Пойми
те море чувств в душе женщины и смотрите на него: то нежное, то страстное, т
о коварно-тихое, то бурно-прекрасное, неистощимое в любви и дарах, необуз
данное в гневе, нескончаемое в обольщениях, невообразимое в разнообрази
и, всегда одно, но как будто не то же, всегда ненаглядное, увлекающее.
В тихий жаркий полдень, когда нет ни малейшего колебания в воздухе, когда
нет ни одного облачка в лазурном эфире, оно смотрит на вас такими небесно-
голубыми нежными очами, что вы бы пожелали утонуть в его взоре!…
Но в бурную осеннюю ночь, когда взыграют волны над глубиной его, когда сре
ди мрака горят они фосфорическим светом, когда при блеске молнии черная
влага клокочет, бушует, дробится, о! тогда каждый вал его Ц могила, каждый
стон Ц голос смерти.
Минует гроза, прояснится светлое утро, сгоняя с неба последние тучи и, во с
ретение золотым лучам, которые, мешаясь в атмосфере с синевою воздуха, от
ражаются в воде чудным цветом яри, Ц море облекается в великолепную ман
тию, а свежий ветерок, волнуя его поверхность, убирает каждую струю сереб
ряною бахромою блестящих брызгов… Подобное зрелище, кажется, может толь
ко присниться! Взор следит за каждою рождающеюся волною, которая копится
, извивается, дробится, чтоб дать жизнь другим бесчисленным волнам. И это с
тройное движение, эта чудная гармония, этот священный язык природы прони
кает вас неописанным восторгом!
Настает вечер. Жаркий закат утопающего в море солнца сквозь лазурное неб
о кажется фиолетовым; пламенея огненною краснотою зари, он отражается в
воде великолепным аметистом. Резвые струйки, как будто оправленные тонк
ими ободочками золота, волнуясь отливами обьяри, сочетаются неизъясним
ою красотою с окрестными берегами и цветущими деревьями, как будто столп
ившимися вокруг поговорить сладким шепотом листьев с гармоническими п
ерекатами волн. Какое сердце не сочувствует этой прелести?
Но как мне описать вам море? Об нем можно напоминать только тому, кто привы
к его любить».
Ц Это душа писала, а не перо! Ц сказал Рамирский. «Вспомните этого дивно
го великана, под сизыми крыльями туч, покрытого стальной бронею в алмазн
ых искрах. Что за строгая, величественная красота!
Или море изумрудное, испещренное легкой эмалью белой пены…
Или в солнечный день, как будто покрытое золотой ризой бога…
Или в тихую лунную ночь, когда в него страстно смотрится полный месяц, ког
да, едва касаясь берегов, робкая незаметная волна чуть дышит…
А в пасмурную осень, когда воды и воздух принимают неопределенный цвет, п
роникающий сердце грустной думой, приходит на память мысль вдохновенно
го Дантэ, видевшего в туманной дали витание тоскующих теней, отрешенных
от земли и не принятых небом…»
Ц Что вы там читаете с таким восторгом? Ц спросила Софи.
Ц Это так написано, с такой любовью, что мне кажется, собственные мои чув
ства вылиты на этот голубой листок! Ц проговорил Рамирский, не обращая в
нимания на вопрос Софи.
Ц Что такое? Ц спросила снова Софи, с чувством, несколько возмущенным е
го восторгом.
И она подошла к столу и повторила вопрос:
Ц Чем вы так восхищаетесь?
Ц «Морем!» Ц отвечал отрывисто Рамирский.
Ц Ах, не правда ли, прекрасно? Это писала одна дама, Ц сказала Надина.
Ц Есть чем восхищаться! Что ж тут такого особенного?
Ц Море и сочувствие тому, кто его написал Ц и больше ничего, Ц отвечал Р
амирский.
Ц Где ж мне сочувствовать! Ц произнесла с оскорбленным чувством Софи.
Ц Если б вы видели ту, которая писала это, вы, верно, забыли бы все от востор
га и сочувствия.
Ц Без сомнения, Ц проговорил Рамирский колко. Ц Во всяком случае, надо
было тонуть и в море и в глубине души своей, чтобы так написать!
Ц Очень жаль, что не могу представить вам сочинительницу! Ц сказала с я
звительной усмешкой и резким голосом Софи, отходя от стола.
Ц Скажите, пожалуйста, кто она такая? Ц спросил Рамирский, не обращая вн
имания на колкость замечания.
Ц Не хотите ли вы искать ее? Ц спросила вместо ответа Софи.
Ц Непременно!
Ц Желаю благополучного пути и сожалею, что не могу дать вам ее адреса!
Эти слова потрясли до основания Рамирского. Прикусив губу, он перебросил
несколько листов, взглянул на одни стишки и начал читать вслух:

Я не люблю своей свободы,
Своей сердечной пустоты!
Я не люблю красот природы.
Что ж я люблю? Поймешь ли ты,
Что я люблю?


Люблю блистательные в
зоры,
Живые, полные огня,
Когда они, как метеоры,
Вдруг с неба канут на меня,
Люблю, люблю…


Тебя, Ц любовь… ты при
голубишь
Мои надежды, мне легко,
Когда мне молвят на ушко:
Мой милый друг, меня ты любишь?
Люблю, люблю!…

Ц Это очень, очень мило написано! С каким чувством! Жаль, что также без под
писи… Позвольте узнать: это также писала какая-нибудь дама?
Ц Нет, не дама; это писал один очаровательный молодой человек! Ц отвеча
ла Софи резко.
Ц Чудный акростих: «Я люблю тебя Ц ты меня любишь», Ц как трудно было от
ыскать ключ к нему! Бесподобный акростих!
Ц Вы смеетесь над моим альбомом! Ц вспыльчиво вскрикнула Софи и, подбеж
ав, вырвала альбом из рук Рамирского и скрылась.
Рамирский затянулся глубоким вздохом и пыхнул, как добрый турок, затянув
шись табаком.
В это время преферанс кончился, гости стали собираться домой. Девушки по
бежали надеть шляпки в комнату Софи, а между тем Надина подошла к Рамирск
ому.
Ц Какой акростих нашли вы в альбоме Софи? Верно: «Я люблю тебя, Ц ты меня
любишь?» Хм! это написал ей один поэт в Москве, с которым она познакомилась
на водах.
«Предательница!» Ц подумал Рамирский. Ц А не знаете ли, кто написал «Мор
е»?
Ц Nadine [263] Надя
(франц.).
, Ц раздался голос матери.
Ц Сейчас! Ц отвечала она. Ц Куда ж вы?
Ц Пора.
Ц Что ж вы это уезжаете, не, простясь с Софи?
Ц Я уж простился с нею! Ц произнес довольно значительно Рамирский.

III

В тот же вечер, возвратясь в свое поместье, которое лежало в четырех верст
ах от имения отца Софи, Рамирский приказал, чтоб к утру все было уложено в
дорогу. В тревожном состоянии духа проходил он почти до рассвета по комн
ате; сжег с сотню лучших гаванских сигар, Ц все до одной скверно курятся;
тяжкие думы перепортили их: иная вдруг высохла до того, что рассыпалась в
руках и прогорела сбоку; другая вдруг отсырела, разбухла и вместо дыму ко
птилась угаром. Рамирский швырнул последнюю на пол, бросился на диван, по
тер лоб, но сон не ведет дружбы с беспокойной душою.
Ц Море, море! ты меня образумило! Ц вскричал, наконец, как будто надумавш
ись вдоволь, Рамирский. Ц Сковать себя с первой встречной девушкой, для т
ого только, что вздумалось жениться!… Не сказать самому себе: «Возьми ее, д
а будет ли она твоя?… Сядь с ней в один корабль, да попутна ли ее душа с твоей
?…» Нет, прощай, Софи! прощайте маленькие семена капризов, вспышек, досад, с
сор, равнодушия, холодности и всех противных ветров, бурь и, хуже всего, за
тишья посреди пучины!…
Ночь проведена тревожно; наступило утро; дворецкий пришел с пошлым вопро
сом:
Ц Не прикажете ли взять чего-нибудь съестного на дорогу?
Ц Куда ж я еду? Ц спросил сам себя Рамирский. Ц -В Москву? Что я буду там д
елать? Разве искать от скуки сочинительницу «Моря»?…
Ц Так как же изволите приказать? Ц повторил дворецкий.
Ц Ничего не нужно! Ц крикнул Рамирский.
И через час он уже был на дороге к Москве с грустным чувством, что не несет
ся по синему бурному морю на всех парусах, что пенистые волны не обдают ег
о и не прохлаждают томящего его душу жара.
Приехав перед сумерками в гостиницу «Лондон», Рамирский послал человек
а занять номер; но долго дожидаясь его, с нетерпением выскочил из коляски
и пошел сам.
Посланный слуга, сроду не бывавший в Москве, вошел в сени и, не видя никого,
пробрался на лестницу и отворил двери.
Ц Кого тебе нужно? Ц спросил его, выходя навстречу, какой-то динер
[264] Слуга
(нем.).
с отвислой губой, в широкой куртке.
Человек, никогда не видавший немцев, сказал бы, что это немец.
Ц Где тут квартера Федора Павловича Рамирского?
Ц Какой Павлович? Нет тут Павлович! Ступай, ступай! Ты видишь, господин ба
рин идет.
Из нумера вышел какой-то барин. Покрой, чистота, лоск, блеск, белизна одежд
ы его, журнальная обстановка, взгляд, движения, все являло в нем человека р
афинированного, имеющего вес, перед которым отступает челядь.
Ц Да ведь тут же должна быть квартера… Ц начал было слуга Рамирского.
Ц Что такое? Ц спросил барин.
Ц Ц Да вот, сударь, не знаю у кого спросить, где тут квартера Фе
дора Павловича Рамирского?
Ц Федора Павловича? Рамирского? Где он?
Ц Они вот там, у подъезда…
Ц Служил во флоте?
Ц Так точно, во флоте…
Ц Иван! Ц раздался голос Рамирского на лестнице.
Ц Вот они сами… Чего изволите?
Ц Где ж ты пропал?
Ц Рамирский! Федя! Ц вскричал барин, бросаясь навстречу к Рамирскому,
Ц узнал?
Ц Извините, ей-богу, не узнаю.
Ц Меня не узнал? Дмитрицкого?…
Ц Господи, да кто ж узнает!
И они бросились друг к другу в объятия.
В военной службе знакомства сводят очень легко. «Славный малый, лихой ма
лый» составляют лучшие титлы и рекомендации. О прочих титлах и достоинст
вах мало заботы, о роде и племени и помину нет. На вопросы: «Кто он такой? Чес
тный человек? Не пьет? Не гуляет?» Ц отвечают: «А кто ж его знает!» или верне
е: «А черт его знает! мне за него не замуж выходить». Таким же образом, без да
льних вопросов, познакомился и сдружился в Николаеве мичман Рамирский с
корнетом Дмитрицким, Разбитная, отчаянная голова, Дмитрицкий нравился в
сем, кто его знал. Живой, огненный, прямой, бьет везде напролом, как таран, с
страстными позывами все знать, все видеть, он понравился Рамирскому Ц к
ак крайность. А крайности сходятся.
Ц Как тебя узнать: совсем другое лицо, в парике! Ц сказал Рамирский, взгл
янув на Дмитрицкого.
Ц Ну, попал! Вот обрадовался-то… такую радость надо ценить… Allons, mon cher
[265] Идем, мой милый
(франц.).
, в комнату, здесь сквозной ветер, кому-нибудь надует в уши.
И Дмитрицкий потащил Рамирского в номер.
Ц Послушай, Федя, Ц сказал он, заперев двери, Ц я должен тебе сказать с о
ника. что я от радости видеть тебя проговорился, проболтался.
Ц В чем? Ц спросил с удавлением Рамирский.
Ц А в том, что я уж не Дмитрицкий. Рамирский посмотрел на него с удивление
м.
Ц Корнет Дмитрицкий умер, а я душа Дмитрицкого, переселившаяся в венгер
ского магната, и потому вперед спрашиваю: угодно тебе знаться с душой Дми
трицкого в ее метаморфозе, я рад; а если нет, так скажи просто: извините, я ош
ибся, я принял вас за одного старого моего друга.
Ц Я, право, ничего из этого не понимаю, Ц сказал Рамирский.
Ц Я и сам существенно не понимаю, как это все сделалось, просто метампсих
оз! Я сам не верил переселению душ, а теперь поневоле верю, хоть моя душа и н
е переходила в животных и насекомых. Но вот, после исключения из списков, х
одит по мытарствам, живет на белом свете сверх штату… ей-богу, что делать!
… скитаюсь, как мертвец, покуда не уложат в могилу и не забьют кол в спину.

Заложив руки в карманы пальто, Дмитрицкий ходил взад и вперед по комнате
как человек, проникнутый горем, но переносящий с твердостью свои несчаст
ия. Рамирский смотрел на него с удивлением, слушал, пожимал плечами и молч
ал.
Ц Ты видишь теперь во мне венгерского магната Волобужа, Ц продолжал Дм
итрицкий, Ц и оттого, разумеется, не узнал меня. Если б во всех метаморфоз
ах, случившихся со мной, участвовала моя собственная воля, хоть» настоль
ко, сколько у Юпитера для его любовных похождений, ты бы мог подумать, что
и у Дмитрицкого низкая душа, но я тебе даю честное слово, что все это совер
шается просто каким-то чудом: судьба завяжет мне глаза, хлопнет жезлом ра
з, два три! ну, говорит, теперь ты Матеуш, слуга, холоп и больше ничего. Матеу
ш так Матеуш! и примусь за исполнение данного мне назначения, без ропоту, с
полным усердием. Только что войду в характер роли Ц ейн, цвей, дрей Ц ты г
раф! Нечего делать, граф так граф, я и от этого не отказываюсь. Не успею сове
ршить какой-нибудь подвиг, достойный графского сана, Ц аттанде!
[266] Стой (франц.).

Ты Прохор Васильич, купеческий сын! Пожалуй, для разнообразия буду
купеческим сыном. Таким образом судьба вела меня через разные звания и с
остояния и привела на степень венгерского магната. Можешь спросить у все
й знати здешней, у какого хочешь венгерца: унижаю ли я звание магната? Коне
чно, можно меня упрекнуть в незнании венгерского языка, но, судя по здешни
м магнатам, каждый магнат не нуждается в отечественном языке. Отечествен
ный язык нужен только простому народу…
Ц Дмитрицкий, Ц сказал Рамирский, Ц ты такой же чудак и мистификатор, к
ак был за десять лет!
Ц Помилуй, душа моя, какая тут мистификация, Ц я тебе говорю серьезно.
Ц Ну, полно, пожалуйста! Я очень рад, что встретил тебя здесь; но мне надо п
одумать о том, чтоб где-нибудь остановиться, здесь все номера заняты.
Ц Не хлопочи, я занимаю три номера. Один из них твой.
Ц Благодарен.
Ц Гей! Иоганн!
Ц Gleich! [267] Сейч
ас (нем.).
Ц отозвался Иоганн.
Ц Вещи этого господина внести в пятый номер! Hast du verstanden?
[268] Ты понял? (нем.)


Ц О, ja! gleich! [269] О
да! сейчас! (нем.)
Ц сказал Иоганн, но, заметив брошенное на стул пальто, взял было его
, чтоб положить как следует.
Но магнат крикнул: «Марш!» Ц и он отправился, отдув губу и пробормотав: «Allе
s muss in Ordnung sein» [270] Вс
е будет в порядке (нам).
.
Ц Давно ты вышел в отставку? Ц спросил Рамирский.
Ц И не думал выходить, Ц отвечал Дмитрицкий.
Ц Да каким же образом ты здесь, в партикулярном платье?
Ц Да так, внесли меня в список умерших. Это меня, разумеется, взбесило, да ч
то ж делать! Каким образом умершему явиться живым?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90