1991. № 9-10.
2 Цымбурский В. Метаистория и теория трагедии: к поэтике политики //
Общественные науки и современность. 1993. № 6. С. 150.
252
сил, обуздывающих эту гибельную тягу. Такова, по существу, логика
крупнейших консерваторов, от КЛеонтьева до А.Зиновьева"1.
Надо сказать, что в течение весьма короткого времени - с конца
80-х годов - наше восприятие развернувшихся в России реформацион-
ных процессов успело перестроиться с оптимистического субъект-
объектного видения, когда субъект выступает как закономерный
"претендент" на дары движущейся в заранее заданном направлении ис-
тории (например, в сторону рыночной экономики, демократии, правово-
го государства, изначально заложенных в "программу" мирового разви-
тия), на совсем иное видение. Здесь "претенденты" выступают не в роли
героев прогресса - воплотителей объективно заданной программы, а в
роли слепцов, неосторожно разбудивших силы хаоса. В стохастическом
мире у политического актора достанет силы нарушить хрупкое равнове-
сие общества, цивилизации - и в этом смысле он остается субъектом
реального действия, но у него нет никаких гарантий в отношении воз-
можных последствий, ибо в таком мире сколько-нибудь однозначного
соответствия между прошлым и будущим состояниями нет. В таком
мире безнадежны и реставраторские усилия политики, ибо новый статус
случайности делает любой процесс "невоспроизводимым" и, следова-
тельно, необратимым. "Стрела времени проявляет себя лишь в сочета-
нии со случайностью. Только в том случае, когда система ведет себя
достаточно случайным образом, в ее описании возникает различие меж-
ду прошлым и будущим и, следовательно, необратимость"2.
Можно, таким образом, сделать вывод, что современная картина ми-
ра снимает в качестве безнадежно устаревшей дихотомию прогресси-
стов и реставраторов, ибо обе эти позиции основываются на некоррект-
ных в научном отношении лапласовских представлениях о простой ли-
нейной зависимости между причиной и следствием, прошлым и буду-
щим. На самом деле даже воспроизводя "причину", мы не воспроизве-
дем желаемого "следствия", ибо однозначная линия связи между ними
отсутствует в мире стохастических процессов.
Следовательно, реальная альтернатива лежит не здесь. Она, скорее
всего, связана с различием между готовностью применять любые техно-
логии для достижения "высших" целей и признанием множества равно-
значных целей, ни одна из которых не стоит того, чтобы во имя нее
разрушать целое.
1 Цымбурский В. Метаистория и теория трагедии: к поэтике политики //
Общественные науки и современность. 1993. № 6. С. 153.
2 Пригожий И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1988. С. 24.
1 253
Здесь необходимо хотя бы вкратце остановиться на различиях между
обществом как объектом классической науки и обществом, ставшим
объектом неклассической науки. Классический объект можно охарак-
теризовать следующими чертами. Во-первых, он представляет собой
равновесную систему, базирующуюся на определенном основании (будь
то определенный тип экономики, религии и т.п.). Во-вторых, он содер-
жит устойчивый центр (ядро) и более динамичную периферию, отноше-
ния которых в классической науке описаны как отношения сущности и
явления. В-третьих, он достаточно автономен по отношению к воздейст-
виям внешней среды (в классической науке это отражает постулат о
примате "внутренних закономерностей"). Надо прямо сказать, что со-
временное общество больше не отвечает этим трем признакам класси-
ческого "объекта". Так, например, даже неисправимый экономический
монист - сторонник базисно-надстроечного детерминизма сегодня вы-
нужден будет признать, что такие факторы, как наука, образование,
менталитет (в частности, уровень профессиональной этики), на эконо-
мику влияют ничуть не меньше, чем факторы внутрипроизводственные.
"Базис" все больше зависит от "надстройки", а экономика в целом пре-
вращается в сильно неравновесную систему, активно реагирующую на
возмущения, откуда бы они ни исходили. С этим связана и дискредита-
ция концепции устойчивого "ядра": вместо одного устойчивого центра-
ядра современное общество выступает как полицентричное, постоянно
меняющее доминантные точки и центры влияния.
Классическая дихотомия "сущность - явление" также обнаруживает
свою некорректность, ибо "сущностные характеристики" то и дело об-
наруживают свою несамостоятельность, зависимость от "явлений", а
явления могут неожиданно то обретать, то вновь утрачивать
"сущностньш", всеопределяюпшй статус. Наконец, утрачивается и тре-
тий признак классического объекта: его имманентность. Внешние влия-
ния, вместо того чтобы оставаться внешними, очень быстро ассимили-
руются, переплетаются с внутренним содержанием, сообщая нашему
объекту гетерогенную, разносущностную природу. Здесь, впрочем, сле-
дует сделать одну оговорку. Роль экзогенного фактора сегодня неодина-
кова в различных обществах Востока и Запада. В силу неэквивалентно-
го обмена информацией между обществами Востока и Запада и явным
доминированием импульсов, идущих от последнего1, сегодня все неза-
падные общества в гораздо большей степени представляют собой не-
классические, разносущностные объекты, чем западные, лучше со-
хранившие свое относительно устойчивое цивилизапионное ядро2. По-
1 Об этом см: Панарин А.С. Между атлантизмом и евразийством // Свобод-
ная мысль. 1993. № 11.
2 Об этом см: Рашковский Е.Б. Научное знание, институты науки и интел-
лигенция в странах Востока XIX-XX вв. М., 1990.
254
этому политолог-аналитик, игнорирующий внешние социокультурные и
иные воздействия как второстепенные, может очень ошибиться в своих
прогнозах.
Какие последствия влечет за собой для социально-политических на-
ук эта утрата современным обществом свойств классического объекта?
Во-первых, это означает, что сегодня нет и не может быть теории,
описывающей и объясняющей общественное бытие в целом с помощью
выделения базового признака (или принципа). Надо прямо сказать: ми-
ровоззренческо-методологаческая основа классической науки отмечена
одной роковой двусмысленностью: научную истину смешивали с
"правдой" традиционного сознания, с обнаружением смысла мира. По-
этому-то классическая наука обнаружила такую нетерпимость в отно-
шении религии и других способов вненаучной ориентации человека в
мире. Если "правда-истина" - дело науки, то вненаучные формы обще-
ственного сознания выступают либо как "пережитки", либо как злона-
меренные похитители рациональной истины.
Современная наука решительно рассталась с претензиями на объяс-
нение смысла и сущности бытия. Она более осознает себя инструмен-
тально, как разновидность технологии, способной влиять на объекты, но
выносящей вопрос о целях и смысле этого влияния за скобки. Как пи-
шет В.Г.Федотова, "вопреки классической эпистемологии, истина в на-
стоящее время может быть истолкована не как воспроизводство
(слепок) объекта в знании, а как характеристика способа деятельности
с ним. Поскольку таких способов может быть много, возможен плюра-
лизм истины и, следовательно, исключается монополия на истину"1 .
Из различия классической и неклассической науки вытекает и раз-
личие ее статусов в качестве социального института. Обществовед, в
частности, политолог, сохраняющий эпистемологические амбиции клас-
сической науки, претендует на то, что его знание раскрывает, ни много
ни мало, сущность новой эпохи, и с этих позиций он готов формулиро-
вать очередной проект переделки общества. Хотя эта установка класси-
ческой науки созрела давно, до XX в. она не приводила к трагедиям,
потому что само общество сохраняло признаки классического устойчи-
вого в своем "ядре" объекта. Спасал парадокс: классическая наука,
имея дело с классическим объектом (в лице общества), ничего не могла
с ним поделать - он представлял равновесную систему и потому преж-
ние установки классической науки, будучи неадекватны по существу (с
позиций самосохранения общества как гомеостатической системы), ста-
новятся крайне опасными, потому что сильно неравновесные системы
активно реагируют на любые возмущения. Как показывает анализ при-
1 Федотова В.Г. Классическое и неклассическое в социальном познании //
Общественые науки и современность. 1992. № 4. С. 50.
255
менения современных социальных технологий - результатов соединения
общественной науки с управленческой практикой, в неустойчивых сис-
темах задуманный проект может вызывать совершенно непредсказуемые
последствия. Напротив, в устойчивых системах разные проекты могут
привести к близким последствиям1.
Таким образом, отличие современной эпохи от классической состо-
ит, во-первых, в том, что слабые воздействия могут давать непропор-
ционально сильные эффекты и, во-вторых, что одни и те же проекты в
разных, даже весьма мало отличающихся, средах могут давать разитель-
но непохожие, неожиданные результаты. В свете этого становятся объ-
яснимыми результаты современных попыток дать обществу очередной
тотальный проект или перенести западные учреждения на другую почву.
Нашей политологии предстоит по-настоящему осмыслить свой ста-
тус и функции после происшедшей в ее рамках (правда, не у нас, а на
Западе) бихевиористской революции. По сути дела, она была формой ч
секуляризации политического знания, отказывающегося от претензий на j
объяснение "конечной" сущности общества и человека и ориентирован- ;>
ного на сугубо инструментальное знание, описывающее поведение. Яс-
но, что бихевиористская революция имеет свои социокультурные пред- *
посылки, главной из которых явилась, на наш взгляд, религиозная ре-
формация. Лютер, объявивший принципиальную непознаваемость боже-
ственной воли, оставил паству без высшего знания конечной сущности^
бытия и тем самым заставил ее принимать по-настоящему всерьез сви-
детельства повседневности. Здесь и только здесь все по-настоящему;
решается. Отсюда то значение, которое для протестанта получает поня-
тие - профессии как призвания. В нем "находит свое выражение тот
центральный догмат всех протестантских исповеданий..., который един-
ственным средством стать угодным Богу считает не пренебрежение
мирской нравственностью с высот монашеской аскезы, а исключительно
выполнение мирских обязанностей так, как они определяются для каж-
дого человека его местом в жизни ..."2
Не случайно бихевиористская революция в политологии началась в
протестантских странах и только там по-настоящему повлияла на сис-
тему ожиданий и установки научного сообщества. У нас биография мо-
лодой науки отягощена определенной наследственностью - связью с
научным коммунизмом и другими ответвлениями "великого учения". Но
1 Леонтьев В.В. Экономические эссе: теории, исследования, факты и поли-
тика. М., 1990.
2 Вебер М. Избранные произведения. М., 1990., С. 147.
256
политология не может заменить научного коммунизма. Тех, кто взыску-
ет "высшей правды" или знания "конечного смысла" истории, полито-
логия никогда не сможет удовлетворить. Она дает не проекты будущего,
соответствующие высшей логике самой истории, а инструментальное,
рецептурное знание - основу тех или иных "технологий". Она пред-
ставлена не пророками, а экспертами, прогнозы и рекомендации кото-
рых адресованы не к избранным любимцам истории, а к любому заказ-
чику, помещенному в повседневность и желающему подсчитать свои
шансы или усовершенствовать инструментарий своего воздействия на
среду. Ясно, что политологии приличествует статус деэтатизированной
науки, свободной от монополии государственного заказа. Плюралисти-
ческий мир множества равновеликих субъектов не только является объ-
ектом ее изучения, но и необходимым условием ее существования. По-
этому-то она привязана к длящейся истории, к цивилизационному "сре-
динному" времени, а не к финалам истории или предыстории, готовя-
щим "окончательные" развязки извечных человеческих проблем.
Однако наряду с этим научно-инструментальным контекстом поли-
толог должен не упускать из виду и другой - ценностный. Ему необхо-
димо не забывать, что он сегодня действует в сильно неравновесной
системе постклассического типа. В такой ситуации крайне опасна без-
заботность по части конечных последствий своих рекомендаций и вме-
шательств в хрупкую ткань общественной жизни. Вот парадокс совре-
менного политолога: ему противопоказаны проекты тотального переуст-
ройства общества ввиду полного незнания "высших целей истории" и ее
путей; в то же время вырабатывая свои проекты частичных переуст-
ройств и реорганизаций, он должен помнить, что в сильно неравновес-
ных системах даже слабые воздействия способны давать непредсказуе-
мые, сильные эффекты. Таким образом, политолог пребывает в погра-
ничной ситуации кантианского толка. Его научный ("теоретический")
разум ориентирован на создание политических технологий и абстраги-
руется от трансцендентных "вещей в себе" - объективных сущностей и
смыслов истории. Напротив, его моральный ("практический") разум
постоянно памятует о высших целях и ценностях, которые нельзя реа-
лизовать в политической практике (в виде очередного "светлого буду-
щего"), но угрозу которым создать можно. Высшие ценности имеют
потусторонний статус в позитивном смысле, имея в виду любые замыс-
лы их реализации в виде рационально выношенных проектов общест-
венного переустройства; но они оказьшаются посюсторонними в негати-
вом смысле - уязвимыми со стороны нашего неосторожного экспери-
ментаторства. Отсюда моральная максима политолога, подвизавшегося в
роли эксперта: никогда не претендуй на то, что твои практическо-
9 «Политология»
257
технологические рецепты и рекомендации могут изменить историю в
заранее заданном направлении;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75