Оно бы, казалось, не
совсем благопристойно урожденному дворянину играть роль купчика, кото
рый в свою очередь играет роль дворянчика; да что ж делать, так судьбе угод
но; хуже, если б мошенник Тришка записал меня в свои сообщники: поди, разыг
рывай роль вора и разбойника. Экой плут, экой негодяй! принудил меня быть П
рохором Васильевичем и жениться на его невесте! Экой бездельник!… Да! Вед
ь надо еще упросить тятеньку взять его на поруки из тюрьмы да снабдить на
первый случай двумя тысячами… Ну, утро вечера мудренее!…»
Дмитрицкий утонул в пуховой постеле, задремал; но смерть жарко! Перелег н
а канапе, обитое кожей, Ц смерть неловко! Стащил на пол перину и успокоил
ся, наконец, на равендуке, которым обтянута была рама кровати, как в люльке
, заснул и проспал допоздна.
Василий Игнатьич несколько раз уже присылал за ним.
Одевшись, он явился к нему, поздравил с добрым утром и облобызал три раза.

Ц Э, брат Прохор, какой ты стал! Ты совсем извелся!
Ц Ах, тятенька, знаете ли что? Ваш бывший приказчик содержится в тюрьме.
Ц Поделом ему, мошеннику!
Ц Он просит, чтоб вы взяли его на поруки,
Ц Я? Чтоб он сгиб там!
Ц Тятенька, ведь он меня узнал: он ведь расскажет всем, что я был в тюрьме.

Ц Гм! нехорошо! Как же быть?
Ц Надо похлопотать, чтоб выпустили его на поруки, попросить господина с
тряпчего.
Ц Нехорошо; ну, да нечего делать в таком случае; только, брат Прохор, не про
си, чтоб я его опять к себе взял! Ни за что!
Ц Чтоб я стал просить за мошенника, тятенька! и не думайте того.
Ц То-то. Ступай же, ступай; вот тебе покуда пять тысяч. Ц Покорно благода
рю, тятенька.
Ц Да что покорно благодарю, ты сосчитай; а то, вишь, обрадовался! Ну, что? пя
ть?
Ц Как раз пять.
Ц То-то. Ох, брат, как ты переменился, посмотрю я на тебя, совсем другой чел
овек Ц и руки-то похудели, стали словно боярские; и ноги-то совсем похуде
ли, как будто вполовину меньше. Какая у тебя нога-то была, с мою; а теперь…
Ц Это от парижских перчаток и сапогов; такие узкие, что боже упаси. Так я п
оеду, покуда куплю готовое платье.
Очень естественно, что такой сметливый малый, как Дмитрицкий, не мог дурн
о распорядиться пятью тысячами. На них можно было одеться в павлиные пер
ья, не только что в какой-нибудь новомодный фрак со всеми принадлежностя
ми. Через час времени Дмитрицкого нельзя было уже узнать. Когда он приеха
л в магазин, спросил самые лучшие часы и золотую цепочку и сказал, что он п
окупает потому только, что, заторопясь ехать с визитом, забыл свои дома, фр
анцуз, вопреки условиям гордости своей великой нации, благоговейно посм
отрел на него, и на вопрос «Что стоит?» Ц не смел произнести обыкновенную
Дену, но увеличил ее втрое, вчетверо, словом, в соразмерность ощущаемого б
лагоуважения к русскому барину.
Ц Ну, брат Прохор, Ц сказал Василий Игнатьич, осматривая его с ног до гол
овы, Ц ей-ей, графчик, да и только! Кабы еще очки на нос надел, так во всех ст
атьях.
Ц А вот они, тятенька, и очки.
Ц Ой ли, смотри пожалуй! все дворянские ухватки! ах, собака! Поди-ко ты, как
невеста увидит, так так и ахнет. Поедем, поедем к ней, я сам поеду с тобой… См
отри-ко-сь, и цепочка какая! А часы-то есть?
Ц А как же, тятенька! Вот они.
Ц Э-ге! ну! а у меня, кстати, какие дрожки на аглецких лесорах!
Ц Неужели, тятенька, мы в дрожках поедем с визитом к невесте?
Ц А что ж, велика беда: на чем приехали, на том и приехали; а впрочем, что ж в
самом деле, мы, пожалуй, и в коляске махнем.
Ц Надо бы в карете, четверней, тятенька.
Ц Э-ва! да это в самом деле скажут, что его графское сиятельство приехал.

Ц Тем лучше, тятенька: вам следует задать тону; вы не кто-нибудь такой Ц т
ак, ничего, а почетный гражданин, миллионщик. Если захотите только, так вас
в немецкой земле в археографы пожалуют и с большой печатью диплом пришл
ют.
Ц Что ты говоришь это, брат?
Ц Ей-ей, позвольте только мне распорядиться; ведь это, тятенька, пустяки.
Вам только стоит захотеть, так вас тотчас примут в почетные члены всех ев
ропейских академий и ученых обществ; а там уж до археографов недалеко.
Ц Эй! вели-ко у Колобашки взять четверку коней! Ц крикнул Василий Игнат
ьич, Ц да скорей, тово; а ты, брат Прохор, гиль несешь! За границей такой сме
лости набрался, что я тебе скажу!
Ц Не дураком же возвратиться, тятенька; ведь там все наши учители живут;
так вот, чтоб не терять время, я и высматривал, как там всякая скотина отра
щает себе крылья.
Ц Как я посмотрю на тебя: офранцузился, брат, ты совсем!
Ц Как же иначе, тятенька; уж это такой народ: кто раньше встал да палку взя
л, тот и капрал. В этом и вся штука.
Ц Сам ты, брат, штука! ну, да добро, дело-то надо начать порядком: заслать к н
евесте-то Матвевну.

IV

Покуда Василий Игнатьич с сыном сбираются в дом к невесте, мы отправимся
вперед, за Москву-реку, ознакомиться с Селифонтом Михеевичем, с его супру
жницей, с прекрасной дщерью Авдотьей Селифонтовной и с их житьем-бытьем.

Вот, на одной из замоскворецких просторных улиц, не нарушаемой ни ездой э
кипажей, ни толкотней народа, вы сперва увидите длинный штучный забор и в
орота хитрой работы, раскрашенные масляными красками пестро, но с больши
м вкусом. Над воротами врезан медный окладень
[127] Окладень Ц металлическ
ое покрытие на иконах.
. Войдете на двор Ц перед вами как нарисованы: вправо довольно боль
шой дом с стекольчатым крыльцом; влево за забором, усаженным акациями: лю
дские, конюшня и сараи; прямо за лужайкой зеленая решетка сада; подле кали
тки колодец с колесом, размалеванный на русский затейливый вкус. В саду, к
ак водится, беседки, вход которых стерегут алебастровые раскрашенные ки
тайцы; в глубине сада, как водится, баня, где в субботний день вся семья вып
арится, вымоется, чтоб в чистоте и благочестии затеплить перед образами
лампадки и встретить воскресный день молитвой. Сад тенист и цветущ, двор
зелен, дом как новенький, все как будто сейчас построено. Ни в доме, ни на дв
оре ни шуму, ни стуку, ни людской брани, ни бабьего крику, ни беготни, ни толк
отни. Всему время, всему место, во всем порядок, все просто, Ц кажется, ниче
го нет чрезвычайного, а как-то отрадно смотреть.
Вот идет опрятно одетая баба с кувшином на погреб, нацедить мартовского
кваску к обеду. Погреб чист, все в нем ладно уставлено, бочки с медом и квас
ом, кадки с соленой капустой, огурцами, сливами, грушей, смородиной, крыжов
ником; банки с различным вареньем, крынки с молоком, маслом и сметаной; по
стенам не растут грибы, плесень не портит запасов, нечистая рука ни к чему
не прикасается, все берется с крестным знамением. Ничто не опрокинется, н
е разобьется, не вытечет; на кошек и мышей нет поклепу, Дарья не сваливает
на Марью, никто хозяйского не возьмет, не лизнет.
Вот молодчик в долгополом сюртуке кличет кучера:
Ц Иванушко, а Иванушко!
Ц Ась?
Ц Запрягай гнедых в коляску!
Ц Гнедых? ладно!
И кучер Иванушко, плотный, здоровый, кровь с молоком, борода по пояс, в плис
овом полукафтанье, картуз набекрень Ц идет в конюшню; там стоит шестерк
а тысячных; чмокнул Иванушко Ц заржали, оглядываются на него, вычищены, в
ыхолены, как декатированные. Потрепал по крупам, вывел гнедых Ц заманер
ились как свадебные плясуны. В сарае экипажи, сбруя, как на выставке. Лошад
и запряжены, Иванушко идет одеваться.
Ц Э, Иван Савельич, куда ты сбираешься? Ц спрашивает его людская кухарк
а, прибирая все в кухне чисто-начисто и перетирая посуду к обеду.
Ц Еду с Селифонтом Михеичем.
Ц Да ты бы хоть перекусил чего-нибудь.
Ц Некогда, сейчас подавать.
Ц Так возьми хоть за пазуху ломтик пирожка.
Ц Нет, спасибо, Савишна. Уж я не люблю из пустяков рот марать.
Ц Ну, а как Селифонт Михеич останется где обедать?
Ц Так что ж; чай, лошадей-то отпустит домой, али там накормят. Вот был я в ку
черах у нашего барина, так там порядок другой: как сядешь на козлы с утра, д
а вплоть до утра и проездишь.
Ц Ах ты, господи! целый день и лошади и ты так и голодаете?
Ц Как можно! Лошадей-то раза четыре переменишь. Поутру вот объездишь дом
ов двадцать; потом приедешь Ц запрягай другую четверню Ц ехать в гости
обедать; отобедают, опять домой, с барыней в кеатр аль на бал, так и стоишь д
о утра.
Ц Ни пообедать, ни поужинать некогда? ах ты, господи!
Ц Когда ж тут об обеде думать: барину-то, чай, не ждать тебя; а уж я не люблю
на скорую ручку. Вот как в деревне господа, так другое заведенье: наедут го
сти Ц так и господам, и людям, и лошадям корм, всего вволю; бывало, на конюшн
е-то лошадей сто чужих… Эх, да пора, пора!
Иван Савельич на козлы; а мы отправимся в дом, по чистой, опрятной лестнице
, не похожей на pente douce
[128] Отлогий спуск (франц.).
; ну, да ничего: воображению и здоровому русскому человеку, в законно
й одежде, не трудно взобраться на круть, дело другое, une dame
[129] Дама (франц.).
в длинном платье, которое спереди надо приподнимать и нести перед с
обою обеими ручками, чтоб не наступить на него даже на гладком паркете. Вз
обравшись по лестнице на окончатое крыльцо, входишь без доклада в передн
юю: тут ни швейцаров, ни официантов нет, а выбежит какая-нибудь старушка, с
просит: «Кого, батюшка?» Ц «Селифонт Михеич дома?» Ц «Дома, сударь, пожал
уйте».
В комнатах немножко пустенько покажется с первого взгляда, да зато никак
ой пустоши нет: в каждой в переднем углу образ с лампадкой или целый иконо
стас образов. Селифонт Михеич жил по старому русскому обычаю: чисто, опря
тно, тепло, приютно, Ц красно не стенами, а пирогами. Он жил не на господску
ю ногу, как многие из его собратий, не украшал комнат ни тумбами с фарфоров
ыми вазами, ни бумажными люстрами и канделябрами, ни гипсовыми золоченым
и амурами, Венерами и гениями, ни масляными огромными картинами ученичес
кой бездарной фантазии и кисти; ни всем прочим хламом, столь необходимым
уже для современного человека, у которого, как у бессмысленного ребенка,
разбегаются глаза на пестроту и блеск, которого занимает только внешнос
ть, который тянется только к тому, чем можно играть и забавлять себя; котор
ый кричит, когда ему не дают хлопнуть по зеркалу, разбить часы, рвать книгу
, для которого всё игрушки, всё забава и, наконец, который любит только тех,
кто потворствует ему и гладит по голове: «Пай дитя!»
Вообще никаких причуд не было у Селифонта Михеича; он не то, чтобы презира
л их Ц нимало, но называл только вещами бесполезными. «Это, сударь, кажись
ничего, говаривал он, да оно вот что, я вам скажу: оно хитро, очень хитро; апл
ике словно серебро; бронза словно золото; да по пословице: на хитрос
ть-то поднимается голь, а не кто другой; так и извольте смекать».
Разумный человек был Селифонт Михеич, богобоязлив, а следовательно, и че
стен; хоть и говорят, что можно и иначе быть честным, да еще не доказано. При
няв в наследие торговые обороты отца своего, правдиво нажил он огромное
богатство, не утратив веры в свое слово. Супружница его была также благоч
естивая женщина; два сына славные молодцы, надежные приказчики отца. Но, к
роме двух сынов, была у него и дочка, Дунюшка. У Марьи Ивановны один грех па
л на душу: страстная любовь к хорошенькой дочке. Все зло пошло от крестной
матушки, жены закадычного друга Селифонта Михеича, Ирины Степановны. Она
воспитывалась в пансионе и внесла в купеческий быт своего мужа всю изне
женность, все причуды барышни, которая училась говорить по-французски, т
анцевать, играть на фортепьяно, которая не могла выносить ни простого сл
ова, ни простой пищи, ли простой одежды, ни простой жизни; которая алкала ф
ранцузской шляпки, французской материи на платье, французской-прически
, духов, помады; словом, всего французского, а не русского. Когда Григорий А
ндреевич стал свататься за Ирину Степановну, Селифонт Михеич говорил ем
у: послушай моего совета, Григорий Андреевич, женись лучше на француженк
е, чем на французской кукле. Но этот совет не помог, сначала даже развел др
узей. Сначала Григорий Андреевич возвеличался было молодой женой; не про
шло недели, как почувствовал он, что из хозяина приходится ему, для мира и
спокойствия, обратиться в приказчики: виноват не виноват, а отвечай за вс
е, даже за скуку и недоброе расположение духа Ирины Степановны; то то не та
к, то другое не так, то слишком крепко обнял, то больно ухватил, то бороды не
люблю, то кухарки не терплю, найми повара. Ужасный переворот в доме; перево
рот к так называемому просвещению или, лучше сказать, к утончению, к рафин
ировке, к разнообразию, к быстрому прожитку, к раздроблению вещественных
и невещественных капиталов, капиталов внешних и внутренних, денежных и
производительных, капиталов ума и чувств, словом, к эксцентрическому стр
емлению и преломлению всех лучей для образования миражей и мнимых солнц.

Как ни тягостно было для Григория Андреевича преобразование, как ни тяже
л был супружеский его быт с Ириной Степановной, но между мужем и женой все
шито да крыто: на душе мыши скребут, а на лице такое благорастворение возд
уха, такая ясная погода, что боже упаси. Если супружеское счастие похорон
ено, так про него, как про мертвого: aut bene, aut nihil
[130] Или хорошо или ничего (латинская пос
ловица).
. Так и делал Григорий Андреевич; зато всему соседству, всему знаком
ству и всем кумушкам нечего было сказать про Григория Андреевича и Ирину
Степановну, кроме: «Вот чета! какой мир и согласие!»
Ирина Степановна, не имея собственных детей, полюбила крестницу свою как
душу. Снаряжала маленькую Дунечку во всю роскошь детских нарядов с Кузн
ецкого моста; снабжала ее тьмой кукол и игрушек; откармливала ребенка вс
еми затейливыми сладостями кондитерских. Очень естественно, что родной
маменьке это было по сердцу и не отстать же ей от крестной маменьки. И вот
она привыкла нежить Дунечку, как нещечко, понемножку привыкла быть
детской рабой, величать ее, в подражание крестной маменьке, генерал
ьшей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90