Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вопр. филосо-
фии. 1991. № 1. С. 109.
человеческой пользы. Именно этот формализм нравственного заков
труднее всего дается нашему национальному сознанию. Прежде
большевики подменили нравственность классовой пользой, в русскс
духовной традиции ощущалась тенденция подменить ее суждением
благодати и сострадании. Бердяев только артикулировал в своей раб
"О назначении человека" эту давнюю тенденцию: "Ужас законническог
морализма в том, что он стремится сделать человека автоматом до
детели"1. Сентиментальность сострадания, за которую ратует Бердяев.]
при определенных условиях может стать столь же опасной для мора
как социалистическая сострадательность к угнетенным низам ста
опасной для права. Большевики отрицали формализм права за то, чт
оно к неравным людям прилагает одинаковые мерки, дает одинаковь
права социально неравным и потому не способным с равной эффектив-1
ностью воспользоваться этими правами. Критика "законнической этики"!
у Бердяева в чем-то поразительно напоминает ленинскую критику пра-
вового формализма. "Но что значит парадокс евангельской этики? По-
чему в нравственном отношении первые делаются последними и наобо-|
рот? Почему лучше быть грешным, сознающим свой грех, чем фарисе-|
ем, сознающим свою праведность?"2 .
Поляризуются, таким образом, две позиции. Одна утверждает пол-J
ную вменяемость и суверенность индивида в вопросах морали. Другая,!
напротив, утверждает, что гарантией праведности и спасения является!
не личная нравственная воля (хотя бы и последовательно проведенная),!
а чудо - дар искупления, получаемый свыше. Грешник тем превосходит!
носителя суверенной нравственной воли, что он "нуждается в спасении, I
и спасение приходит не от закона, а от Спасителя, спасение совершает-1
ся через искупление, а не через закон"3 . Здесь мы сталкиваемся с но-1
вым отрицанием повседневности в пользу воодушевляющей героики)
"чудодейственного скачка". Только этот скачок носит уже не социаль-1
но-исторический характер, описанный выше, а экзистенциально-1
мистический. Греховная повседневная практика прерывается в разовом
акте духовного подвига и раскаяния. Какой контраст эта установка пра-
вославного "антиформализма" составляет с пуританским требованием
посюсторонней, т.е. верифицируемой в повседневном опыте, и методи-
ческой праведности. "Гарантией... служит не какое-либо магически-
сакраментальное средство, не отпущение грехов после исповеди, не от-
1 Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993. С. 94.
2 Там же. С. 96.
3 Там же. С. 97.
дельные благочестивые поступки... Возникал импульс к методическому
контролированию своего поведения..."1.
Для возрождения нашего общества нам в первую очередь необходи-
мо преодоление того пренебрежения повседневностью, которое связано
с установкой на "великие скачки" — из отсталости в "авангард", из тем-
ного прошлого - в светлое будущее, из греховности - в просветление
святости. Весь процесс производства политической и духовной власти в
России в XX в. прошел под знаком этой установки. К власти в государ-
стве доверчивый народ приводил не тех, кто исходил из реальности и
тем остужал завышенные ожидания, а тех, кто непомерно их эксплуа-
тировал, обещая немедленное исполнение самых дерзновенных чаяний.
"Постепеновцы" отвергались с презрением, утописты приветствовались.
До сих пор соревнование перед лицом избирателей ведется в России по
этим правилам.
Но таковы, к сожалению, были и законы производства духовной вла-
сти над умами и совестью соотечественников. В системе духовного
производства неизменно выделялись и лидировали те, кто ориентировал
"аудиторию" на максималистские установки, на принцип "все или ниче-
го". Опасность такого максимализма в том, что он готовит неизбежный
срыв не только в практике (экономической, политической, администра-
тивной), но и в сфере нравственности. Экзальтированная жертвенность,
ориентированная на завышенные рубежи, не получая подкрепления,
неизбежно срывается в свою противоположность - в предельно безот-
I ветственный эгоизм или в предельную апатию.
Глава V.
ОЖИДАЕТ ЛИ РОССИЮ ВОЕННАЯ ДИКТАТУРА?
Слово "диктатура" очень часто употребляется в современной рос-
сийской политической жизни вместе с такими ее менее благозвучными
псевдонимами, как "авторитаризм", "неоавторитаризм", "пиночетовская
модель" и др. Причем понятие диктатуры, ее лик на уровне политиче-
ской элиты как бы двоится. С одной стороны, он, если можно так выра-
зиться, "официозный" - отражает тревоги власти, теряющей массовую
опору из-за откровенных неудач своей экономической политики. С
другой - "теневой", оппозиционный, или "реставрационный". Одни
празднуют освобождение страны от оков тоталитаризма, другие скорбят
1 Вебер М. Избр. произв. М., 1990. С. 183.
343
по поводу поражения ее в "холодной" войне с Западом, ощущая опас-
ное сужение нашего геополитического пространства.
С позиций современной демократии, декларируемых сегодня самой
властью, вроде бы должен действовать принцип невмешательства воен-
ных в политику. Однако, если посмотреть на положение страны со сто-
роны оскорбленного национально-патриотического чувства, то принцип
невмешательства армии теряет свою бесспорность. В самом деле, если
страна потерпела поражение, то не означает ли такое невмешательство
позорное капитулянтство или даже коллаборационизм?
С этих позиций, как видим, открывается совсем другая система от-
счета. Таким образом, анализируя проблему диктатуры, в частности ее
крайнего выражения - военной диктатуры, мы попадаем в неэвклидово
многомерное пространство, где "параллельные прямые" могут неожи-
данно пересекаться. Линия "низового" патриотического порыва, под-
линного в своих чувствах и тревогах за Отечество, может пересечься,
например, с реставрационными замыслами "бывших" - "коммунистов",
"империалистов", "демократических централистов", тоскующих не по
Родине, а по власти.
Но не менее двусмысленным оказывается и "верхнее" пространство
"правящей демократии". И здесь готовы пересечься две линии: линия
защиты первых демократических завоеваний с линией защиты номенк-
латурно-приватизированной собственности и номенклатурно-мафиоз-
ного монополизма, на глазах захватывающего все позиции.
Что же является первопричиной этих неожиданных пересечений,
безнадежно запутавших страну? Для объяснения этого феномена следу-
ет обратиться к западным "эталонам".
В молодых демократиях Запада демократическая идея в целом сов-
падала с национальной идеей - с делом строительства крупных суве-
ренных государств. Это обеспечивало демократии и массовую социаль-
ную базу, и связь с национальной культурной традицией. Молодую аме-
риканскую демократию конца XVIII в., например, воодушевляла и идея
беспрепятственной массовой самодеятельности во всех областях жизни
(в первую очередь экономической), и идея национальной независимости.
Это же относится и к другим обществам (Франция, Германия, Ита-
лия...).
У России сегодня демократическая и национальная идеи существен-
но разошлись. "Демократизация" в России отождествляется с насаждае-
мой сверху модернизацией, а эта последняя, в свою очередь, с вес-
тернизацией - с уподоблением "отсталой страны" "передовому Западу".
В перспективе модернизации-вестернизации национальная культурная
традиция оценивается по преимуществу негативно - как помеха для
беспрепятственной пересадки заимствованных на стороне учреждений
344
на местную почву, которую в этих целях предстоит основательно
"расчистить".
Следовательно, классический демократический образ массовой са-
модеятельности, избавленной от оков, от феодальных перегородок и
привилегий, бюрократического и теистического надзирательства, у нас
подменяется идеей модернизации, осуществляемой просвещенной
элитой вопреки сопротивлению "косной туземной массы". Официаль-
ная демократия грозит неисправимым теократическим высокомерием,
т.е. политические "авангардные" партии наследуют принцип старой
папской церкви: клир посвященных, вооруженный одному ему доступ-
ным великим учением и потому лучше знающий интересы паствы, не-
жели сама паства, имеет священное право вести ее, не спрашивая со-
гласия.
В самом деле, имеет ли право партия, знающая "подлинные интере-
сы народа" лучше самого народа, уступать воле неразумных избирате-
лей, подверженных влиянию случая или пропаганде безответственных
популистов? Именно здесь мы имеем противостояние демократического
принципа суверенного народного "обыденного сознания" (избиратель,
как и потребитель, всегда прав) и высокомерного теократического соз-
нания, являющегося опорой авторитарной государственной педагогики.
В первом случае действует принцип: правилен тот режим, который
предпочел избиратель. Во втором случае правильность превращается в
категорию, недоступную сознанию рядовых избирателей. Таким обра-
зом, в основу государственной политики ложится парадокс "передового"
режима, установленного в отсталой стране, которую предстоит
"перевоспитывать". Демократическая легитимность, связанная с воле-
изъявлением большинства, подменяется особой, идеократической леги-
тимностью - обоснованием монопольного права на власть посредством
ссылки на монопольные обладания исторической истиной.
Разве миф о "совковом народе" - не обоснование права очередного
"авангарда" на "демократическое" насилие? Не в этом ли секрет опас-
ного кокетничанья с "неоавторитаризмом"? Надо иметь в виду, что и
тогда, когда готовилась большевистская диктатура пролетариата, и
сегодня, когда готовится демократическая диктатура, за носителями
высоких идеократических принципов, третирующими низменность тра-
диционных институтов или "безжизненный" "формализм права", стоят
люди дела, которые ищут диктатуры в сугубо прагматических целях.
Они знают, во имя чего им нужны бесконтрольная власть и как именно
ее использовать, но им не хватает творческой изобретательности и гу-
манитарного красноречия, необходимых для теоретического обоснова-
ния диктатуры, для ее идеологической легитимации.
12 «Политология»
345
Вчера этими людьми "революционного" дела были нувориши крас-
ной бюрократии, не приспособленные к какому-либо профессионализ-
му, но обладающие неугомонной волей к жизни и волей к власти. Им
необходимо было срочно устранить (раскулачить) всех, способных к
действительной самодеятельности, всех носителей принципа неподопеч-
ности, чтобы установить свою вездесущую опеку над обществом - ос-
нову расширенного бюрократического воспроизводства. Сегодня за фа-
садом демократической риторики тоже стоят люди дела. Им тоже нужна
власть, и тоже бесконтрольная. На этот раз речь идет о нуворишах но-
менклатурной приватизации.
В считанные месяцы великой "гайдаровской" реформы вся созданная
в ходе "социалистической индустриализации" государственная собст-
венность перешла в руки вчерашней госпартноменклатуры. Возник не-
обыкновенно "тонкий" парадокс: произошла полная смена режима при
практически полном сохранении прежнего правящего класса, начавшего
господствовать в новом качестве монополистических собственников.
Крайне узка социальная база нуворишей приватизации, перенесших в
хозяйственную деятельность чуждые свободной рыночной соревнова-
тельности нравы "закрытых партийных собраний", где делятся власть и
собственность. А там, где у носителей власти нет достаточно широкой
социальной базы, но есть "понятное желание" сохранить власть, - там
призрак диктатуры неизбежно будет ходить по стране. Деликатность
положения в том, как совместить переход "от тоталитаризма к демокра-
тии" с "переходом к диктатуре". Здесь и оказывается востребованной
доктриальная решимость интеллигентского "демократического авангар-
да", хорошо усвоившего, что идущие с Запада передовые учения
"этому" народу необходимо навязывать. "Навязанная демократия" неиз-
бежно становится диктатурой.
Итак, становятся ясны скрывающиеся за призраком новой диктатуры
социально-групповые интересы, более или менее ясны пути ее идейного
обоснования посредством уже привычной ссылки на драматическое не-
соответствие традиций "совкового народа" передовому учению. Не со-
всем ясен вопрос о том, кому предстоит претворить в жизнь этот
"проект", кому провести в жизнь диктатуру.
И здесь необходимо снова вернуться к армии и военным. Может ли
правящая элита довериться армии в столь важном вопросе? И готова ли
армия откликнуться на соответствующее приглашение, если оно все-
таки поступит? Отвечая на этот вопрос, приходится снова иметь дело с
феноменом искривленных пространств, с двусмысленностями.
Дело в том, что, по всей видимости, сегодня в рамках правящего но-
менклатурного лагеря сложились две субкультуры: старая, авторитар-
ная, и новая, эмансипаторско-гедонистическая. Мощное "облучение"
346
западной цивилизации, которому подвергся наш правящий слой еще со
времен "хрущевской оттепели", вызвало его существенную мутацию.
Родилась новая формация людей, ценящих не только традиционные
привилегии, но и такие чуждые практике тоталитарных деспотий блага,
как гарантия личной неприкосновенности, наследуемый характер собст-
венности, раскованное гедонистическое воображение, которое приходи-
лось усмирять под гнетом партийной цензуры - лицемерной, но тем не
менее весьма стеснительной.
То есть к моменту крушения тоталитарного режима к своей новой
роли монополистических собственников правящий класс пришел с раз-
двоенным сознанием "двух культур" - традшщоналистской и модерни-
стской. Для "традиционалистов" важна одна только голая собствен-
ность, и в целях защиты ее они готовы, не колеблясь, прибегнуть к дик-
татуре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75