Так появился homo ludeus - "человек играющий", бросивший вызов
всей прежней морали и всем институтам, в том числе и политическим.
Первое, что бросается в глаза, - это усиливающаяся театрализация по-
литической жизни. Чем больше политики ориентируются на "человека
свободного времени", тем больше их поведенческая стилистика подчи-
няется законам сценического действия. Давно уже замечено, что съезды
республиканской и демократической партий в США - это грандиозные
шоу. Досуг исподволь подрывает в культуре этику серьезного участия.
1 Dumazedier J. Le socilogie empirique du loisir. P., 1974. P. 74.
60
Люди привыкают довольствоваться символическим участием, и пригла-
шение к серьезному все чаще рассматривается либо как неуместная и
архаичная патетика, либо как бестактное посягательство на прерогати-
вы личности.
Пора поставить вопрос: какова перспектива социальных ролей, ин-
ститутов и систем, к которым их предполагаемые носители и участники
относятся с возрастающей иронической отстраненностью?
Вышедшая из позитивизма структурно-функциональная методология
не склонна была озаботиться этим вопросом. Они исходили из презумп-
ции рефлективной готовности личности следовать предписаниям систе-
мы, а сами эти предписания считали достаточно ясными и исчерпываю-
щими для того, чтобы те или иные социальные практики осуществля-
лись в духе социального автоматизма.
Словом, структурно-функциональный анализ ориентировался на ме-
тафору постчеловеческого мира, всецело уподобленного регулярности
автомата. (Отсюда - все эти поиски "отлаженных механизмов" в эконо-
мике, политике, сфере управления.) Однако опыт доказал несостоятель-
ность этой метафоры. Системы — это всего лишь партитуры социального
действия. Одна и та же "система" может демонстрировать завидную
эффективность или беспомощную неуклюжесть — все зависит от того,
найдет ли она заинтересованных исполнителей и интерпретаторов. Нет
ни одного системного правила, ни одной нормы или предписания, кото-
рые не нуждались бы в активной творческой интерпретации примени-
тельно к неповторимым условиям места и времени. Не социальные
структуры предопределяют человеческое поведение, но, напротив, люди
своим заинтересованным участием подтверждают определенный инсти-
туциональный порядок.
Как отмечают П.Бергер и ТЛукман, "социальный порядок является
продуктом прошлой человеческой деятельности и существует до тех
пор и постольку, поскольку человеческая активность продолжает его
продуцировать. Никакого другого онтологического статуса ему припи-
сать нельзя"1.
В свете этого можно понять, какую институциональную катастрофу
готовит цивилизации "тотально отстраненный" и неангажированный
"человек досуга".
Люди, осознанно или неосознанно разделяющие традиции социоло-
гического натурализма и объективизма, до сих пор видят в человеке
"чистую доску" (tabula rasa), на которой системы и институты записы-
вают свои программы. Поэтому политической истории они адресуют
один вопрос: когда и в какой форме в той или иной стране будет уста-
новлен хорошо себя зарекомендовавший "передовой режим"?
Berger P., Luckman T. The Social Construction of reality: A treatise in the
sociology of Knowledge. L., 1971. P. 52.
61
Их, как и материалистов ХУШ-XIX вв., заботит одно только качест-
во внешней социальной и политической среды. Предполагается, что
человеческий мир лишен своей автономии (или своей инерции) — он
адекватно и немедленно откликается на изменения институционального
типа.
Пора, однако, поставить вопрос по-иному: какие события происходят
во внутреннем мире человека, в котором по сути и решаются судьбы
мира. Сами по себе качества институтов мало чего значат. Институты
могут быть очень плохими (какими и были, например, институты быв-
шего СССР), но при этом работать и демонстрировать известную эф-
фективность - если находятся акторы, способные сбрызнуть их живой
водой своего заинтересованного участия, подогреваемого либо верой,
либо интересом.
И, напротив, институты могут быть конструктивно значительно бо-
лее удачными. Но если нет вдохновительных исполнителей этих стара-
тельно написанных ролей, провал спектакля неизбежен.
Поэтому чрезвычайно важно понять, во что играет современный
"играющий человек" и где он действительно беззаботно играет, а где -
серьезен и только стилизуется под беззаботного игрока под давлением
игровой моды. Можно, разумеется, согласиться с тем, что всякое твор-
чество носит игровой характер, и априори приписать современному
"человеку досуга" творческие намерения.
Но не следует забывать, что настоящее творчество - не простая иг-
ра; оно соотносится с ценностями, с "высшим служением". Бели в рам-
ках современной игровой культуры и высшие ценности, и высшее слу-
жение не предполагаются, то ее "игра" может быстро выродиться в
безобразный фарс.
Посмотрим теперь, как же влияет современный досуг на изменения
характера "входа" - массовых требований к политической системе.
Надо прямо сказать: он серьезно преобразует их количественно и каче-
ственно, причем в крайне неудобном для политической системы духе.
Рост современного досуга ознаменовался лавинообразным ростом
притязаний. Дело в том, что, во-первых, на досуге люди, принадлежа-
щие к различным социальным группам, более активно, чем в рамках
специализированных профессиональных ролей, обмениваются социо-
культурной информацией, касающейся эталонов поведения, потреби-
тельских стандартов, стилей и вкусов. Бели досуг являет нам театрали-
зованный социум, где каждому позволено играть роли, весьма далекие
от его реальной жизни, то ясно, что выбор будет падать преимущест-
венно на самые престижные из них. На досуге как нигде действуют
законы социальной имитации: менее престижные социальные группы
заимствуют у более престижных их стиль и стандарты жизни. Роковая
62
антиномия современного досуга состоит в том, что он в социокультур-
ной сфере создает единое общегражданское (и даже общемировое) про-
странство одинаковых моды, стиля и вкуса, тогда как реальные соци-
ально-экономические различия людей продолжают сохраняться. В силу
законов социальной имитации досуг очень сильно влияет на рост соци-
альных притязаний, не оказывая сколько-нибудь серьезного влияния на
практические социальные возможности. Следовательно, он ведет к дес-
табилизирующим показателям вышеприведенной формулы социальной
удовлетворенности: увеличивает знаменатель притязаний, не отражаясь
на показателях числителя.
Во-вторых, рост досуга резко меняет соотношение дескриптивной и
прескриптивной информации, циркулирующей в обществе и форми-
рующей массовое сознание. Чем больше досуга, тем быстрее идет про-
цесс общего социокультурного накопления - рост информации, форми-
рующей общие вкусы, стиль и моду и в целом повышающей импрес-
сионистскую впечатлительность нашего современника, между тем как
приращение прескриптивной информации, переложимой на язык тех-
нологий и практических решений, все более отстает.
Досуг формирует общие потребности, но не практическое умение их
удовлетворить. И чем больше досуга, тем больше символический мир
притязаний отрывается от мира социальных практик.
Перефразируя Маркса, можно сказать, что досуг учит современного
человека потреблять по меркам любого вида, но не учит его столь же
универсальной способности производить по меркам любого вида.
Поэтому при прочих равных условиях изменение соотношения рабо-
чего и свободного времени в пользу досуга резко снижает вероятность
того, что социальные требования, адресованные к экономической и
политической системе, будут реалистически-конструктивными, готовы-
ми для ввода в процессы принятия решений.
Каких реакций следует ждать в ответ на это от современных поли-
тических систем?
К сожалению, запас реальных альтернатив здесь не очень велик.
Это - либо консервативная "репрессия" по отношению к досуговым
"субкультурам", либо наращивание способности манипулирования соз-
нанием и изобретение все более рафинированных способов символиче-
ского удовлетворения потребностей.
Репрессивная стратегия разрабатывалась уже в античности. Самый
известный из ее авторов - консервативный политолог Платон. Глядя на
"расслабленную" афинскую демократию, он очень опасался за сохране-
ние добрых нравов граждан и их воинского этоса, необходимого для
эффективного отпора внешним врагам.
63
Платон рассуждал о республике, в которой материальный труд был
уделом рабов. Следовательно, он не мог посягать на досуг как таковой.
Но он желал преодолеть опасности, вытекающие из свойственной досу-
гу тенденции высвобождения личности из-под давления социальных
институтов и связанной с ними дисциплины. Его беспокоило то, что
стихийный, избавленный от государственного контроля досуг превратит
массу афинских граждан в неангажированных личностей, предпочитаю-
щих переживать жизнь как театр, а не как трагически серьезное дело,
требующее мужества и самоотверженности. Гражданину необходимо
сохранять власть над определенными удовольствиями и вожделениями,
иначе говоря, быть способным "преодолеть самого себя". И плохим
подспорьем в этом являются, по мнению Платона, свободные сцениче-
ские искусства.
Автор "Государства" делит искусства на мобилизующие, воспиты-
вающие и поддерживающие стоическо-героический этос, и демобили-
зующие, потакающие эвдемонической чувственности и чувствительно-
сти. По его мнению, досуг граждан должен быть организован в мобили-
зационном духе. Это предполагает цензуру, в том числе и в музыке:
"лидийские и ионийские гармонии следует запретить, во-первых, пото-
му, что они выражают печаль, во-вторых, потому, что они расслабляют.
Следует допускать только дорийские (для мужества) и фригийские (для
умеренности). Допускаемые ритмы должны быть простыми и выражать
мужественную и гармоничную жизнь"1.
Все это настолько напоминает программу "социалистического реа-
лизма", что не оставляет сомнений в том, что и в наше время политиче-
ская система в целях насаждения вымученной аскезы может посягать и
на свободные искусства, и на свободный досуг. Проблема в том, чтобы
понять, куда идет постсоциалистический мир: от тоталитарного запре-
тительства к действительной свободе гражданского самоопределения
или к более эффективной манипулятивной системе, заставляющей
повиноваться без прямого насилия?
Действительной альтернативой деспотической внешней дисциплине
является внутренняя самодисциплина; действительной альтернативой
непомерностям индивидуалистского гедонизма является не казарма, а
церковь (видимая или "невидимая") - неполитический институт, форми-
рующий непритворную, нестилизованную аскетику. Возможна ли такая
"церковь" в современном мире и какие формы могли бы принять отно-
шения этой "церкви" с политической системой?
Еще одним фактором, спровоцировавшим революцию притязаний и
растущий разрыв между притязаниями и реальными возможностями,
является повышение общего уровня образования. Его рост соответствует
1 Рассел Б. История западной философии. Т. 1. М., 1993. С. 130.
64
общей социокультурной модели современного общества: дескриптивная
информация общетеоретического и общекультурного характера возрас-
тает значительно быстрее прикладной, годящейся для перевода на язык
практик и технологий. В известных рамках такая особенность продук-
тивна: образование выступает как опережающая подсистема, не только
способная удовлетворять назревшие практические запросы, но и созда-
вать заделы для будущего, "социальный заказ" которого заранее не
известен и не предопределен. Проблема, однако, в том, что рамки ра-
зумного, возможно, уже нарушены и система образования все чаще
превращается в питательную среду "новых маргиналов", весьма притя-
зательных и по социокультурным меркам престижных, но не умеющих
приспособить свои знания ни к общим возможностям общества, ни к
практическим технологиям. Сплошь и рядом получается, что, с одной
стороны, современные образованные люди знают "слишком много" —
многие из этих знаний так и не будут затребованными в практической
деятельности. С другой - они знают значительно меньше необходимого,
если под этим понимать адаптацию общетеоретических знаний к кон-
кретным производственным ситуациям, к условиям места и времени.
Невостребованная часть знаний становится источником неудовле-
творенных притязаний. Этим объясняется драматический парадокс:
более образованные слои зачастую являются менее реалистически мыс-
лящими и охотно плодят современные утопии или страстно следуют за
их творцами. Таким образом, общее информационное накопление
(выражающееся в превышении общетеоретической и общеметодологи-
ческой информации по отношению к конкретно прикладной) порождает
интеллектуальные феномены двух видов: одни станут основой перспек-
тивных новаций, сегодня еще не просматриваемых, другие - источником
социального прожектерства, фантомов и утопий. Весьма вероятно, та-
ким образом, что привычная дилемма: наука или утопия - не совсем
верна. Наука в какой-то части своих невостребованных теорий сама
содержит элемент утопии и способна плодить ирреальный символиче-
ский мир. Поэтому риск общественных затрат на общетеоретическую и
общеобразовательную активность не сводится к одному только финан-
совому риску, связанному с невозместимыми издержками. Он носит и
социально-политический характер, связанный с тем, что невостребован-
ная ученость способна творить фантомы и утопии, а невостребованная
образованность - рождать экстремальную среду "неприкаянного про-
фессионализма".
Политологи, анализирующие причины знаменитого майско-июньс-
кого взрыва 1968 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75