.. Тем более что вы наш работник...
-- Собственно, формально я теперь в органах не работаю.
-- Знаю! Но сейчас многих подключаем к операции...
-- Самиздат?
-- Он! Есть приказ по управлению. Почистим и быстро отделаемся.
-- Я об этом думал, -- признался Валентин. -- Я в газете недавно. Вижу,
с трудовой дисциплиной плохо, а мне говорят: тут дело творческое -- гайки

завинтишь -- люди перестанут писать. И такие разговоры имеются у руководс
тва
газеты, вот что странно!
-- Не совсем понял, какая связь?.. -- проговорил Похлебаев.
-- Прямая! Скажем, во всех номерных учреждениях инженеры обязаны в
конце рабочего дня сложить свои записи и чертежи в чемоданчики с номера
ми и
сдать в спецотдел. Записи в мусор бросать запрещено. А в редакции что? Мне,

конечно, положено выборочно проверять столы и содержимое мусорных корз
ин, но
разве за всем уследишь? Кто куда едет, что видит, о чем пишет? Полный
разброд! А ведь центральная газета!
-- Вопрос серьезный, но это не нам решать. У нас задача конкретная...
По нашей картотеке проходит Ивлев Вячеслав Сергеевич.
-- Есть такой. Рождения 35-го года, русский, член КПСС, образование
высшее, оклад 180. А разве он?..
-- Проверяем. Если он, то, естественно, ему захочется выйти на контакты
с заграницей. Зачем ждать? Мы поможем. Короче говоря, зовите Ивлева на
хоккей.
-- Хоккей?
-- А что? -- Похлебаев поднялся, подошел к столу и вынул из папки
билеты. -- Хоккей от наших дел далек, поэтому не будет никаких подозрений...

-- А почем я знаю, болельщик он, нет ли?
-- Кадровик, а не знаете... Матч дефицитный, поэтому вопроса не будет.
Вы с ним пойдете, выпейте вместе пива или чего покрепче, чтобы снять с нег
о
напряжение, ясно?
-- Ясно!
-- А на трибуне сядьте так, чтобы он сидел на 22-м месте, а вы на 23-м.
На двадцать первом же будет сидеть иностранец из ФРГ, тоже наш работник.

-- Понял вас.
-- Если поняли, действуйте, больше вас не задерживаю.
Обратно по проспекту Маркса Кашин шагал быстро как мог. Все-таки есть
целый ряд вопросов, которые органы не в состоянии решить и вынуждены
обращаться к нему, Кашину. Теперь он докажет, что тогдашнее отчисление ег
о
было ошибкой. Валентин не смотрел больше на женщин, хотя некоторые -- ведь

был час пик -- касались его в толкучке плечами и прислонялись к нему в
метро. Теперь он торопился в редакцию и от спешки даже прихрамывал сильн
ее,
чем всегда. Шагая по коридору и приветливо всем улыбаясь, он сперва проше
л
мимо двери с надписью "Спецкоры", а потом вернулся, будто что-то случайно

вспомнил, -- так было лучше. Ивлев сидел на столе и читал книгу.
-- Дела идут -- контора пишет, Вячеслав Сергеич, -- весело сказал
Кашин. -- А что, если нам с тобой сходить на хоккей? Встреча, говорят, будет
первый сорт...
Слава взял со стола лист чистой бумаги, аккуратно засунул между страни
ц
и отложил книгу.
-- Валентин Афанасьич, -- ответил он, с интересом оглядев завредакцией.
-- А что, если нам с тобой сходить в Большой театр?
-- Зачем -- в Большой?
-- А зачем -- на хоккей?
-- Так у меня же на хоккей билет лишний есть. Дефицит!
-- Если дефицит -- чего мне занимать трибуну? Зови болельщика. Он
оценит. А мне что хоккей, что балет...
-- Да я всем предлагал -- заняты! -- не сдавался Кашин. -- Мы с тобой
никуда не ходили... Пивка попьем или чего другого...
Ивлев выпучил на него глаза.
-- Я на хоккей с детства не ходил и до конца дней не пойду! Это занятие
для дебилов.
-- А может, до завтра передумаешь?
-- Отстань!
Вышел Кашин, думая о том, как тяжело работать в газете. Есть приказ, а
надо деликатничать. Кривляются, не хотят. Устал Кашин. Даже на Кубе, когда

жара стояла немыслимая, и то было легче.
Вячеслав в лицах изобразил Раппопорту разговор с Кашиным.
-- Может, он рехнулся?
Не ответил Яков Маркович. Кряхтя поднялся -- и к двери. Уже открыв ее,
он пробурчал:
-- Вы можете обождать меня, старина? Живот что-то схватило.
Ивлев стал смотреть через запотевшее стекло на длинные, словно мятые

махровые полотенца, облака, медленно уползающие в левый верхний угол ок
на.
Он не заметил, как Тавров открыл дверь и вернулся за свой стол.
-- Так я и думал, мой мальчик, так я и думал...
-- О чем?
-- Насчет хоккея... Дело в том, что Кашин никого из болельщиков не
звал. Только вас.
-- Откуда вы знаете?
-- Спросил четверых -- тех, кто действительно этим дышат. Знаете, как
они удивились, что Кашин идет на хоккей? Они бы с удовольствием, но билеты

достать не смогли. Боюсь я данайцев, дары приносящих.


_62. ВЕЧНАЯ МЕРЗЛОТА_

Сироткина остановилась в дверях машбюро, помахав над головой письмом.

-- Девчонки! Кто замуж хочет?
Руки немедленно подняли все, кроме заведующей машбюро пожилой Нонны

Абелевой.
-- Одного хватит, во! -- она провела пальцем поперек горла.
Машинки перестали стрекотать, но голоса тонули в мягкой обивке стен.
-- А сама, Надежда? -- поинтересовалась Светлозерская. -- Или нГЎ тебе,
убоже...
-- Пороху не хватает оседлать?
-- Ему такие тощие не нравятся...
-- А ты больше хлеба ешь -- потолстеешь.
-- Возбудились, -- проворчала Абелева. -- Спросили бы сперва, кого
предлагают.
-- Да вы только послушайте, какой жених пропадает! -- сказала Надя. --
"Обращаюсь в вашу газету с просьбой о помощи. Я хочу жениться, так как
нуждаюсь в верном друге и товарище, с которым могу пройти по жизни. Являюс
ь
старым большевиком со стажем с 1918 года, ветераном революции и гражданско
й
войны. Мне 81 год, я слепну, и мне нужен поводырь". Подпись...
-- Мать моя! -- всхлипнула Абелева.
-- Девочки! -- воскликнула Светлозерская. -- Он, небось, Ленина видел?!
-- Ленина-то видел, но твоих прелестей уже не разглядит.
-- Да на меня и без него глядеть есть кому, -- обиделась Инна. --
Жениться никто не хочет!
-- Значит, ты, Светлозерская, согласна? -- уточнила Надя. -- Так я и
отвечу: "Идя навстречу пожеланию трудящихся, редакция "Трудовой правды"

выделяет вам жену-поводыря в количестве одной штуки".
-- Это он-то трудящийся? Да он персональный тунеядец!
-- А ты чего хотела? -- возмутилась Нонна. -- Чтобы и муж был, и тебя
кормил? Так теперь не бывает!
-- Надь, -- спросила Инка, прищурясь. -- А шашка у него есть?
-- Конечно, есть! -- уверенно заявила Сироткина.
-- Значит, настоящий мужчина!
-- А по-моему, -- изрекла Абелева, -- настоящий мужчина не шашкой
отличается.
-- А чем?
-- Хобби.
-- Хобби?!
-- Да вы не то подумали! Тем, что он болельщик, или алкоголик, или
марки собирает... Ну, будет, девчата! -- строго осадила Абелева. --
Потрепались и за работу.
Под хохот машинисток Надежда вышла из машбюро. Светлозерская выскочил
а
за ней следом.
-- Надь! Постой-ка, -- хриплым шепотом протянула она и оглянулась, ища
уголок поукромнее. -- Слушай, вот смех-то! Кашин меня вчера оскорбил...
-- Ой, -- остановилась Сироткина. -- Как же это?
-- А вот так! Он же на меня давно глаза пялил. Но у меня другие планы
были... А вчера вечером он ко мне на улице будто случайно пристроился. И
стал опять в шашлычную звать. Ну, мне жалко стало. Мужик все же... "Шашлык,
-- говорю, -- я и дома могу пожарить, на сковородке, если в кулинарии
купить..." Уж он-то обрадовался! Не только на шашлык, на водку разорился.
Выпили, шашлык сожрали -- сидит. Я говорю: "Валентин Афанасьевич, жарко!
Пиджачок бы сняли... А я, если не возражаете, халатик надену, а то -- весна
все-таки..." Разделась, халатик не застегиваю, вышла. Ну, тут он немного
ожил, халатик с меня снял. Я говорю: "Замерзну, холодно!" А он: "Вы ж
говорили, жарко!" И давай халат на меня надевать. "Ладно, -- говорю, -- я уж
как-нибудь так потерплю..." Только тут стал он ремень свой расстегивать.
Солдатский, между прочим, со звездой. И -- ничего не сделал! Ни-че-го!..
Подлец!
Надежда вежливо улыбнулась.
-- Чего смеешься? Он же меня обесчестил! У меня так никогда не было! Я
теперь целый день не в себе. Думаю: может, постарела? Я такого оскорбления

не вынесу... Ведь я его, идиота, уже из плана выкинула.
-- Из какого плана, Инка?
-- Из трех, с которыми еще не спала. Как со всеми пересплю, уволюсь.
Пойду в другую редакцию, в "Известия" или "Правду", а то со скуки сдохнешь!
Говорят, в "Комсомолке" молодых мужиков много, не слыхала?
-- Слушай, а как Саша на это смотрит?
-- Какабадзе? Грузины, конечно, лучше русских, факт. Но, во-первых, он
ничего не знает, а во-вторых, ему ничего не обещано. Я что -- собака на
цепи? А они? Они-то что делают! Плевала я на них! Просто смотреть приятно,
когда унижаются, врут, даже денег не жалеют, когда хотят. Коты сиамские!
Кастрировать бы всех, да еще скучнее жить будет... С паршивой овцы хоть
спермы клок! Я сюда шла, думала начать сверху вниз...
-- Это как?
-- Ну, с Макарцева, лапушка... Два раза в кабинете у него срочное
печатала. У него уже глаза блестеть начали. А Анна Семеновна догадалась:

"Чтобы ничего такого, говорит, с ним не затевала!" Тоже мне мадонна! Я уже
придумала, как коня оседлать, а Игорь возьми да и рухни с инфарктом. Теперь
,
наверно, не дождусь, когда с ним можно будет. Займусь пока Ягубовым.
-- А не противно, Инка?
-- Противно? Все его ругают, а мне он нравится. У него такие губы,
кажется, все бы отдала, чтобы к ним прикоснуться.
-- Отдай!
-- А он не берет. Может, брезгует, что я беспартийная?
-- Он же карлик!
-- Говорят у карликов...
-- Чепуха!
-- Я, Надюша, только своим глазам верю.
-- Инн! -- Надя помялась. Она давно собиралась узнать и отговаривала
себя, но тут решилась. -- Спрошу, если не соврешь?
-- Зачем врать? Только с тобой и делюсь. Ну!
-- Ивлев у тебя в плане?
-- Не-а...
Сироткина вспыхнула, хотя другого ответа и не ждала.
-- Ты чего, дурочка? -- Светлозерская обняла ее. -- Да если хочешь
знать, это и было-то всего один раз, в турпоходе, только для плана.
Конечно, глупо, но слезы выступили. Сироткина растерянно моргала.
-- Не плачь, дурешенька! Умная баба радоваться должна, что мужик спит с
другими. Значит, без недостатков. Лишь бы в подъездах не целовался. Если

провожает -- это обидно. Постой-ка! Вы что, не встречаетесь? Если негде, ко
мне приходите. У меня, ежели на пол не лить, то и помыться можно. Только
вытри потом, а то хозайка орать будет, и за рубль не успокоишь! И простыню с

собой бери. А хочешь, давай вообще без мужиков!
-- Ты что?!
-- А чего? Я с Райкой Качкаревой пробовала. Правда, Райка еще хуже
мужика -- грубая, как шоферюга.
-- Да мне не это главное, Инн, -- краснея, сказала Надя. -- Мне,
знаешь, хочется в театр с ним... У меня же в жизни не было, чтобы в театр...
Я вообще решила: порву!
-- Чушь несешь!
-- Ты меня не знаешь. Решила -- порву!
Резко повернувшись, Сироткина пошла к себе в отдел.
-- Надька, где шляешься? -- набросились на нее учетчицы писем. -- Тебе
раза три звонили. Беги к спецкорам!
И она пошла, наконец-то твердо решив сказать "нет". В комнате спецкоров
она притворила за собой дверь и прислонилась к косяку, не глядя на Ивлева
,
сидящего за столом и что-то списывающего с книги. Она набрала побольше

воздуху в легкие, готовясь высказать ему все спокойно и с достоинством.

Обязательно спокойно и обязательно с достоинством. И без пауз.
-- Сироткина, -- сказал он, не отрывая глаз от книги, -- подойди,
поцелую.
-- Нет, -- ответила она тихо.
Большая часть ее решительности, с таким трудом собранной в одной точке

сознания, израсходовалась на это "нет".
-- За город поедем?
-- Зачем?
-- На дачу к приятелю.
-- Зачем? -- повторила она. -- Я бы хотела в театр.
-- А на хоккей? На хоккей не хотела бы?
-- Почему -- на хоккей? -- Надежда ожила. -- А вообще с удовольствием.
Куда захочешь, только бы идти, а не лежать.
-- Ты здорова?
-- Как никогда!
-- Тогда поехали.
После короткого колебания она подчинилась, сказав себе, что порвет там,

чтобы не устраивать разговоров в редакции. Надя отпросилась часа на три
.
Ивлев ждал ее у метро, щурясь от солнца. Доехав до "Комсомольской", они
вышли к Казанскому вокзалу, автомат выбросил билеты до станции Удельная
. На
платформе толкались бабы с мешками. В электричке стоял тяжелый смрад

непроветренной деревенской избы. По дороге они молча глядели в окно. Сла
ва
хмурился, и ей стало его жалко.
-- Господи, чудо-то какое! Ты только посмотри! -- Надя схватила Ивлева
за руку и потянула прочь от платформы по улочке, утонувшей в сосновом лес
у.
-- Солнце, птицы, а воздух такой, что с ума сойти можно!
Плащ на ней распахнулся, касаясь Славиной руки. Надя бежала, а он шагал
за ней, тяжело и медленно, изредка говоря: "Направо. Прямо. Смотри, лужа..."
Дачи стояли слепые, с окнами, заколоченными на зиму от ворья. На пригорках
,
где уже стаял снег, желтела теплая прошлогодняя трава, и легкий парок
поднимался от оживающей земли. Вдоль глинистого обрыва торчали свечк
и
мать-и-мачехи и готовились озолотиться. А над обрывом серые ольхи набухл
и
бутонами, собираясь распустить сережки.
-- Не беги! За углом второй дом наш, -- сказал Ивлев. -- Хозяин
говорил, дрова есть. Затопим печку -- дом-то, наверно, сырой... Погоди-ка,
Надь. Что это?
Едва шагнув за угол, Ивлев остановился, сжал Надину руку, потянул
назад. Возле дачи, ключи от которой лежали у него в кармане, стояли две
черные "Волги". Багажник у одной был открыт. Отступив за угол, Вячеслав
прикусил губу, поморщился, словно у него начал ныть зуб. Мозг,
расслабившийся от загородного приволья, мозг, занятый Надей, легко и
счастливо бегущей вприпрыжку впереди, его мозг переключился, вернул Ивл
ева к
действительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81