Откуда же черпают модернизаторы критерии своих нелицеприятных
оценок той национальной среды, в которой они ведь и сами родились?
Иными словами: где находят свою почву "беспочвенные" модернизато-
ры? Сразу же напрашивается легкий ответ: в "великой книге".
В самом деле, феномен "великой книги", или "великого учения",
сыграл неожиданно большую роль в обществах, объявивших, что они
распростились с традиционной "темной верой" и взяли на вооружение
науку. По-видимому, и здесь сработал неосознанный механизм замеще-
ния. Подобно тому как вера в Бога в посттрадиционном массовом об-
ществе сменилась не свободолюбивым критицизмом, неразлучным спут-
ником которого является сомнение, а культом сверхчеловека (сравните
знаменитый "культ личности"), так и место упраздненной или потес-
ненной церкви заняла не наука в форме знания, помнящего свои грани-
цы, связанные с доказуемостью и опытной подтверждаемостью, а амби-
циозная и всезнающая учительница жизни.
Прерогативы "великих учений" модернизаторы способны ставить ку-
да выше прерогатив реальной жизни - российский и не только россий-
ский опыт великолепно это подтверждает.
Но вряд ли модернизаторы могли бы получить столь большую власть
над умом и совестью современников и породить в своей среде достаточ-
но крупные политические характеры, если бы они воплощали одно
только догматическое доктринерство, неустанно заглядывающее в свою
"книгу" и педантично сверяющее по ней свое и чужое поведение.
Объяснение того, что им удалось сделать и наделать, кроется в том,
что источником, питающим их энергию, была унаследованная от хри-
стианства (и других мировых религий) социальная сострадательность.
Модернизационные проекты XX в. представляют собой определенный
баланс авторитарно-догматической "научности" и социальной сострада-
тельности.
77
Сразу же скажем, этот баланс с начала XX в. и до его конца мед-
ленно, но неуклонно менялся в пользу социального сциентизма. Под-
линной социальной сострадательности становилось все меньше, высо-
комерного "научного" доктринерства - все больше. Постепенно осуще-
ствлялась "вторичная секуляризация" модернизационного проекта.
Прежняя модернизационная теория заменяла самого Бога в своем несо-
мненном знании конечного финала и смысла человеческой истории.
Она позволяла себе подвергать уничтожающей критике все существую-
щие общества, не удостаивавшиеся ее доверия ни по критериям разум-
ности, ни по критериям справедливости. Таким в первую очередь был
дискурс Маркса о капиталистическом обществе, которое он подвергает
критике и по критериям научного разума (рыночная стихия вместо на-
учного планирования общества, дилетантство буржуа в качестве органи-
заторов производства, вытесняемых специалистами по менеджменту), и
по критериям высшей справедливости (теория эксплуатации наемного
труда, абсолютного и относительного обнищания).
Время Маркса - это время, когда общество доверчиво раскрылось
навстречу науке, адресуя ей многие из тех ожиданий, которые оно пре-
жде адресовало религии. Марксизму по-своему удалось соединить пре-
стиж научного знания с обаянием секуляризированной эсхатологии,
обещающей скорый конец несправедливого мира.
С тех пор условия изменились. Современные модернизаторы пред-
ставлены уже не революционными апокалишиками, готовыми разру-
шить мир во имя и по начертаниям высшего Слова (воплощающего но-
вый исторический разум и старое христианское сострадание), а скорее
людьми технократического склада. У них уже нет достаточной веры,
дабы посягнуть на всю земную историю во имя идеала. Своих кумиров
они находят здесь, на грешной земле, свой образец - не в таинственном
историческом будущем, а, например, за океаном — в Соединенных Шта-
тах. И чем больше слабела у модернистов историческая вера — дерзание
невиданного, но страстно .желаемого "финала истории", тем больше
гасла и их социальная совесть, взывающая к состраданию. Современная
модернизационная теория не называет своих подопечных угнетенными и
эксплуатируемыми. Она называет их неадаптированными и относится к
ним с плохо скрываемым презрением. Какие бы разновидности совре-
менной модернизационной доктрины мы не взяли, наставнического вы-
сокомерия, граничащего с презрением к "отсталым и неадаптирован-
ным", в них несравненно больше, чем сочувствия.
Поэтому в политическом и идейном плане новейший модернизм
больше плодит "внутренних эмигрантов", чем пламенных пророков и
харизматических вождей.
78
Прежние модернизаторы чувствовали себя миссионерами, приви-
вающими новую веру отсталому, но не безнадежному и все же родному
народу. Современные чувствуют себя скорее помещенными в чуждую
"туземную" среду, которую нужно либо быстро и радикально преобра-
зовать по примеру "благополучных стран", либо столь же быстро оста-
вить в случае неудачи модернизационного проекта.
Таким образом, мы имеем дело с новым, светско-прагматическим и,
может быть, даже в глубине своей гедонистическим сознанием, которое
постоянно колеблется между двумя крайностями: решительного - лю-
быми методами - навязывания заемного проекта "отсталой почве" или
решительного дистанцирования от этой почвы, если она все же окажет-
ся "невоспитуемой".
История новейшего политического модернизма развертывается в
пределах этих двух крайностей. То, как эти модернизационные установ-
ки реализуются в политической системе, нам и предстоит теперь рас-
смотреть. Мы вовсе не случайно начали наш разговор с истории поли-
тического модернизма как идеи. Он и сам себя осознает в первую оче-
редь не как продукт естественно-исторического процесса, а как отра-
жение и воплощение передовой идеи, которую самостоятельно нацио-
нальная история ни породить, ни реализовать не в состоянии.
В общеметодологическом плане старый и новый модернизм (начала
и конца XX в. соответственно) отличаются по следующему критерию.
Прежний модернизм основывался на формационном видении единой
общечеловеческой истории, характеризующейся закономерным восхо-
дящим движением (формационные ступени или этапы). Современный
модернизм в глубине души уже не верит в общечеловеческую историю,
в которой достоинство народов поддерживалось и подтверждалось само-
стоятельностью их социального творчества, дающего единый результат
лишь потому, что общей для всех является изначальная программа или
партитура (формационный код истории).
Над сознанием модернизаторов новейшего толка тяготеет роковое
сомнение, связанное с концепцией плюрализма цивилизаций. Они уже
достаточно искушены и теоретически (под влиянием достижений совре-
менной культурной антропологии и других видов сравнительной анали-
тики), и практически, чтобы заподозрить, что вожделенный образец -
развитое потребительское общество с гарантиями, предоставляемыми
Личности, является не автоматическим продуктом общечеловеческой
истории, а специфическим порождением одной-единственной цивилиза-
ции - западной. Поэтому они все больше проникаются сознанием про-
блематичности своего проекта, который осуществляется в рисковой
истории, изначально не являющейся ни всеобщей, ни гарантированной.
79
I
В одном принципиальном пункте их сознание отличается от того ре-
лятивистского благодушия (а иногда и эстетства), которым проникается
интеллигентское сознание, прошедшее современную культурологиче-
скую выучку.
Культурологические изыскания стали для них не поводом для этно-
графического любования и умиления перед экзотикой инокультурного
опыта, а также и не поводом для серьезного поиска в других культурах
и цивилизациях новых резервов для общечеловеческого будущего, гори-
зонт которого грозит закрыть экологически и морально безответствен-
ная техническая цивилизация. Нет, они скорее стали поводом для стра-
ха и ненависти.
Как только модернизаторы заподозрили, что западный технический,
правовой и потребительский эталон, прежде принимаемый ими за обще-
человеческий, не является культурно-нейтральным, а, напротив, может
оцениваться как специфический продукт уникального исторического и
культурного опыта, их подозрительное отношение к незападным куль-
турам (включая и культуру собственной страны) стало перерастать в
прямую ненависть.
Подобно тому, как в представительскую схему Д.Истона неожиданно
вклинилось "промежуточное звено "D", назначение которого - окульту-
ривать и умерять притязания, в модернизационной схеме появляется
звено, назначение которого выходит за рамки традиционного политиче-
ского революционаризма или реформизма. Речь идет уже не только о
том, чтобы сменить режим и учреждения. Речь идет о том, чтобы сме-
нить национальную ментальность.
Приступим же к анализу "входов" и "выходов" и по возможности
самого "черного ящика" политической системы модернизационного
типа.
Вначале надо рассеять одно недоразумение, порожденное недоста-
точным знанием Запада со стороны многих наших "западников".
Модернизационный дискурс и соответствующие ему политические
практики у нас принято целиком выводить за пределы Запада. Запад
понимается как воплощение современности, следовательно, модерниза-
ции не подлежит. На самом деле это вовсе не так. Первой страной За-
пада, обратившей на себя модернистскую критику традиционализма,
стала Франция. Ее политическое самосознание в чем-то поразительно
напоминает российское. Во всяком случае до середины 80-х годов на-
шего столетия ощущение страны с неблагополучной политической ис-
торией и судьбой доминировало среди французской интеллигенции.
Вспомним главный упрек, бросаемый нашими интеллектуалами отече-
ственной истории. Они постоянно сетуют, что в отличие от
"благополучных западных стран", история которых движется линейно-
80
поступательно, Россия развивается судорожно, циклически, с постоян-
ными разрывами и поворотами вспять. Но вот что пишет известный
французский политолог А.Пейнефит: "Удел Франции - то и дело пре-
рывать свою историю, проваливаясь в хаос. Между 1789 и 1985 годами
франция пережила 16 режимов - средняя продолжительность каждого
составляет 10 лет и 5 месяцев"1.
Во Франции, как и у нас, есть свои "западники": для них образцом
благополучной истории выступает англо-американский мир. Одним из
первых французских "западников" был Ш.Монтескье, ставивший своим
соотечественникам в пример Англию. Новейшая волна "западничества"
поднялась во Франции с начала 80-х годов как реакция на опасность
социализма (социалисты пришли к власти в мае 1981 г.). "Новые эко-
номисты" и новые правые из влиятельного клуба Орлож, подобно на-
шим "демократам", взяли себе в учителя представителей чикагской
школы и выступили с беспощадной критикой всей французской этати-
стской традиции с позиций "последовательно-атлантического" либе-
рального образца.
Теперь что касается "ментальности". Казалось бы, французская ин-
теллигенция должна быть довольна национальным менталитетом страны,
сформировавшей образцовую картезианскую рациональность. Но интел-
лектуалы технократического склада, создавшие идеологию модерниза-
ции в виде теории "индустриального общества", усомнились в способ-
ности нации, давшей Декарта и логику Пер-Рояля, мыслить рациональ-
но, а не мифологически. Технократы-идеологи 5-й республики, как и
наши современные либералы, звали Францию в "европейский дом"
(образовавшийся в 1956 г. "Общий рынок") и потому беспощадно вое-
вали с традиционалистами и национал-патриотами.
Причем традиционализм как диагноз болезни нестрогого, архаично-
го, беспомощного перед современными реалиями мышления толковался
весьма широко. Так, один из известных теоретиков модернизации во
Франции Ж.Фурастье писал: "Традиционный человек, а следовательно,
средний француз в эпоху Третьей республики мыслит магически: со-
вершает прыжок от мгновения в вечность..., манипулирует образами,
смешивая их с реальными вещами"2 .
При этом модернизаторы преисполнены технократического высоко-
мерия к классическому гуманитарному наследию и образованию, подоз-
ревая, что оно скорее служит препятствием, чем подспорьем адаптации
к современному миру, в котором законы диктует техника, а не культура
1 Peyrefite A. Le Mal Fra^ais. P., 1976. P. 61.
2 Fourastie J., Laleuf A. Revolution a 1'Oeust. P.,
1957. P. 65.
81
и мораль. "Нынешний бакалавр судит о цивилизации, отправляясь от
заветов Еврипида, Корнеля, Расина... Отсюда это поколение, беспокой-
ное и неустроенное"1.
Вспомним, что и большевики, осуществляя свою "культурную рево-
люцию", беспощадно искореняли старую гуманитарную интеллигенцию
и классическое гуманитарное образование.
Во Франции физическим искоренением модернизаторы не занима-
лись - не то время и не та традиция, но готовность "клеймить" великую
национальную классику продемонстрировали вполне.
Казалось бы, что может быть общего между "первобытным магиче-
ским мышлением" и мышлением Корнеля, Расина и Шатобриана
(которого Фурастье тоже упоминает в этой связи)? Стоило ли так опус-
тошать национальный пантеон ради того, чтобы быстрее американизи-
ровать французскую нацию и привить ей искусство мыслить операцио-
нально и инструментально, т.е. целиком прагматически? Французские
модернизаторы утверждали, что стоит. Они, кажется, были готовы об-
менять все достижения гуманитарного гения Франции на прагматиче-
скую смекалистость американского типа. При этом они были совер-
шенно уверены в том, что речь идет об игре с нулевой суммой: страна,
сохранившая традицию, казалась им не пригодной для жизни в мире,
ставшем "миро-экономикой".
Счастье Франции в том, что среди ее политиков нашелся националь-
ный лидер, снявший ложную дилемму американоцентристов: либо мо-
дернизм, либо патриотизм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75