И,
как всегда в периоды борьбы с народной традицией, на авансцену вы-
двигаются иностранцы и инородцы - те, кому не жаль ломать. "У Нико-
на была почти болезненная склонность все переделывать и переоблачать
по-гречески, как у Петра впоследствии страсть всех и все переодевать
1 Ерасов Б.С. Социально-культурные традиции и общественное сознание в
развивающихся странах Азии и Африки. М., 1982. С. 62.
326 •
по-немецки или по-голландски. Их родник также эта странная легкость
разрыва с прошлым, эта неожиданная безбытность, умышленность и
надуманность в действии"1. Если Никон олицетворяет борьбу великой и
малой религиозных традиций, то Петр - борьбу большого государства с
народностью как выражением естественно локализующейся общности.
Этнографические общности, со временем вписавшиеся в наличную
природную и историческую среду, могут быть субъективно счастливы
до тех пор, пока внешний "большой мир" не бросит им неожиданный
вызов. Но даже в периоды стабильности они далеко не всех способны
удовлетворить: это затхлый, слишком тесный провинциальный мир, где
трудно дышать ярким характерам и талантам. По-видимому, общение
народа с цивилизацией и овладение ее большой письменной традицией
не такой непосредственный и безыскусный процесс, как порою пред-
ставляется народолюбцам этнографического пошиба.
Романтикам "почвы" зачастую невдомек, что "почва" нуждается в не-
устанной культивации. Петербургский период и был такой культиваци-
ей народной "почвы"; в нем в концентрированном, порою утрированном
виде сосредоточилось то, чего ей так недоставало. "Петербург вобрал
все мужское, все разумно-сознательное, все гордое и насильственное в
душе России. Вне его осталась Русь, Москва, деревня, многострадальная
земля, жена и мать, рождающая, согбенная в труде, неистощимая в сле-
зах, не успевающая оплакивать детей своих, пожираемых титаном"2 .
Определяя сегодня перспективы демократии в России, необходимо
выяснить, насколько изменились (или не изменились) отношения между
местной народной традицией и великими цивилизационными текстами
современности. Главным принципом демократии является: "избиратель
всегда прав". Суверенитет народа как массы избирателей, определяю-
щих, кому управлять, а кому уходить с политической арены, опирается
на презумпцию доверия к разуму избирателей. Вместо пресловутой
хитрости мирового разума, ускользающей от контроля обыденного на-
родного здравомыслия, здесь прямо предполагается, что разум народа и
великий исторический разум (логика Прогресса) совпадают и, следова-
тельно, ни одна партия, ни одна политическая сила не может свое наси-
лие над народом и узурпацию власти, выведенную из-под контроля из-
бирателей, оправдать ссылками на "высшую историческую логику",
известную одному лишь "авангарду". Судьбы демократии, таким обра-
зом, зависят от того, насколько совпадающими и не противоречащими
друг Другу выступают великая цивилизационная (письменная) и малая
народная (устная) традиции. Если совпадают, то действует демократиче-
ский принцип - "избиратель всегда прав". Если противоречат, то
1 Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 64.
2 Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Спб., 1991. Т. 1. С. 51.
327
"авангард", воплощающий великую письменную традицию (теорию про- |
гресса), присваивает право на насилие над "почвой" во имя "светлого 1
будущего". ?|
Здесь имеет место повторение ситуации, описанной выше, возни- 1
кающей в связи с большевистским авангардом. Большевики обосновы- I
вали свое право на узурпацию власти и нарушение воли электората 1
(выраженной на выборах в Учредительное собрание) тем, что они лучше 1
знают интересы народа, чем сам народ. Народная жизнь третировалась
как мелкобуржуазная стихия, порождающая исторически отжившие
капиталистические отношения. Прогресс олицетворялся социализмом,
враждебным стихии, и потому партия, внедряющая передовое социали-
стическое сознание, получала право не внимать воле массового избира-
теля, а перевоспитывать его. Сегодня демократический авангард трети-
рует "почву" на тех же основаниях, на каких ее третировал большеви-
стский авангард. Только "прогрессивное" и "реакционное" поменялись jj
местами. Прогресс уже олицетворяется капитализмом, а "стихия" на- 1
родной жизни, напротив, понимается как социалистически ориентире- 1
ванная стихия, отражающая традиции общинного коллективизма и госу- 1
дарственного патернализма. Электорат, который подозревается в готов- Ц
ности сделать "неправильный" выбор в очередной "судьбоносный пери- |
од" российской истории, заранее очерняют как скопище "красно- |
коричневых". _ |
Сегодня мы поражаемся тому, как быстро произошла денационали- |
зация властвующей элиты, больше соизмеряющей свое поведение и I
систему принятия решений с ожиданиями Запада, чем с народной во- 1
лей. Необходимо понять, что наряду со случайностями истории и осо- |
бенностями воспитания на такое поведение элиты, несомненно, влияет |
логика взаимоотношений письменной и устной народной традиций в |
РОССИИ. Принципиальное отличие от Запада здесь состоит в том, что 1
там великая письменная традиция выступает как собственная: между |
универсалиями прогресса и особенностями "почвы" нет непримиримого |
противоречия, тогда как у нас письменная традиция чаще всего оказы- |
вается заимствованной извне, у "передового Запада". Поэтому россий- 1
ские прогрессисты попадают в пограничную ситуацию выбора между 1
национальной идентичностью и идентичностью цивилизационной, изме- j
ряемой верностью очередному "передовому учению". I
Национальная идентичность нередко угрожает российскому интел- |
лектуалу отлучением от "хорошего общества" не только на уровне |
носителей очередной "передовой идеологии". Если не только "передовая |
идеология", но и новейшие технологии, а также социокультурные нор- I
мы идут с Запада, то верность "почве" может сопровождаться обвине- '
ниями в провинциализме и непрофессионализме, в отсталости и неве-
жестве. "Почвенник" в этих условиях сталкивается с презумпцией
328 ;
недоверия - только чрезвычайные усилия и феноменальные дарования
могут здесь помочь, да и то в редких случаях. "Западник", напротив,
пользуется презумпцией доверия у мировой прогрессистской диаспоры -
социокультурная гегемония ему обеспечена даже в периоды, когда по-
литический режим этому не благоприятствует. Здесь кстати отметить
парадокс российской политической истории: режимы подвергаются
кризису и в конечном счете краху в тот самый момент, когда происхо-
дит их видимая натурализация в национальной "почве" и традиции.
Выше уже говорилось о значении твердой государственной власти
для стягивания воедино "разбегающегося" пространства. Социокультур-
ная "странность" России состоит в том, что даже чрезвычайная свире-
пость власти находит "понимание" и оправдание, если эта власть олице-
творяет великий письменный "текст". И, напротив, власть попадает в
положение презираемой и осмеянной как раз тогда, когда ее покидает
мессианская самоуверенность, сменяемая "народнической!' позицией.
Петр удостоился титула великого преобразователя, хотя по "критериям
повседневности", относящимся к простому человеческому счастью и
благополучию, потери от его реформ явно превышали приобретения.
Николай II хотел быть просто "народным царем", больше, следующим
немудреной местной традиции, чем возвышающимся над нею в мессиан-
ской позе. И, однако, он в конечном счете удостоился одного презре-
ния, даже со стороны низов. Низы, оказывается, чаще предпочитают
быть поучаемыми и просвещаемыми, чем удостаиваемыми этнографиче-
ского любования...
Таким образом, между народом и Просвещением устанавливаются
неоднозначные отношения, вопреки распространенным предубеждениям
относительно "косной массы". Массы тянутся к Просвещению: они
даже с излишней торопливостью отказываются от "малой" традиции в
пользу большой, письменной. Но здесь их подстерегают две опасности.
Первая связана с полупросвещением - тем промежуточным состоянием,
когда нормы прежней культуры уже не действуют, а новая социализа-
ция по-настоящему еще не состоялась. Маргиналы Просвещения оказа-
лись тем горючим материалом, которым подпитывалось мрачное зарево
тоталитарных революций XX в. Вторая опасность - доктринерство ра-
дикалов, готовых разрушить всю прежнюю культуру, налаженный быт и
традицию во имя "нового порядка". Их восторг перед научным знанием,
готовность "перестроить" жизнь - подчинить ее бесконечное многообра-
зие единому "рациональному" стандарту - стал источником самых чу-
довищных социальных экспериментов. Как писал Достоевский,
"полунаука - самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и
войны... Полунаука - это деспот, каких еще не приходило до сих пор
никогда, деспот, имеющий своих жрецов и рабов" . Здесь кроется еще
одна причина денационализации российской элиты. Ее активное форми-
1 Цигг. по: Ильин И А. Наши задачи. М., 1992. Т. 1. С. 52.
рование совпало с тем периодом в истории Просвещения, когда наука
еще не отдавала себе отчета в своих социокультурных предпосылках и
в ограниченности, проблематичности своих синтезов. Война с культур-
ной традицией как помехой рациональному переустроению мира велась
и на методологическом уровне. Техноцентризм и экономикоцентризм
выступили как процедуры методологического редукционизма - низведе-
ния "цветущей сложности" мира к простым и единым для всех времен и
народов основаниям.
Ясно, что техно- и экономикоцешричная ориентация благоприятст-
вует денационализации элиты, ибо наука, техника и рынок "не имеют
Отечества". Отношение к Отечеству оказалось поставленным в зависи-
мость от его места на мировой шкале экономико-технологического
развития. Начиная с "шестидесятников" прошлого века прогрессивная
интеллигенция любит свое Отечество при одном условии: если оно
самое передовое и прогрессивное. Если же возникает подозрение на
этот счет, любовь очень быстро превращается в ненависть ("Россия как
оплот мировой реакции"). Радикал-либеральная интеллигенция нашего
времени пошла еще дальше по пути "секуляризации" патриотического
чувства. Теперь отношение к Отечеству ставится в зависимость уже
просто от того, какой уровень жизни оно способно обеспечить мне
лично. Таким образом, "материалисты" XX в. не удержались на уровне
технократической "строгости", взыскивающей с соотечественников за
их ненаучное отношение к миру и традиционалистские "предрассудки".
В нынешней поздней, декадентской стадии они судят о мире и собст-
венной стране на основе одних только потребительско-гедонистических
критериев. Впрочем, вдумчивые наблюдатели давно уже отметили зако-
номерность превращения революционно-прогрессистской расчетливости
в циничный и безответственный эгоизм. "...Если... родина прикрепляет к
себе человека не духовной силой религиозной веры, а только выгодами,
посулами материальных благ, против нее в конце концов обращается
тот массовый эгоизм, к которому она взывает" .
Здесь уместно упомянуть "новых русских". Люди этой формации со-
четают потребительско-гедонистический комплекс с культом силы.
"Крутые" герои нашего "первоначального накопления" демонстрируют
языческое неприятие "моралина": добро клеймится знаками отсталости
и неприспособленности. Нельзя сказать, что наша "западническая" ин-
теллигенция (а именно она предложила идеологию правящему сегодня
режиму) отождествляет себя с "новыми русскими". Но поскольку ны-
нешний социальный раскол общества ставит жесткие дилеммы, то она
явно предпочитает "новых русских" национальному большинству, ока-
1 Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. М., 1994. С. 200.
330
завшемуся изгоем номенклатурной приватизации. И здесь наиболее ярко
проявляется смерть Бога в культуре. Как говорилось ранее, прежде рус-
ская интеллигенция, в том числе революционно-демократическая, на-
следовала христианское обетование грядущего блаженства "нищих ду-
хом". Ее народнический настрой несомненно имел христианские корни.
Сильные, наглые, преуспевающие будут унижены, обездоленным — воз-
дается. Это христианское наследие служило основой консенсуса между
интеллигенцией и народом. Сегодня мы можем говорить о настоящей
социокультурной катастрофе, связанной с языческим вырождением духа
интел II те.нцин.
Либеральная идеология пришла в современную Россию очищенной
от своих протестантских корней и понята как безусловное утверждение
индивидуального успеха любой ценой. Непреуспевающие и обездолен-
ные не имеют алиби и не заслуживают сострадания. Навязчивая демон-
страция их искаженных лиц на телеэкране должна питать чувства раси-
стского презрения к этим "недочеловекам", неспособным к настоящему
самодеятельному существованию. При этом с доктринерской последова-
тельностью стараются не замечать то, что экономическая самодеятель-
ность "новых русских" связана либо с узурпацией "общенародной"
собственности бывшей партноменклатурой, либо со спекулятивно-
мафиозными играми, ничего общего не имеющими с настоящей продук-
тивной экономикой. Ценности "самодеятельности" разошлись с ценно-
стями нашей трудовой морали только потому, что эта мораль выступала
в "неправильной" коллективистской форме. Наряду с демонтажем на-
шей устаревшей энергоемкой промышленности демонтируют и трудо-
вую мораль, ибо сегодня трудиться больше негде - "предприниматель-
ство" "новых русских" в основном связано не с производством, а с
перепродажей и спекуляциями на рынке ценных бумаг. На деле, таким
образом, насаждается индивидуализм не производительного, а потреби-
тельско-гедонистического типа. На Западе он был связан с так называе-
мой "культурой пособий" - предельно разбухшими социальными про-
граммами "Большого государства", демонтаж которых предприняли
деятели неоконсервативной волны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75