М., 1908. С. 9.
12
гигантские механические часы, повинующиеся заранее заданной, исчис-
ляемой ритмике.
Достаточно вспомнить ленинское видение социалистического обще-
ства как "единой большой фабрики", чтобы убедиться в тождестве ста-
рой, механистической философии природы с механистической филосо-
фией истории, которую большевизм в виде "истмата" навязывал всем
социальным наукам. "Социализм порожден крупной машинной индуст-
рией. И если трудящиеся массы, вводящие социализм, не умеют при-
способить свои учреждения так, как должна работать крупная машин-
ная индустрия, тогда о введении социализма не может быть и речи"1.
Несомненна связь с лапласовской традицией и всего марксистского
"материалистического понимания истории", подчиненной единым не-
преложным закономерностям и идущей в заранее заданном направле-
нии - к коммунизму. В такой "Вселенной" и политика выступает как
движение с предопределенным, заранее известным ("великому учению")
исходом.
Парадокс заключается в том, что подобные представления давно уже
изжиты в естествознании. Здесь на рубеже XIX - XX вв. стала склады-
ваться новая картина стохастической Вселенной, отличающейся слож-
ностью, нелинейностью, неопределенностью, необратимостью. Когда
вместо основных характеристик ньютоновой картины мира: регулярно-
сти, детерминированности и обратимости - в естествознании "в качест-
ве объекта положительного знания" начали входить случайность, слож-
ность и необратимость, всемогущему "демону предвидения" пришлось
потесниться2. Постепенно эти новые представления проникли и в соци-
альные и гуманитарные науки. Речь не идет о полном тождестве естест-
веннонаучной и социально-философской картин мира. Сложность, не-
линейность, случайность и необратимость в общественной сфере реали-
зуется иначе, чем в неживом Космосе, — через человеческую свободу.
Именно присутствие человека в истории не в качестве пассивного про-
дукта общественных структур — квазиобъекта, подчиняющегося непре-
ложным закономерностям, а в качестве субъекта, действующего под
знаком негарантированного и непредопределенного выбора, делает ис-
торический процесс сложным и нелинейным. Как писал французский
историк Л.Февр, "она (история) перестает быть надсмотрщицей над ра-
бами, стремящейся к одной убийственной (во всех смыслах слова) меч-
те: диктовать живым свою волю, будто бы переданную ей мертвыми"3 .
Однако в нашей стране освоение современной стохастической кар-
тины мира в социально-гуманитарной сфере затянулось до настоящего
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 157.
2 См.: Пригожим И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986. С. 101.
3 Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С. 37.
13
времени. Правящая бюрократия, вздумавшая обуздать все стихии приро-
ды и истории, тяготела к лапласовскому детерминизму как философии
всеобщего авторитарного "порядка". В такой Вселенной долго не нахо-
дилось места теории относительности (преследуемой до 40-х гг.), теории
резонанса в химии, квантовой механике, математической логике, пси-
хоанализу... Везде, где .речь шла о сложности и нелинейности, о плюра-
лизме и разнообразии, в движение тут же приходила цензура "великого
учения", изгоняющая свободу из природы и истории. В данном случае
принципиальную важность имеет уяснение значения стохастических
представлений для политической науки, вне которых она вообще теряет
свой предмет. "Нормальная" политика появляется там, где естественное
(непреодолимое в принципе) разнообразие групповых интересов реали-
зуется в системе партийно-политического представительства, соревнова-
тельности и соперничества. Политики нет там, где действуют "непре-
ложные закономерности" и линейные зависимости, где исход группово-
го соперничества заранее предрешен, а монополией на историческое
творчество пользуются классы "гегемонов", безраздельно присваиваю-
щие себе историческое будущее.
В стахостической вселенной, где нередупируемыми оказываются не-
определенность и нелинейность, политика выступает как рисковая
(негарантированная в своих результатах) деятельность. Риск в полити-
ческой науке понимается не только в социальном и социально-
психологическом (как особенность, сопутствующая опасным занятиям),
но и в онтологическом смысле, связанном с эффектами неопределенно-
сти. В самом деле, например, политические выборы обретают смысл
лишь тогда, когда их исход непредопределен заранее. Неслучайно для
демократического процесса требуется не менее двух партий или коали-
ций сопоставимой силы. В истории стран социализма многопартийность
выступала только в форме системы, где партия "гегемон" окружена по-
слушными сателлитами - проводниками ее воли. Такой "плюрализм"
ничего общего не имел с действительными демократическими процеду-
рами, с наличием реального политического выбора.
Здесь уместно упомянуть еще об одной проблеме теории полигаки,
связанной с коллизией номинализма и "реализма". В истории филосо-
фии она известна как спор о природе универсалий — общих понятий.
Номиналисты полагают, что общее - всего лишь сумма отдельного, ча-
стного, оно не имеет реального онтологического содержания. В соци-
альной философии при этом речь идет об индивиде как автономном
суверенном субъекте, принимающем решения исходя исключительно из
своих индивидуальных интересов или личных представлений о сущем и
должном. Кредо номинализма: не человек для общества, а общество для
человека. Можно по-разному относиться к основным номиналистиче-
14
ским презумпциям, но одно приходится признать: процедура демократи-
ческих выборов имеет смысл лишь в том случае, когда индивиды участ-
вуют в электоральном процессе не как выразители той или иной кол-
лективной (классовой) воли - тогда распределение голосов было бы
предопределено численным соотношением основных групп общества, а
как носители автономной воли. В этом смысле демократия - номинали-
стическая система, в которой ожидания и ценности единой коллектив-
ной судьбы, как и принципы подчинения частного общему, индивиду-
ального здравомыслия коллективной вере, являются неуместными.
Неслучайно демократические ценности с трудом прививаются в тех
культурах, где прочно укоренены "соборные" идеалы и этика "самоот-
верженного служения". Демократиям не противопоказаны героика и
жертвенность, но там они стоят под знаком индивидуального выбора, а
не слепой преданности и веры.
Иными словами, в этой вселенной индивиды играют роль "свободных
электронов", жестко не связанных со своей социальной средой, меняю-
щих свою групповую принадлежность в зависимости от своих личных
представлений о выгодном и достойном.
ТАЙНЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ
Центральное место в политике занимает проблема власти.
Говоря о власти, нельзя преувеличивать значение исторических де-
терминант в ее происхождении. В марксизме принято считать, что
власть появилась вместе с классовым неравенством, эксплуатацией и
государством. Но неравенство - категория не столько социологическая,
сколько онтологическая и антропологическая. Люди индивидуальны и
потому изначально не равны друг другу. Неравенство нельзя понимать
как историческое грехопадение человека, преодолимое в перспективе
того или иного "земного рая". Там, где поборники полного равенства
видят отклонения, философия плюрализма видит шанс личности, исто-
рии и культуры. Люди интересны друг другу своей неодинаковостью, их
неравенство является источником социальной и исторической динами-
ки. Продуктивность взаимного обмена людей базируется на их разли-
чии. В экономической сфере неравенство проявляется в имущественной
сфере, в неодинаковости усилий и отдачи.
Но человек в большей степени политическое животное, т.е. относя-
щееся к полису, к гражданскому состоянию, чем экономическое. В
этом смысле аристотелевское понимание человека нам кажется более
адекватным, чем марксистский экономический редукционизм. И нера-
венство людей в этой "полисной" сфере проявляется как неравенство
15
влияния и власти. Неравенство статусов известно и в животном мире -
у этологов, изучающих поведение животных, есть убедительные свиде-
тельства этого. Вероятно, такое неравенство есть средство борьбы с
энтропией в живом мире, с хаосом, который, как известно из теории
Винера, наиболее вероятное, т.е. постоянно нас подстерегающее, со-
стояние.
Что означает выражение "А имеет власть над Б"? Это значит, во-
первых, что влияние А на Б выше, чем влияние Б на А, во-вторых, что
поведение Б для А более предсказуемо, чем поведение А для Б. Как мы
увидим ниже, властные отношения между А и Б при этом увеличивают
их взаимную предсказуемость и упорядоченность поведения. Таким об-
разом, власть есть средство борьбы с неопределенностью и хаосом, есть
один из ответов человека на "космический вызов" хаоса.
Асимметрия влияний всюду сопутствует нам: в семье, в отношениях
между друзьями и между возлюбленными, не говоря уже о служебных и
собственно политических отношениях. Более того, человеку необходи-
ма и власть над самим собой. Благодаря достижениям психоанализа,
структурной антропологии, философии постструктуализма давно уже
развенчан миф эпохи Просвещения, раннего романтизма и сентимента-
лизма о благостной природе человека, которую портит несправедливо
устроенное общество. В современных изысканиях человек выступает
как существо амбивалентное, носящее в себе разнородные начала, спо-
собное устремиться как к Добру, так и ко Злу. В свое время, отвечая
Чехову ("Человек рожден для счастья, как птица - для полета"), Бердя-
ев заметил, что человек - существо трагическое, стремящееся к страда-
нию, к самоценной драматургии бытия. В частности, социологи, зани-
мающиеся проблемой суицида, установили, что наиболее высок процент
самоубийств в высокоразвитых странах, отличающихся высоким уров-
нем жизни. И часто причиной оказывается "скука бытия" - дефицит
смысла, сниженный уровень мотивации. Человек несет в своей душе
иррациональные импульсы, для обуздания которых нужна соответст-
вующая культура, мобилизация ценностей (в частности, религиозных).
Великие мировые религии стали для человечества незаменимым
средством перехода от личности, ориентированной извне, к личности,
ориентированной изнутри, посредством ценностей и убеждений. Как
замечает А.Н.Уайтхед, "божественный элемент в мире должен быть по-
нят как убеждающая, а не как принуждающая деятельность"1.
Одним из основополагающих принципов великих мировых религий,
и сегодня для нас значимых, является принцип отделения духовной вла-
сти от политической. Независимость духовных авторитетов открывает
1 Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. М., 1990. С. 568.
16
возможность для проявления критической способности суждения в от-
ношении земной власти и одновременного обуздания ее претензий кон-
тролировать сокровенные выражения человеческого духа. Неслучайно
тоталитарный режим у нас так ожесточенно преследовал религию:
"смерть Бога" ему была необходима для приобретения ничем не огра-
ниченного монопольного влияния не только на тело, но и на душу чело-
века. По ряду авторитетных свидетельств, в частности А.Солженицина,
в гигантских лабораториях Гулага успешно сопротивлялись эксперимен-
ту власти над человеком искренне верующие религиозные люди: они
знали конечное ничтожество земной власти и не вверяли ей душу.
Итак, нам необходимо учитывать диалектику внутренней и внешней
власти: чем меньше мы способны обуздывать свои стихии самостоя-
тельно, изнутри, тем ближе для нас перспектива внешнего обуздания и
подавления. Причем это касается не только людей, но и целых народов.
Если гражданское состояние у народа превращается в хаос, в войну
всех против всех, закономерно оживают массовые чаяния "сильной вла-
сти", "твердой руки". Неслучайно, как свидетельствует исторический
опыт, столь близкими во временной перспективе оказываются стихия
языческого бунта и обруч диктатуры, ее сковывающий. В этом смысле
тоталитаризм выступает как решение, альтернативное философии миро-
вых религий. Там, где не действует принцип совести - самообуздания
внешних и внутренних стихий, - там появляется его замещение в виде
тотального внешнего контроля. Тоталитаризм в XX в. выступает как
судьба деятельных и амбициозных народов, энергетика которых пере-
стала регулироваться изнутри, со стороны религии и совести, и потому
перешла в сферу жесткого внешнего регулирования. Мы видим, как и
сегодня, после краха тоталитарного режима, "беспредел" различного
рода языческого бесовства, не знающего внутренних ограничений (ни в
казнокрадстве и коррупции, ни в сепаратистских и националистических
амбициях, ни в разгуле преступности), снова искушает и провоцирует
демонологию тоталитаризма.
Современная философия власти должна постоянно иметь в виду две
альтернативы, за которыми стоят имена Ницше, с одной стороны, Дос-
тоевского - с другой. Первая альтернатива - это ницшеанский
"сверхчеловек". "Что есть счастье? Чувство растущей власти, чувство
преодолеваемого противодействия, не удовлетворенность, но стремление
к власти, не мир вообще, но война, не добродетель, но полнота способ-
ностей (добродетель в стиле Ренессанса, добродетель, свободная от мо-
рали)... Что вреднее всякого порока? - Деятельное сострадание ко всем
неудачникам и слабым - христианство"1.
1 Ницше Ф. Соч.: В 2-х т. М., 1990. Т. 2. С. 633.
17
У Ницше - языческая эстетизация власти. Этот проницательный ана-
литик и пророк нигилизма разбирался в человеческих помыслах. Он
знал, что власть не только средство, что она может стать и в опреде-
ленных условиях непременно становится самоцелью, высшей страстью
человека, средоточием его помыслов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75