Следовательно, налицо жесткая историческая дилемма: либо сохра-
нение сложившегося цивилизационного (не в хантингтоновском, а в
"просвещенческом" смысле) потенциала на основе воссозданного еди-
ного экономического пространства, либо совместный провал в "третий"
и даже 'Четвертый" мир и превращение большинства населения Евразии
в маргинален и люмпенов, во "внутренний и внешний пролетариат" -
этот антипод цивилизации.
Таким образом, возник величайший, чреватый трагизмом парадокс
истории: России предстоит отстаивать свое право быть Европой в борь-
бе с "первой" Европой, не только отказывающей ей в этом, но и прямо
блокирующей великое созидательно-восстановительное дело, связанное
с предотвращением тотальной маргинализации нашего евроазиатского
континента.
Евразия, в определенном смысле, - это "третья Европа", отличаю-
щаяся от "второй", Восточной, Европы тем, что она не может быть ор-
ганизована на началах "западнического" эпигонства, а требует само-
стоятельного цивилизационного творчества, связанного с особенностями
евразийских (в первую очередь, славяно-тюркских) синтезов. Эпигоны
здесь явно не годятся, о чем убедительно свидетельствует банкротство
нынешнего "западнического" режима в России, не породившего ни од-
ного яркого государственного характера, не имеющего в своем активе
ни одного масштабного политического и экономического успеха.
Создатели русской идеи прекрасно осознавали цивилизационную
специфику России и ее историческое призвание, назвав ее "третьим
Римом". Россия - Рим, сохраняющий великие интенции европейской
цивилизации с ее прометеевым духом, с ее творческим беспокойством,
обращенностью не в прошлое, а в будущее. Но она - особый "третий
Рим", умеющий творчески распорядиться специфическим евразийским
395
наследием, и творчески освоить опыт двух "предыдущих Римов". Веро-
ятно, русская идея, в отличие от идей эпигонствующего "западничест-
ва", содержит особый тип откровения, обращенный к опыту современ-
ности, включая продуктивную критику современности. Наши "западни-
ки" целиком погружены в дихотомию "традиционализм - модернизм"
(современность) и приписывают все изъяны, все недочеты историческо-
го развития сопротивлению цепляющегося за жизнь традиционализма.
Этим "плагиаторам модерна" неведомо, что современность требует не
менее критического (самокритического отношения), что модернизм мо-
жет порождать не менее масштабные и трагические проблемы, чем пре-
словутый традиционализм. В конечном счете, коммунистический тота-
литаризм - дитя модерна, плод утрированного, не признающего никаких
резонов преобразовательного активизма, наследующего принцип, о ко-
тором уже говорилось: "знание - власть" (Ф.Бекон), и отвергающего
знание - мудрость.
Не успели мы справиться с одной болезнью модернизма, как оказа-
лись подвержены другой: декадансу тотального безволия, отсутствия
вдохновительных ценностей и урезонивающих норм, разнузданного ни-
гилизма и коррупции. Приписать и эти изъяны традиционному духу -
значит ничего не смыслить в метафизике традиционализма. Перечис-
ленные приметы декаданса - не результат традиционной "темноты" и
невежества, ибо традиционализм - это "невежество", организованное
нормой и традицией, ориентированное на культурную память и в этом
качестве "невежеством" не являющееся. Не надо путать культуру с об-
разованностью: бывает культура без образованности и образованность
без культуры. Последнее как раз и характеризует эпохи декаданса:
здесь нередко царит многознание, не знающее своего применения, ли-
шенное нравственной воли - организующего идеала.
Молодая, едва обретшая государственную самостоятельность после
монгольского ига Россия впервые столкнулась с декадансом в лице
Византии - своей материнской культуры. Декаданс последней не мог
восприниматься как нечто сугубо внешнее - он изначально был пере-
жит как собственная возможность, как злоключение родственной циви-
лизации. Именно тогда Россия научилась критическому отношению к
модерну, способному деградировать в повальный имморализм и скепти-
цизм. Русская идея — это идея бытия, организованного вокруг идеала и
получающего благодаря этому высокий духовный тонус - "ценностную
пассионарность". Наш новейший посттоталитарный опыт дает нам вес-
396
кие основания для критики модерна — не с позиций традиционализма, а
с позиций нетленных нравственно-религиозных норм, высокой духовно-
сти. Нынешняя Россия больна не традиционализмом - она сегодня наи-
менее традиционалистская из всех стран, принадлежащих к "первой",
"второй" и "третьей" Европе. Она поражена изъянами постмодерна —
предельной релятивацией всех норм, отсутствием надежных процедур,
посредством которых культуре предъявляются достаточно убедительные
различия Добра и Зла, Прекрасного и Безобразного, высокого вооду-
шевления и тупого фанатизма.
Речь идет о Просвещении, вырождающемся в декаданс. Вопрос о
том, как преодолеть декаданс, сохранив и умножив Просвещение? Эта
проблема и решалась в русле русской идеи.
Посттоталитарная Россия как "третья Европа" воспроизводит свою
исконную ситуацию "третьего Рима" - ситуацию народа, которому
предстоит отбить натиск- декаданса, сохранив Просвещение.
В начале русской истории эта ситуация сложилась в ходе цивилиза-
ционной встречи России с Византией - Римом, который нес декаданс в
"упаковке" Просвещения. Сегодня аналогичная ситуация складывается в
ходе новейшей (постготалитарной) встречи с Западом. Запад провозгла-
сил себя генератором всемирного модернизационного процесса в тот
самый момент, когда его культура поражена релятивизмом постмодерна.
Поэтому перед культурами, выступающими в роли "рецепиентов", воз-
никает опасность освоить постмодерн прежде модерна, по-своему рафи-
нированную критику самоуверенного Логоса - прежде самого Логоса.
Справиться с задачами новейшей модернизации, не впадая в саморазру-
шительный скепсис постмодерна, — это и означает отстоять идеал евро-
пеизма (Просвещения) порою и в противоборстве с самой "первой Ев-
ропой", то отказывающей России в праве на современность, то дискре-
дитирующей современность в целом с позиций постмодерна.
Дистанцирование от Запада, экспортирующего деморализующий по-
стмодерн прежде модерна, предполагает, естественно, путь на Восток -
не экзотический Восток теократии и мусульманского фундаментализма,
а новый, тихоокеанский Восток, доказавший свою способность овладе-
вать Просвещением, не впадая в декаданс.
Аналогичный прием был использован в ходе неоконсервативной
волны в США, деятели которой всеми силами осуществляли сдвижение
центра общественно-политической жизни своей страны с охваченного
декадансом атлантического побережья на сохранившее здоровые кон-
397
сервативные основы западное, тихоокеанское побережье. Аналогичный
сдвиг явно назрел в России и имеет то же самое значение: преодоления
соблазнов эпигонствующего европеизма, питающегося тлетворным воз-
духом западного декаданса, но не способного к действительно продук-
тивным заимствованиям.
ЧТО НАС ЖДЕТ НА ВОСТОКЕ?
Евразийская идентичность России представляет единственно надеж-
ную цивилизационную альтернативу крайностям теократического панс-
лавизма, способного столкнуть нас и с Западом, и с мусульманским
миром одновременно. Этот путь означает, что Россия подтверждает свое
назначение - быть государством-цивилизацией (а не государством-
островом, лишенным собственной цивилизационной ниши и обреченным
на ретроградный изоляционизм). Консолидируясь как сверхдержава в
своем традиционном цивилизационном ареале, Россия не бросает вызов
(как в панславистском варианте) законным интересам Запада, не втор-
гается в давно освоенную им экологическую нишу. Нет сомнений, что,
подтверждая свои права и статус в качестве субъекта реинтеграционных
процессов в постсоветском пространстве, она будет сталкиваться с со-
противлением Запада. Но это будет не то законное сопротивление, ко-
торое связано с защитой жизненно важных интересов, а сопротивление
самоуверенного гегемонизма, которому в самом деле необходимо дать
отпор и шантажу которого российская государственная элита не имеет
права поддаваться.
Евразийская идентичность России — единственное средство мобили-
зации национального (не в этническом, а в политическом смысле) духа,
что необходимо для цивилизованного освоения огромных пространств
русского Севера, Восточной Сибири и Дальнего Востока. Если такой
мобилизации еще при жизни нынешнего поколения не произойдет, а
российская правящая элита по-прежнему будет цепляться за химеру
"общеевропейского дома", упуская ради нее действительно националь-
ное дело в Евразии, то может последовать цивилизапионная катастрофа
на нашем континенте, связанная с ломкой его идентичности под влия-
нием натиска тихоокеанского региона. Об этом предупреждал еще
Д.И.Менделеев, основываясь на опыте русско-японской войны 1904 г.
"Необходимость же недалеко предстоящего напора на нас с разных сто-
398
рон видна, по мне, уже из того, что у нас на каждого жителя... прихо-
дится в два раза более земли, чем для всего остального человечества...
если же принять во внимание лишь наших непосредственных соседей,
то еще в большей пропорции... Войны же (как и переселения) ведут
прежде всего из-за обладания землей, т.е. чаще всего сообразно с тесно-
той населения. Так ветер идет из мест большего давления в места с
меньшим давлением... Поэтому-то нам загодя надо, во-первых, устраи-
вать так свои достатки и все внутренние порядки, всю частную жизнь,
чтобы размножаться быстрее своих соседей и всего человечества, а во-
вторых, нам необходимо помимо всего быть начеку, не расплываться в
миролюбии, быть готовыми встретить внешний напор, т.е. быть стра-
ною, быстро возвышающей свои достатки всемерно (как земледельцы,
как промышленники и как торговцы), пользующеюся богатствами и
условиями своей земли, блюдущею внутренний свой порядок и внешний
мир..."1. Сегодня, подводя итоги трагического для нас XX века, поража-
ешься тому опустошению, какое произвел большевистский эксперимент
в самой сердцевине нашей цивилизации. Технократически ориентиро-
ванные революционеры-модернизаторы создавали мир Машины, опус-
тошая мир Человека. Бели бы не произведенная ими "национализация"
семьи, женщин (посланных работать фактически бесплатно) и молоде-
жи, превращенных в придаток индустрии, не говоря уже о бесчислен-
ных жертвах большевистского геноцида, население страны к концу века
могло бы составить не менее 600-650 млн. человек - надежная база для
культивации бесчисленных пространств Евразии.
Большевизм превратил нашу Евразию из "пространства человека" в
пространство индустрии, которая, в отличие от человека, имеет свойст-
во морально устаревать, превращаясь в металлический лом и хлам, -
что сегодня с нею и произошло. Надо сказать, демографический крите-
рий является одним из самых надежных показателей действительных
социальных результатов проводимых реформ. Количество и качество
человеческой основы цивилизации - вот самое главное. С этой точки
зрения приходится признать, что нынешняя реформа — это второй после
большевистского обвал в человеческом измерении цивилизации. Депо-
пуляция плюс катастрофическое ухудшение образовательных, культур-
ных и нравственных показателей - вот результаты, которые нельзя при-
крыть никакими ухищрениями болтливой политической гуманитаристи-
ки, хвастающейся "свободой слова" как решающим достижением.
1 Менделеев Д.И. Заветные мысли. М., 1995. С. 216, 217.
399
Надо прямо сказать: демократия тогда имеет шанс стать общенацио-
нальной ценностью, когда она менее декоративна - способна верифици-
роваться в опыте массовой хозяйственной, политической и социокуль-
турной самодеятельности. Если же она тестируется лишь в опыте бо-
гемствующей журналистики, празднующей освобождение от цензуры (в
основном, сексуальной), то ее апологетика означала бы опасную подме-
ну ценностей.
Демократия в определенных условиях (российские сегодня именно
таковы) представляет собой консервативное, а не либерально-эмансипа-
торское дело. Если понимать демократию не в сугубо отрицательном
смысле - как снятие определенных внешних ограничений, а в позитив-
ном - как создание условий для неподопечного самодеятельного суще-
ствования, что и предусматривается европейским понятием граждан-
ского общества, то демократия выступает как сочетание свободной со-
ревновательности с самодисциплиной. Диалектика здесь жесткая: либо
самодисциплина в ее экономическом, социокультурном и государствен-
но-политическом (относящимся и к делу обороны) измерениях, либо
дисциплина, навязываемая извне, в форме "неоавторитаризма". Следова-
тельно, главной гарантией от различных разновидностей авторитаризма
и диктатуры является готовность к самодисциплине, что связано с осо-
бым типом менталитета, близким к протестантской аскезе. Различные
мировые цивилизации вырабатывали свои технологии очищения челове-
ческого духа от скверны безответственности и нигилистического свое-
волия. Выработаны они и в православии, и в мусульманстве. Проблема,
по-видимому, состоит в том, чтобы не отвергать, не дискредитировать
этот великий духовный опыт, а попытаться "конвертировать" его в со-
временные формы социально ответственного поведения. Никакая про-
дуктивная экономика невозможна без такого поведения и никакие
внешние, институциональные формы не дадут соответствующих гаран-
тий вне этой интимной духовной основы, относящейся к нравственной
инфраструктуре цивилизации. Не рынок сам по себе создает продук-
тивную экономику - он может, как показывает опыт нынешней эконо-
мической реформы, в изобилии порождать криминальную среду менял и
спекулянтов, а только рынок как система партнерского обмена, бази-
рующаяся на определенном социокультурном, ценностном базисе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75