Новый тип спроса, всегда
поначалу выступающий как спрос немногих, открывают, как правило,
малые фирмы, которые быстро меняют номенклатуру изделий и обеспе-
119
чивают себе временную монополию на новых малых рынках. Как толь-
ко соответствующий спрос из нового делается массовым и тем самым
открытым для гигантских корпораций, мелкие предприниматели вынуж-
дены снова мигрировать - в поисках новых социальных потребностей и
новых рынков.
Мы позволили себе этот небольшой экскурс в инородную для нас
сферу в силу убеждения, что законы социального бытия предпринима-
тельского класса в значительной мере сходны с законами бытия стре-
мительно сейчас разрастающегося политического класса. Подобно тому,
как бытию предпринимательского класса на рубеже XIX-XX вв. грози-
ла тяжелая деформация со стороны активизировавшегося монополизма
(картели, синдикаты, тресты), так и нормальному функционированию
политического класса угрожает монополизм крупных, "авангардных"
партий или, тем более, однопартийных систем. Динамизм предпринима-
тельского класса на Западе в свое время был спасен благодаря эффек-
тивному антимонополистическому, антитрестовскому законодательству.
По-видимому, нечто аналогичное современному обществу надо взять на
вооружение, чтобы вот так же сохранить открытый, конкурентный и
плюралистический характер политической среды, производящей товары
особого свойства - модели перспективных политических решений.
Постмодернистский переворот создает определенные идейные и социо-
культурные предпосылки для такой антимонополистической стратегии.
В первую очередь это связано с эмансипацией политической среды от
давления ценностно-идеологического абсолютизма. Если политику вос-
принимать в классическом ценностном контексте - как борьбу Добра и
Зла, реакционного и прогрессивного, это непременно усилит ее поляри-
зацию в духе малоподвижной биполярной структуры. Напротив, автоно-
мизация политической среды от ценностной, ее обособление в качестве
специфического производства политических технологий и инструмен-
тальных решений, позволяет легитимировать тенденции предельного
разнообразия и открытости.
Не меньшее значение может иметь принцип подвижных коалиций и
небольших партий. Малая партия в политике способна выполнить ту же
роль, что и малый бизнес в экономике: выступать первооткрывателем и
первовыразителем новых политических потребностей. Сегодня общество
как никогда заинтересовано в поддержании открытого и конкурентного
характера политической среды. Большие партии - монополисты могут
позволять себе не замечать ни новых реальностей, ни новых потребно-
стей, в особенности если это потребности сравнительно небольших со-
циальных групп или политически безгласных маргиналов.
120
Как пишет Дорендорф, современный конфликт на Западе отражает
растущее обособление благополучного "общества двух третей" и новых
маргиналов, гражданский статус которых порою урезается не только в
социально-экономическом, но даже и в правовом отношении. Это каса-
ется в первую очередь "цветных иммигрантов" и других "не вполне на-
турализированных" групп.
Современный партийно-политический монополизм обрекает этих
"маргиналов" на молчание: "большое общество" и "большая пресса"
игнорируют их нужды. Но политический монополизм опасен и тем, что
препятствует своевременной реакции общества на проблемы нового
типа - такие, как экологическое загрязнение, преступность, наркома-
ния. И здесь "партии большинства" демонстрируют удивительную глу-
хоту, блокируя тем самым производство принципиального новых поли-
тических решений.
Постмодернизм совершает моральную революцию в политике, сни-
мая блокаду той или иной цензуры на производство политической про-
дукции самого разнообразного типа. У общества должен быть широкий
выбор среди множества альтернативных политических моделей — это
повысит его способность адаптироваться к неожиданным поворотам и
вызовам. Эти новые возможности, открываемые постмодернизмом, не
должны быть блокированы.
Переходя ко второму из поставленных выше вопросов, нельзя не от-
метить ряд парадоксальных эффектов политического постмодернизма.
Наиболее важным эффектом постмодернизма в интересующей нас об-
ласти является дробление поля политики и предельное ослабление цен-
зуры и репрессии в отношении различных маргинальных форм. Постмо-
дернизм, как уже говорилось, бросил вызов классическому просвещен-
ческому разуму, оспаривая две его главным презумпции:
относительно наличия магистральных путей и закономерностей ис-
тории;
относительно "решающего преимущества" крупных форм и единых
пространств.
При этом соответствующая "ирония" постмодернизма является не
столько оптимистической, сколько скептической. Постмодернизм реа-
билитирует многообразие как таковое, заявляя, что в мире нет инстан-
ции, облеченной правом отличать перспективное от неперспективного,
"правильное" от "неправильного". Постмодернистской критике в самом
деле удалось создать такие прорехи в строгом порядке бытия, что через
них хлынули на нас такие явления и формы, которые мы считали либо
вовсе не возможными, либо навсегда похороненными в "доцившшзо-
ванном прошлом". Этого вопроса мы еще будем касаться в разделе IV
"Традиционные и нетрадиционные субъекты политики".
121
I
Самой примечательной особенностью эпохи постмодернизма являет-
ся, то, что она породила особые виды маргинализма и архаики, которые
ускользают от цензуры современности потому, что являются не "в чис-
том виде", а в виде мутантных, или ублюдочных, форм. Судя по исто-
рическому опыту, культура, подобно природе, вырабатывает механизмы
отбора и выбраковки нежизнеспособных форм. В первую очередь такой
выбраковке подлежат ублюдочные формы, порожденные случайными
скрещиваниями. Веррятно, эти формы нарушают "логику" природы и
культуры, несут угрозу загрязнения "программ" вирусами.
Природа защищается от ублюдочных форм тем, что препятствует
появлению у них потомства. Культура также до сих пор справлялась с
их наплывом, создавая национальные и цивилизационные кодексы пове-
дения, которые выбраковывали различные формы "беспринципного"
эклектизма. Процесс секуляризации не устранил этой цензуры, а просто
изменил ее формы. И вдруг сегодня постмодернизм заявляет, что цензу-
ра культуры умерла, а потому "все позволено". Характерно, что в ответ
на этот вызов европейская культура "смолчала", и только на Востоке
активизировалась защитная реакция фундаментализма.
Как показывает постсоветский опыт, политический класс способен
злоупотреблять этим внезапным либерализмом культуры, поспешно
придавая политический статус ее экспериментальным или экзотическим
формам. В постсоветском пространстве появилось великое множество
политических активистов, патетически призывающих к "решительной
борьбе" за родную речь, за национальный стиль в музыке, дизайне и
одежде, за "право" носить украшенную самобытным орнаментом сороч-
ки, платки, сапоги и т.д.
Со своей стороны такой же политической "смелостью и решитель-
ностью" преисполняются носители экспериментально-новационных и
эмансипаторских мотивов, защищающих права сексуальных мень-
шинств, нудистов, однополых браков...
Налицо настоящий "постмодернистский призыв" гуманитариев в по-
литику. Привлечение гуманитариев понадобилось политическому классу
для того, чтобы организовать искусственный бум политических проек-
тов. Посредством политизированных гуманитариев рассчитывают вос-
создать в политической сфере столько же программ, платформ, спосо-
бов размежевания, альтернативных проектов, сколько нюансов порож-
дает в духовной сфере современное бесцензурное культурологическое
воображение. Как оценить этот беспрецедентный наплыв прежде пря-
чущихся в тень или вообще обреченных не родиться форм? Можно
предположить, что историческому разуму зачем-то понадобилось это
новое многообразие, и, подвергнув политику мощному облучению рас-
122
кованной культуры, этот разум создает мутации, способные дать обиль-
ный материал для нового отбора. Эта аналогия из области современной
селекционной генетики выглядит довольно убедительно, если учесть,
что многие ныне господствующие тенденции технической цивилизации
ведут в тупик экологической и духовной катастрофы и потому нужда-
ются в срочной блокировке и замене. Однако, как известно, именно
постмодернизм нам запрещает апелляции к историческому разуму и
прочим постулатам "высшей необходимости".
Очень возможно, что весь этот наплыв постпросвещенческой или
допросвещенческой экзотики просто является свидетельством декадан-
са: предельного ослабления социальной воли, отныне не способной со-
противляться любым соблазнам и даже откровенным патологиям.
Современная наука пока что еще не решила вопроса о том, какова
рациональная пропорция между универсалиями единых больших про-
странств (экономических, нолитико-правовых, образовательных) и ре-
гиональной (местной) спецификой и какие из проявлений этой специ-
фики могут получать статус политических проектов, а какие полезно
было бы уберечь от этого. Парадокс рубежа второго-третьего тысячеле-
тий нашей эры состоит в том, что именно гуманитарии бросили вызов
Просвещению. Представители прежней "технокультуры", "командиры
производства", адепты "общих рынков" и "единого информационного
общества", несомненно, являлись наследниками заветов Просвещения,
относящимися к местным региональным и этническим перегородкам
столь же нетерпимо, как и к старым сословным перегородкам. Гумани-
тарии же оказались вероломными нарушителями этих заветов, пытаю-
щимися легитимировать новые барьеры в культуре запрещенными ссыл-
ками на традицию (в том числе религиозную).
При прогнозировании долгосрочных эффектов постмодернизма (и
реакции культуры на него) мыслимы разные варианты. Может быть,
цивилизация станет защищаться от дестабилизирующих влияний по-
стмодерна тем, что, сохранив безграничный плюрализм форм в культу-
ре, сформирует особого рода запреты, цензы и фильтры, запрещающие
перевод культурного многообразия в политическое. Может быть, она
совершит аналогичную реформу в самой культуре, резко усилив в ней
цензуру нравственно-религиозного типа и породив новый этикоцен-
тризм, подавленный в эпоху Ренессанса. Возможно, наконец, что ей
удастся предложить такие синтезы локального и универсального, кото-
рые, не снижая культурного разнообразия, в то же время сохранят век-
тор коллективного социального поведения, а значит, какой-то "вектор
истории".

Раздел III.
ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ ДЕМОКРАТИИ
Быть рабом идеи - значит погубить
идею и себя.
Авентус
В первую очередь необходимо сформулировать основные социально-
философские проблемы демократии.
Первая из них касается исторической природы демократии: является
ли она фбрмационным феноменом, возникшим вместе с капитализмом,
или межформационным, сопутствующим становлению цивилизации на
разных этапах ее развития.
Вторая: является ли она особенностью (формационной или межфор-
мационной), имманентно присущей одной только западной цивилизации,
или представляет собой универсальный феномен и общечеловеческую
ценность.
Третья: каково происхождение многих общечеловеческих ценностей,
первоначально утвердившихся на Западе. Являются ли они изначально
таковыми (общечеловеческими) или утверждаются в этом качестве под
влиянием западной цивилизации, экспансия которой не ограничивается
экономической и научно-технической сферой, но захватывает и мир
ценностей.
Наконец, четвертая: насколько совпадает общий процесс социальной
модернизации (и демократизации как ее высшего проявления) с вестер-
нюацией - уподоблением незападных обществ европейскому "эталону".
Все эти проблемы в общем виде выступают как вопрос о соотноше-
нии общечеловеческих универсалий и исторической специфики: фор-
мационной, цивилизационной, региональной (страноведческой). Оценить
статус демократии в контексте этого соотношения - значит обрести
ключ к решению многих проблем современного политического разви-
тия.
Глава I.
ДЕМОКРАТИЯ КАК МЕЖФОРМАЦИОННЫЙ ФЕНОМЕН
Сегодня на Западе преобладает оценка демократии как феномена
Нового времени, ознаменовавшегося переходом от традиционного обще-
ства к современному.
124
Дихотомия "традиционное — современное" чрезмерно упрощает со-
циально-историческое видение: традиционность становится воплощени-
ем застоя, мрака и бесправия, а современность - эталоном, венчающим
человеческую историю.
Такой хроноцентризм - абсолютизация настоящего в качестве точки,
в которую стягивается вся мировая история, вполне объясним психоло-
гически - человеку свойственно переживать свое время и свой опыт в
качестве единственно значимого, уникального. Но задача политико-
философского анализа состоит в том, чтобы подвергнуть поверхностные
"очевидности" критическому дискурсу.
Чем более глубоким становится наш исторический и социально-
антропологический анализ, тем в большей степени люди прошлых эпох
раскрываются нам не в качестве "темных варваров", дико и странно
мыслящих и действующих, а в качестве соучастников общечеловече-
ской драмы, решающих извечные человеческие проблемы, но только
специфическими средствами - теми, которые были в их распоряжении.
Если оценивать людей прошлых эпох в духовном измерении, то они
оказываются значительно ближе нам, чем в тех случаях, когда мы оце-
ниваем их в экономическом, технологическом или другом "вещном"
измерении.
Формационная прерывность - видение качественных скачков, отде-
ляющих одну эпоху от другой, - в значительной степени связана с при-
вычным для нашей эпохи экономике- и техноцентризмом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75