Здесь теоретики но-
вых социальных движений, в первую очередь женского и молодежного,
используют такие ключевые понятия психоаналитической теории, как
либидо и эдилов комплекс. В свое время Фрейд расшифровал трагедию
Эсхила "Царь Эдип" на языке своей антропологии, в основе которой
лежит теория социализации личности посредством преодоления подсоз-
нательных сексуальных влечений. Ребенок — это олицетворение буйства
жизни, не знающей границ и запретов. Эти запреты идут от отца, посте-
пенно помещающего своего ребенка из первобытного рая раннего детст-
ва в суровый мир обязанностей, долга и авторитета. Эдип, как известно,
по неведению убивает своего отца и женится на собственной матери.
Фрейд указывает, что в трагедии Эсхила, в основе которой лежит роко-
вое недоразумение, на самом деле говорится о нашем бессознательном
стремлении уйти от власти отца и связанных с нею запретов. Обручение
сына с матерью после убийства отца - это миф, соответствующий само-
сознанию молодежного и женского движений, выражающих протест
против технократического порядка и обслуживающей его морали успе-
1 Tourain A. La societe postindustrielle. P., 1969. P. 14-15.
2 Garaudy R. Pour L'avcnement de la femme. P., 1981. P. 29.
173
ха. Отец любит сына за его успехи, мать, напротив, любит по-
христиански: сын-неудачник ближе ее сердцу, чем преуспевший сноб,
нашедший себя в мире публичности. Мы указали на неофрейдистскую
интерпретацию женского и молодежного движения. Но не слишком ли
однозначна эта интерпретация? Молодежное и женское движение мож-
но интерпретировать двояко: и на языке модернизма и на языке постмо-
дернизма. В первом случае феминизм, в частности, может быть оценен
как движение женщин за равноправие. Тогда вся практика модерниза-
ции, связанная с урбанизацией и индустриализацией, с вовлечением
женщин в профессиональную жизнь, может быть оценена положитель-
но - как эмансипация. Модернизация создает базу для женской эманси-
пации, а эмансипация в свою очередь расширяет социальную базу мо-
дернизационного процесса, вовлекая в него профессионально и полити-
чески ангажированных женщин. То же самое можно сказать и о моло-
дежи. Молодежная эмансипация может быть истолкована на языке мо-
дерна. В этом случае противостояние молодежи поколению отцов может
совпадать с противопоставлением города деревне, прогресса - отстало-
сти, современного - традиционному. Не случайно социологи отмечают:
чем новее профессия, отрасль экономики, территориально-производст-
венная среда, тем моложе средний возраст занятой в них рабочей силы.
В этом модернистском измерении молодежь можно определить как осо-
бую социально-демографическую группу, предназначаемую „обществом
для ускоренного освоения новой профессионально-производственной,
научно-технической и социокультурной среды. Все движения авангар-
да - от политического до технического и художественного - являлись
молодежными по составу и менталитету. В этом смысле молодежный
миф первой половины XX в. можно расценить как авангардистско-
модернизаторский. В значительной мере это относится и к идеологии
феминизма, какой она сложилась в период между французской револю-
цией конца XVIII в. и русскими революциями начала XX в. И моло-
дежный и феминистский мифы выступали как разновидность гордого
мифа о Прометее — похитителе огня и ослушнике богов. Собственно,
вся социокультурная энергетика индустриальной эпохи основана на
этом прометеевом самоутверждении - богоборческой гордыне человека,
вздумавшего стать сверхчеловеком. Иное дело, что психология сверхче-
ловека далека от христианского универсализма: новый сверхчеловек
идентифицирует себя в противовес "отжившим людям", недочеловекам,
"врагам прогресса" и т.п. Поэтому процесс формирования сверх-
человека одновременно оказался и процессом невиданно жестокой по-
ляризации человечества на "авангард истории" и "навоз истории".
В какой же момент мифу модернизма начал противостоять другой
миф и каким, в частности, образом молодежное и женское движения
174
стали выступать под знаком этого альтернативного мифа? Какова связь
этого социокультурного поворота с переходом от индустриальной эпохи
к постиндустриальной? Прежние движения носили мобилизационный
характер, они способствовали расширению социальной базы системы
индустриального роста и могущества за счет вовлечения в нее маргина-
лов патриархальной семьи - женщин и молодежи. Новые движения вы-
ступают под знаком демобилизации - "великого отказа" взбунтовавших-
ся маргинален быть вовлеченными в систему роста. К ним присоедини-
лось движение "зеленых", задача которых - вырвать природу из разру-
шительного состояния индустриальной "мобилизации", сохранить и за-
щитить сложившиеся биоцинозы - системы природного равновесия.
Кстати, само противопоставление человека природе идеологи новых
движений связывают с грехопадением патриархата, нарушившим былую
гармонию. "Подобно матери, природа стоит в центре матриархальной
культуры"1. Но тот же принцип демобилизации и зашиты нового модуса
существования не под знаком функции, а под знаком автономии, само-
достаточности и самоценности защищают сторонники региональных
движений, протестующие против "внутреннего колониализма". "История
и география, принадлежность к культурной традиции и к территории
становятся способом самоопределения тех, кто сопротивляется внутрен-
нему колониализму. Региональное сознание и зашита местных автоно-
мий являются фундаментальной опорой сопротивления технократиче-
ской власти"2 .
Сделаем некоторые выводы.
Первое. Новые социальные движения как политические субъекты
постмодернистской эпохи придают эмансипаторской идеологии нашего
века новый характер. Эмансипация понимается уже не как равноправ-
ное участие в прометеевом процессе покорения природы и истории, а
как право на неучастие — на существование в новом, нефункциональ-
ном модусе: под знаком автономии, самобытности и самоценности.
Второе. Новые социальные движения оспаривают принцип унифор-
мизма, отстаивая ценности социокультурного плюрализма. Эти ценно-
сти вносят в современную политическую действительность новацию, до
сих пор по-настоящему не осмысленную и не оцененную теорией. Они
раскалывают единое гражданское общество - политическую нацию
классического образца по следующим критериям дифференциации:
половозрастному: выделяются группы, откровенно противопостав-
ляющие себя мобилизационной этике труда, дисциплины и успеха. Эта
1 Fromm E. La crise de la psyhanalysi. P., 1971. P. 159.
2 Tourain A. La societe postindustrielle. P., 1969. P. 78-79.
175
этика питала энергию прометеевых обществ, поставляла надежных рек-
рутов труда и войны в течение многих столетий. Как скажется на со-
стоянии человечества и его будущем разрушение этой этики, если усер-
дие носителей данной контркультуры увенчается успехом?
этническому: обособляются группы, отказывающиеся подчинять свой
этнический "этос" национально безликой гражданственности, противо-
поставляющие культурную память классическим формам политической
идентичности (классовой, идеологической, конституционно-государст-
венной);
региональному: кристаллизуется новая категория жителей региона,
идентифицирующая себя по историко-географическим критериям и за-
щищающая местную среду и ресурсы от "внутреннего колониализма",
олицетворяемого федеральным центром и его промышленными и фи-
нансовыми ведомствами.
Все эти движения выступают под знаком общих постмодернистских
установок экологической и культурной критики прогресса и лежащей в
его основе прометеевой утопии. Самая интересная особенность настоя-
щего исторического момента - 90-х годов нашего века - состоит в том,
что эпицентр этих новых движений, возникших на Западе около четвер-
ти века назад, переместился в Россию. Дважды на протяжении XX сто-
летия Западу удается "переадресовать" России миропотрясательный
протест своих маргиналов. В начале века этими маргиналами выступали
пролетарии Маркса - индустриальное гетто цивилизации; в конце века
ими стали "пролетарии" неофрейдизма, национализма и экологизма —
все те, кто пытается вырваться из состояния мобилизованности прогрес-
сом. Социалистическая индустриализация стала предельным, гротеск-
ным воплощением всех технократических уродств и извращений инду-
стриальной эпохи. Она вскрыла тайну тоталитаризма, до сих пор не
распознанную (или намеренно скрываемую) нашей официозной "демок-
ратической" идеологией: тоталитаризм связан с авангардом, с механиз-
мами модернизационной мобилизации и унификации (нивелирования), а
вовсе не с пережитками традиционалистской культуры. Идеологи, под-
готовившие смену режима в августе 1991 г., мыслили в рамках прежней
дилеммы: тоталитаризм или демократия. Если бы она была справедлива,
то на месте тоталитарного Советского Союза возник бы демократиче-
ский Союз - в основном в прежних границах. Когда говорят, что в то-
талитарном СССР не было гражданского общества - его поглотило го-
сударство, - это справедливо только наполовину. Гражданского общест-
ва не было в смысле таких критериев, как автономия, самодеятельность,
неподопечность. Но единое гражданское общество в смысле политиче-
176
ской нации, объединяющей людей безотносительно к этноконфессио-
нальным и региональным различиям, было. Распад СССР подготовлен
распадом этого единого гражданского общества, осуществленным поли-
тическими субъектами, идеологически вооруженными "принципами па-
мяти". Первоначальной политической мотивацией инициаторов развала,
вероятнее всего, явилось властное самоосуществление местных элит.
Пока СССР существовал, все эти первые секретари республик чувство-
вали себя вторыми лицами, потому что первые сидели в Москве. Отко-
ловшись от Москвы и объявив государственную самостоятельность, они
автоматически становились первыми. Однако сам механизм такого про-
изводства власти мог успешно работать только в особом культурном
климате, характеризующемся настроениями "великого отказа" - демо-
билизации и пробуждением этноконфессиональной памяти. Память
здесь* противостоит принципам Просвещения - унификации людей в
гражданском обществе в духе принципов политической нации. Стоит
задуматься над тем, что стоит за этой активизацией памяти. Это может
быть временной девиацией промежуточной эпохи, когда прежние супер-
этнические синтезы в ряде стран перестали работать, а новые еще не
сформировались в качестве объединяющих и воодушевляющих "проек-
тов". А может быть, само будущее информационное общество больше
нуждается не в унификации, а в новых видах стратификации людей,
основанием которой являются не столько социальные, благоприобре-
тенные признаки, а "природные" - половозрастные, этнические, геогра-
фические. Возможно, именно в процессе этих новых дифференциаций
рождаются новые источники социальной энергии - воодушевляющие
мифы культуры. Настораживает одно: эти новые энергии пока что про-
являют себя как еще не обузданные стихии, способные подорвать сло-
жившиеся принципы общежития и гражданского согласия. Пролетарии
Маркса в свое время провозгласили смерть Бога в культуре. В резуль-
тате возник левый политический радикализм, не подчиняющий себя
морали ("морально все то, что служит делу пролетариата"). Пролетарии
Фрейда провозгласили смерть "Отца" в культуре - фигуры, олицетво-
ряющей дисциплину и мобилизованность. Активизация этих "пролета-
риев" сопровождается дискредитацией привычных норм и ограничений -
провозглашением "принципа удовольствия" в противовес "принципу
реальности". Эти "пролетарии" провозглашают полную автономию и
самодостаточность - отказ существовать под знаком "социальной функ-
ции". Но способно ли общество (цивилизация) выжить, если сам прин-
цип функциональности, требующий известной дисциплины и самообуз-
177
Дания, будет отвергнут как таковой? "Отец", в самом деле, олицетворяет
иерархию. Но способна ли любая культура сохраняться без известной
иерархии, подчинения частного общему, индивида - норме, гедонисти-
ческих импульсов — долгу? Пролетарии постмодернизма выдвинули ло-
зунг: "будьте реалистами, требуйте невозможного". Такой "реализм"
противопоставляет достоверность субъективного желания "абстракциям"
гражданского долга. Но гражданские нормы и обязанности являются
"абстракциями" лишь для тех, кто не прошел процесс политической
социализации, сохраняя инфантильное состояние. Апологетика инфан-
тилизма, осуществляющего "принцип удовольствия" и чурающегося
норм, небезопасна для социума. На Западе волна этого инфантилизма
на какое-то время была сбита другой, неоконсервативной волной, кото-
рую можно рассматривать как реванш нормы и традиции над социаль-
ной утопией. Отбитая на Западе постмодернистская волна нахлынула к
нам, и, следует признать, у нашего общества пока что не хватает сил
мобилизовать свои ресурсы для преодоления нигилистического инфан-
тилизма. Настоящая демократия оказалась недосягаемой, но вседозво-
ленность и узурпация норм оказались более доступными новациями за-
падной культуры, которые она нам переадресовала.
Впрочем, однозначная отрицательная оценка была бы, пожалуй,
преждевременной. Постмодернистские движения, дискредитирующие
фигуру "Отца" в культуре, привнесли в политику некоторые продук-
тивные новации, которые стоит отметить. Большинство этих новаций
выступают как альтернатива авторитарности, олицетворяемой "Отцом".
Во-первых, речь идет о неформальных группах в политике, альтерна-
тивных традиционным формальным структурам. Так, политические пар-
тии - это устойчивая формальная структура. Постмодернисты противо-
поставляют им неформальные гражданские инициативы - временные
объединения людей, созданные по поводу той или иной проблемы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75