-
(мое с полученными данными.
; Если учитывать и потерю родителя, и потерю сиблинга, то ока-
вается. что свыше 60 процентов шизофренических пациентов в ис-
1едовании Розенцвейга пережили раннюю потерю. Может быть, у
ч. и было "слишком многое, слишком скоро". Дело не только в том,
у этих пациентов Произошла слишком масштабная встреча со смер-
з: вследствие патологии семейного окружения эти пациенты и их
рмьи отличались сниженной толерантностью по отношению к тревоге
ерти. (В четвертой главе я буду говорить о том, что Гарольд Серлз
119
пришел к тем же выводам на основании своей психотерапевтической
работы со взрослыми шизофреническими пациентами.)
Смерть родителя - катастрофическое событие для ребенка. Его
реакции зависят от ряда факторов: качества отношений с родителем.
обстоятельств смерти родителя (например, был ли ребенок свидете-
лем его естественной или насильственной смерти), отношения роди-
теля к своей смертельной болезни, присутствия достаточно сильной
фигуры другого родителя, доступности социальных и семейных ресур-
сов поддержки. Ребенок страдает от тяжелой потери и вдобавок его
чрезвычайно беспокоит, не способствовали ли его агрессивные фан-
тазии или поведение по отношению к родителю смерти последнего.
Роль утраты и вины прекрасно известна и компетентно описана дру-
гими авторами. Однако в классической литературе, посвященной
потере, не рассматривается влияние смерти родителя на осознание
ребенком перспективы его собственной смерти. Выше я особо под-
черкнул, что страх аннигиляции - первичный ужас индивида, источ-
ник значительной доли страдания, испытываемого при утрате значи-
мого другого. Маурер хорошо выразил эту мысль: "На некоем уровне
ниже уровня собственно знания ребенок с его наивным нарциссиз-
мом "знает", что потеря родителей - это потеря его связи с жизнью...
Тотальный панический страх за свою жизнь, а не ревнивое собствен-
ничество по отношению к утраченному объекту любви - вот источ-
ник дистресса сепарационной тревоги".
Нетрудно показать, что среди пациентов психиатра, невротиков и
психотиков, доля потерявших родителя больше, чем в общей попу-
ляции. Но последствия смерти родителя для ребенка столь велики,
что научное исследование не позволяет выделить и взвесить все отдель-
ные компоненты этого переживания. Например, эксперименты на
животных показывают, что у детеныша, отделенного от матери, воз-
никает экспериментальный невроз, и стресс сказывается на нем зна-
чительно более неблагоприятно, чем на собратьях, оставшихся рядом
с матерью. У детеныша человека непосредственное присутствие ма-
теринской фигуры уменьшает тревогу, вызываемую непривычными
событиями. Из этого следует, что ребенок, потерявший мать, ста-
новится менее стрессоустойчив. Он не только испытывает тревогу.
сопутствующую сознанию смерти, но и повышенно страдает от тре-
воги, вызываемой многими другими стрессами (межличностными,
сексуальными, школьными), с которыми он мало способен справить-
ся. У него также с большой вероятностью могут развиться симптомы
и невротические механизмы защиты, со временем слой за слоем на-
кладывающиеся друг на друга. Страх личной смерти должен раепо-
аться в глубочайших пластах, лишь редко выступая в незамаски-
IBBHHOM виде - в кошмарах или других формах выражения бессоз-
ргёльного.
1 Джозефина Хилгард и Марта Ньюмен, изучавшие психиатрических
циентов, рано потерявших родителя, получили интригующий ре-
льтат (который они окрестили "реакцией годовщины") - достовер-
1ю корреляцию между возрастом пациента ко времени психиатричес-
1й госпитализации и возрастом смерти его родителя. Иными
1овами, вероятность того, что возраст пациента на момент госпита-
йзации совпадает с возрастом родителя на момент смерти, превышает
1роятность случайности. Например, если матери пациента было трвд-
Втъ лет, когда она умерла, в тридцать лет пациент вступает в период
ijCKa. Более того, старший ребенок пациента в это время с повышен-
ий вероятностью находится в том же возрасте, в каком был сам па-
тент на момент смерти родителя. Например, пациентка, в шесть лет
терявшая мать. находится в психиатрической "группе риска", пока
i старшей дочери шесть лет. Исследовательницы не поднимали про-
цему тревоги смерти, однако возможно, что смерть матери ввергла ре-
рнка - будущую пациентку - в конфронтацию с непрочностью че-
овеческого существования: в смерти матери для девочки содержалось
<общение, что и она тоже должна умереть. Ребенок вытеснил этот
двод и ассоциированную с ним тревогу, которая оставалась бессоз-
тельной.пока не была пробуждена "годовщиной", - достижением
циенткой возраста, соответствующего возрасту смерти матери.
Степень травмы в большой мере зависит от того, насколько в се-
: тема смерти сопряжена с тревогой. Во многих культурах дети яв-
зтся участниками ритуалов, окружающих мертвых. В похоронах
[ других связанных со смертью ритуалах им предназначены конк-
ные роли. Например, в новогвинейской культуре Форе (Fore) дети
1аствуют в ритуальном поедании умершего родственника. Скорее
его, этот опыт не катастрофичен для ребенка, поскольку взрослые
встники ритуала не испытывают особой тревоги - это часть природ-
эго, не самосознающего потока жизни. Если, однако, для родите-
1тема смерти сопряжена с мощной тревогой - что в современной
йадной культуре встречается нередко, - ребенок получает сообще-
ае, что ему есть чего сильно бояться. Особенно значимо это роди-
1ьское сообщение для физически тяжело больных детей. Мэриан
<екенридж и Е. Ли Винсент комментируют это так: "Ребенок чув-
вует тревогу своих родителей о том, что он может умереть, и это
еляет в него смутное беспокойство, не испытываемое здоровыми
детьми.
121
Просвещение детей на тему смерти
Многие родители (возможно, большинство) в нашей культуре
непрестанно пытаются уйти от реальности в том, что касается инфор-
мации о смерти. Маленьких детей защищают от смерти, их открыто
и сознательно вводят в заблуждение. Очень рано в них культивирует-
ся отрицание, заложенное в истории о рае, о воскресении мертвых.
так же как и в уверениях, что дети не умирают. Позже, по мере того,
как ребенок становится "готов воспринять это", родитель постепен-
но повышает дозу реальности. Некоторые просвещенные родители
решительно восстают против самообманов и отказываются учить сво-
их детей отрицанию реальности. Однако, когда ребенок страдает или
испуган, даже им бывает трудно удержаться от отрицающих реальность
успокоительных заверений - прямого отрицания смертности либо
мифа о "долгом путешествии" в посмертной жизни.
Элизабет Кюблер-Росс резко осуждает традиционную религиозную
практику преподнесения детям "волшебных сказок" о рае, Боге и
ангелах. Однако из ее описания собственной работы с детьми, обес-
покоенными темой смерти, своей или родителей, ясно, что и она
предлагает утешение, основанное на отрицании. Она сообщает детям.
что в момент смерти человек трансформируется, или освобождается.
"как бабочка", для утешительного, манящего будущего. Кюблер-
Росс утверждает, что это вовсе не отрицание, а реальность, установ-
ленная объективными исследованиями опыта переживших клиничес-
кую смерть; однако эмпирические доказательства не опубликованы.
Такая позиция> замечательного терапевта, прежде столь непоколеби-
мо мужественной во встрече со смертью, свидетельствует о том, на-
сколько трудна конфронтация со смертью без самообмана. "Объек-
тивные данные" Кюблер-Росс ничем принципиально не отличаются
от традиционного религиозного "знания", основанного на вере.
В западной культуре имеются четкие ориентиры в просвещении по
таким вопросам, как физическое развитие, получение информации.
социальные навыки и психологическое развитие: но когда речь идет о
смерти, родителям приходится в основном полагаться на себя. Мно-
гие другие общества предлагают культурально санкционированные
мифы о смерти, которые без какой-либо амбивалетности или трево-
ги передаются детям. Наша культура не дает родителям четких направ-
ляющих ориентиров; при всей универсальности проблемы и ее кри-
тической важности для развития ребенка, каждая семья волей-неволей
должна сама решать, чему учить детей. Нередко детям дается неопре-
деленная информация, окрашенная родительской тревогой и с высо-
кой вероятностью вступающая в противоречие с информацией из дру-
гих источников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100