От 1/20 до 1/30 у более опытных
и от 1/8 до 1/4 у менее опытных. Причина того, что наши ошибки были меньше указанных Брэмом,
я думаю, заключалась в том, что наши змеи были несколько безопаснее настоящих, и мы смело
могли подходить ближе и выбирать для наблюдения удобную позицию.
Совершенно такие же неправильности мы видим при глазомерном определении
расстояний. Только очень немногие лица способны сделать это достаточно точно.
При сколько-нибудь значительных расстояниях величина ошибки иногда во много
раз превосходит самое расстояние, и даже у очень опытных наблюдателей ошибка
редко бывает менее '/ю.
По этому поводу мне пришлось просмотреть кое-какие таблицы военных упражнений. Расстояния
определялись глазомерно от 100 до 2100 метров. Ошибки колебались от '/щ у опытных до '/д у мало-
опытных.
При подобных упражнениях ошибки бывают в обе стороны, главным образом,
в зависимости от погоды и состояния атмосферы. При дожде, тумане и т. п., когда
очертания предметов неясны, они кажутся дальше действительного; при ясной
погоде, когда очертания предметов выражены резко, бывает обратное.
Из всего сказанного следует: величина и отдаленность предметов могут быть
определены только приблизительно; при неблагоприятных условиях неточности
могут быть очень велики.
Подобно зрению, и слух может быть источником значительных ошибок, если
звуковые впечатления так слабы и неясны, что точное восприятие их невозможно;
об этом придется говорить после. Дальнейшим частым источником ошибок яв-
ляется то обстоятельство, что наш слуховой орган не имеет особого приспособ-
ления для определения направлений звука. Мы судим об этом по тому, каким
ухом мы лучше слышим звук и при помощи некоторых приспособлений ушных
раковин, но всегда получается только приблизительное определение, к тому же
возможное только в открытом месте или в правильном помещении, в котором не-
много вещей. В загроможденном пространстве такое определение становится
совершенно невозможным. Сидя, напр., в своей комнате, мы слышим шум экипажа
на улице; по силе звука мы можем судить о приближении или удалении экипажа,
но совершенно не можем угадать его направления. Если много лиц сидят за сто-
лом и кто-нибудь из них будет царапать одну из ножек стола, то обыкновенно
невозможно определить, с какой стороны исходит звук, но, зная характер звука,
можно всегда угадать, что он исходит от стола. Если же дело идет о неизвестном
звуке, о происхождении и причине которого можно только догадываться, то ста-
новится совершенно невозможно различить, откуда идет звук. Я делал опыты в
этом направлении; одни из присутствующих думали, что звук идет от пола, дру-
гие - что от стен, третьи указывали на водопроводную трубу в углу комнаты;
на самом деле я касался маленьким аппаратиком ножки стола, за которым все
сидели. Из этого следует, что исходная точка звука может быть точно определена
только при крайне благоприятных условиях. При незнакомом характере звука
такое определение делается почти всегда невозможным.
Поэтому когда в рассказах о спиритических сеансах передают, что <стуки>
исходили из всех углов комнаты, даже вдали от медиума, то таким заявлениям
нельзя придавать никакого значения. Медиум отлично может производить какой
256

угодно звук, а присутствующие этого не заметят. Вся суть чревовещания, игравше-
го такую роль в магических операциях всех времен, состоит в том, что присутст-
вующие не могут определить исходный пункт необычайного звука.
Наибольшее доверие мы склонны питать к нашему осязанию в тесном смысле,
а также в виде ощущения давления и температуры. Когда хотят указать на досто-
верность чего-нибудь, то говорят: <В этом можно осязательно убедиться>. К сожа-
лению, и осязание нас часто обманывает: ощущение давления и холода остается
некоторое время после того, как причина ощущения уже перестала действовать.

Рис. 99. Верхняя линия кажется короче.
Рис. 100. Вертикальные линии кажутся
непараллельными.

На этом свойстве основан известный фокус: ловкий артист кладет нам на руку монету и сильно
ее придавливает, затем велит сжать руку в кулак. Мы ясно чувствуем, что монета в руке, тогда как,
на самом деле, она была им удалена. Этот опыт удается еще лучше при холодном предмете. Если
положить очень холодную руку на руку другого человека, то можно ее отнять и участник опыта
этого не заметит, конечно, если не увидит движения. На этом был основан один из ловких фокусов
мисс Фай. Охладивши руки ледяной водою, она садилась рядом с <контролирующей> особой и их
закрывали одеялом по шею. Сосед с правой стороны берет ее правую руку, а левую она кладет сверху
его руки. Тогда начинаются <проявления>. Кто не знает сути дела, будет глубоко убежден, что ее
левая рука покоится в его руке, потому что он продолжает ощущать холод, между тем как, на самом
деле, рука отнята еще при начале манифестации и действует свободно. Такого рода проделки, вероят-
но, нередко повторяются спиритами в темноте.
Внимание. Из опыта обыденной жизни мы все хорошо знаем, что, углубив-
шись в какое-нибудь занятие, поглотившее все наше внимание, мы часто не видим
и не слышим ничего из окружающего нас. Хотя внимание и может быть обращено
одновременно на некоторое число впечатлений, но ясность каждого из них убыва-
ет прямо пропорционально их числу. Это только кажется, что мы можем одновре-
менно и читать и принимать участие в разговоре; на самом деле мы перестаем
понимать в один и тот же момент или то, или другое. Значение внимания для всей
нашей психической жизни может быть формулировано в следующих 2-х пунктах:
1. Если сосредоточить внимание на каком-либо одном определенном предмете,
то все остальные, одновременно получаемые, впечатления не доходят до полного
сознания.
2. Чем большим числом предметов занято одновременно ваше внимание, тем
неопределеннее будет полученное нами впечатление о каждом из них.
В этих двух фактах заключаются источники бесчисленных ошибок наблюде-
ния. Так, напр., из всякого, сколько-нибудь сложного события мы обыкновенно
257
замечаем только известные особенности. Если внимание будет сосредоточено
на одной стороне явления, то мы пропустим множество фактов, имевших место
одновременно. Если будем <разбрасываться> и стараться заметить многое в раз-
ных местах, то представление о каждом из отдельных фактов получится непол-
ное и неясное. На этом основании даже отличные наблюдатели легко попадают
в ловушку искусного фокусника. Конечно, большая часть фокусов требуют про-
ворства рук и навыка, но сущность дела состоит в том, что <артист> умеет напра-
вить внимание зрителей на ложный след. В то время как всеобщее внимание
устремлено именно туда, куда ему это нужно, он без всякого стеснения проделы-
вает свои операции в другом месте. Впоследствии мы ближе увидим, как далеко
можно зайти в этом направлении.
Посредством внимания мы также производим определение времени. Опреде-
ления величины пространства зависят от известных ощущений; с определением
времени дело обстоит иначе. Так называемое <чувство времени> не есть специ-
альное ощущение и не связано с каким-либо определенным восприятием или впе-
чатлением; оно зависит исключительно от перемены, но не столько от смены раз-
нообразных впечатлений или представлений, сколько от последовательных пере-
мен в степени напряжения внимания. Если бы дело зависело только от числа
представлений, то мы легко определяли бы время. В более долгий промежуток
времени при прочих разных условиях можно сделать больше, чем в короткий;
поэтому и число всплывающих в сознании представлений должно быть пропор-
ционально истекшему времени, и можно было бы, пожалуй, предположить, что
по количеству представлений мы можем судить о прошедшем времени. В некото-
рых случаях это действительно возможно. Опытный оратор по количеству своих
слов приблизительно знает, сколько времени он говорил;.люди, занятые привыч-
ной работой, по количеству сделанного угадывают, который час. Но, с другой
стороны, мы знаем, что в приятном обществе часы летят как минуты; здесь время
кажется нам кратким, несмотря на обилие сменяющихся представлений. С дру-
гой стороны, при ожидании время делается <бесконечным> именно оттого, что
мы ничем не заняты. Из всего этого можно вывести, что оценка времени не зави-
сит от числа представлений.
С другой стороны, факты нам определенно указывают, что в этой оценке
играет большую роль внимание. Если мы заняты интересным разговором, то
время летит незаметно, потому что внимание наше приковано к одному предмету.
Если же мы по каким-нибудь причинам хотим прервать разговор, то время кажет-
ся нам бесконечным, потому что ощущения, передаваемые нашими органами
чувств, постоянно отвлекают наше внимание от разговора. Если мы напряженно
ждем чего-либо, что должно наступить, то время нам кажется коротким, так как
внимание наше постоянно остается концентрированным. Навряд ли кто-нибудь
был бы способен целыми часами сидеть у стола, ожидая, пока он запляшет, если
бы напряженное ожидание не сокращало времени. Мы видим, что время идет
быстро, когда наше внимание равномерно напряжено; если же напряжение вни-
мания чередуется с его ослаблением, то происходит обратное. Таким образом,
наше суждение о времени гораздо более зависит от состояния внимания, чем от
числа сменившихся впечатлений. Только при однородном напряжении внимания,
вошедшим в привычку, течение времени может верно оцениваться по числу сме-
нившихся представлений. Следовательно: определение времени только при особых
привычных условиях может быть сделано приблизительно правильно.
Ассоциация представлений играет также важную роль в процессе наблюдения,
дополняя и объединяя первоначальные впечатления. Но с другой стороны, и эта
составная часть всего акта наблюдений бывает источником ошибок. Каждое ощу-
щение связано в нашем сознании с целым рядом разнообразных представлений,
но постоянно и всего теснее только с известной группой их; поэтому известное
ощущение всегда влечет за собою определенные привычные представления.
Вследствие этого при некоторых обстоятельствах очень легко составить себе со-

вершенно ложное представление о предмете, если первоначальное восприятие
не было достаточно точно и определенно. Поясним эту мысль примерами.
На некотором расстоянии мы видим человека, по росту и походке напоминающего нам близкого
друга, тогда как при ближайшем рассмотрении оказывается, что это не он. По двум признакам наш
ум составил полное представление об известном лице: мы введены в заблуждение процессом ассо-
циации представлений. Такого рода неправильные внутренние толкования внешних впечатлений но-
сят обыкновенно название иллюзий и могут возникать на почве всех внешних чувств, раз первона-
чальное восприятие недостаточно резко и отчетливо. Так, звук голоса в соседней комнате может
вызвать у нас полный образ какого-нибудь знакомого человека, тогда как, на самом деле, это могло
быть лишь совершенно другое лицо, имеющее некоторое сходство в голосе. Во время ночных военных
маневров мне пришлось однажды более получаса, притаившись, пролежать в канаве, так как я принял
двух пасущихся лошадей за целый неприятельский взвод. И только когда движения предполагаемого
неприятеля показались мне несколько странными, я убедился в своей ошибке и вылез из канавы.
Во всех подобных случаях нас обманывают ассоциацией для всех таких иллю-
зий можно вывести следующее общее положение: мы всегда склонны преувели-
чивать сходство незнакомых предметов с более знакомыми.
Память. До сих пор мы говорили об ошибках, непосредственно связанных с
самим процессом наблюдения. Затем возможен еще ряд ошибок, когда воспри-
нятое налагается на память по прошествии некоторого времени. Конечно, острота
памяти весьма различна у разных лиц, но всякий знает, как с течением времени
постепенно ускользают частности и мелочи. Можно принять за правило, что удер-
живаются в памяти только те особенности, на которые было обращено наше вни-
мание или произведшие на нас особое впечатление; но не всегда это суть сущест-
венные черты события.
Напр., мы видим на улице, как переехали прохожего, у нас в памяти остается образ окровавлен-
ного, беспомощно лежащего человека, потому что эти стороны явления особенно нас поразили. Кроме
того, мы, может быть, заметили и еще кое-какие подробности, хотя обратили на них и менее внима-
ния. Если же нам придется затем выступить свидетелем по этому делу на суде, то мы сейчас же
заметим, как много существенных обстоятельств совершенно ускользнуло из нашей памяти. Воспо-
минания окажутся, конечно, тем более смутными, чем сложнее было самое событие и чем больше
времени прошло с тех пор.
В нашей памяти сохраняются только те особенности, которые более всего
сосредоточили на себе наше внимание или поразили наше мышление, однако
может оказаться, что это вовсе не существенные черты всего события.
Если даже случайно память и сохранит большое число отдельных фактов
из целой цепи происшествий, то все же представление о их последовательности во
времени может весьма спутаться, если они не следуют друг за другом в естествен-
ном и необходимом порядке; так причина, естественно, предшествует следствию;
поэтому мы не смешаем фактов, находящихся в причинной связи, если только
для нас в каждом данном случае ясно, что причина, что следствие; но это не всегда
так бывает. При фокусах, напр., мы никогда сразу не можем понять, какие из
движений фокусника существенно необходимы для выполнения самого фокуса,
и поэтому очень трудно запоминаем последовательность отдельных моментов,
и каждый из зрителей изложит их по-своему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110