И
з-за
этого все может произойти опять безрезультатно. Она приходила на другу
ю
службу, снова, как правило, секретарем -- ладненькая, стройная, грудь
торчком (лифчик только искажает). Шила она себе сама и не ленилась пороть
и
переделывать по десяти раз, чтобы сидело идеально. Туфли она покупала, хо
тя
и ношеные, но обязательно импортные, отдавая за них три четверти зарплат
ы. А
на остальные деньги сохраняла фигуру.
И наступала новая любовь после недолгого ее выбора, обязательно
наступала. Хотя сверстников Анечкиных посекла война, ее поклонников он
а
будто не коснулась. И старше, и моложе мужчины к ней ластились -- она ведь
без возраста! Одно слово -- колобок -- не трудно и на десяток лет ошибиться.
Она любила, лежа в постели и отдыхая, загадку загадывать и вдруг смутить

правдой. А чего ей скрывать -- замуж ведь она не требует. Ей бы только
ребеночка, маленький комочек!
Почему-то ребенка не получалось. В поликлинике районной сидела
Локоткова в очередях, терпела боль несусветную, когда трубы ей продувал
и.
Четыре года подряд ездила на грязи в Кисловодск по профсоюзным путевкам
: два
раза бесплатно, а два -- с пятидесятипроцентной скидкой. Все-то ей твердил
и
про непроходимость труб. Старик один, профессор-частник, к которому ее

записали по великому блату, взяв двадцать пять рублей, обещал, что,
возможно, получится, главное -- не терять надежду, сильней стараться
забеременеть.
Она старалась изо всех сил, но надежд на успех оставалось все меньше.
Когда Анечка пришла в "Трудовую правду" на место ушедшей на пенсию из-за

глухоты секретарши Макарцева, она сразу сказала себе: "Игорь Иваныч лучш
е
всех, кого она знала. Он будет последним!"
Для этого она сразу постаралась сделаться для него незаменимой. Он без

нее шагу шагнуть не мог. Если бы она хоть раз из-за простуды заболела, она

уверена, газета бы в тот день не вышла. Локоткова горела на работе, не
щадила себя. Он еще только палец к кнопке подносит, а она уже открывает
дверь и смотрит с готовностью. Она безошибочно угадывала, когда он
проголодался, или хочет пить, или болит голова, и тут же несла чай с
бутербродом, боржоми или тройчатку, покупая все из своих скудных средств
. Он
не вникал -- некогда ему о мелочах думать.
Его жена нисколько не смущала Анечку. Наоборот, Локоткова радовалась,

что он и в ее отсутствие не без присмотра, накормлен и рубашка каждый ден
ь
сменена. Конечно, она бы лучше погладила воротничок и про борта пиджака н
е
забыла, и новую тесьму на брюки нашила (старая пообтрепалась, нитки на лев
ой
брючине видать).
-- Зинаида Андреевна, -- говорила она полушепотом, перед тем как
соединить с мужем, -- у Игоря-то Иваныча после обеда бок закололо, я ему на
всякий случай аллохол дала. Вечером его жирным не балуйте!
Локоткова передавала жене Макарцева эстафетную палочку, чтобы снова

взять ее в свои цепкие маленькие руки с утра.
-- Вы какого года рождения, простите за нескромность? --
поинтересовался Игорь Иванович, когда она решилась принести ему заявле
ние на
квартиру (давно бы надо, другие-то несли, не стеснялись!).
-- Мы с вашей женой почти сверстницы, -- едва порозовев, ответила она;
не удержалась и добавила, чтобы обратил внимание на "почти". -- Она
мартовская, а я в декабре следующего...
А фактически Анечка была уверена, что и в душе, и физически она
значительно моложе, и характер у нее мягче, и заботливей она.
Когда Макарцев засиживался, Локоткова оставалась допоздна и по первом
у
намеку бежала в кабинет, плотно прикрывая обе двери. На работу ходила, как
в
театр, -- с большим декольте, а когда стало модно -- в максимальном мини.
Если он что-нибудь спрашивал, заходила за стол, как бы невзначай нагибала
сь,
сдувала со стола пепел от его сигареты. И трепеща так, что голосовые связк
и
сжимались в спазме, чувствовала, как он поворачивает глаза, заглядывая н
а ее
шею и ниже. Она ждала, что вот рука прикоснется к ее талии, и тогда она,
задрожав, скажет:
-- Ой, что вы, Игорь Иваныч! Я боюсь... здесь...
И слышала:
-- Сбегайте-ка в наборный, пусть тиснут еще одну гранку!
И она бежала в наборный, потерявшаяся от непонимания и измученная
отсутствием хоть какой-нибудь перспективы.
Ей хотелось приблизиться к Игорю Ивановичу в понимании международног
о и
внутреннего положения. С одобрения Макарцева Локоткова в городской До
м
политпросвещения стала ходить по вечерам и честно отсиживала на лекци
ях,
когда другие, отметившись, смывались в магазин. А когда оттрубила два год
а в
университете марксизма-ленинизма, он даже не похвалил.
Такое у нее в жизни было в первый раз, и это серьезно, и она была
глубоко несчастна. Анечка даже гордилась тайно своим несчастьем. Все ж
е
такой человек, что и сравнить его не с кем, не то что променять. Ни на кого
больше она и смотреть не может. Но ведь она стареет, неужели она зря четыр
е
раза лечилась в санаториях? Ведь и проверить, помогли ли продувания и гря
зи,
нельзя!
Так продолжалось семь лет, безо всякого движения. В позапрошлом году в

приемную решительно вошел посетитель невысокого роста, с папкой под мыш
кой,
и хотел проникнуть прямо в кабинет главного редактора. Анечка вскочила
и
решительно заслонила собой дверь.
-- Игорь Иваныч занят. Вы по какому вопросу, молодой человек?
-- По вопросу непорядочности. Отойдите!
-- Как это отойдите? Здесь я распоряжаюсь. Пока не скажете, для чего,
не смогу доложить, а пока не смогу, он не примет... Из какой организации?
-- Я литератор, -- прокричал он. -- Понимаете, что это такое? Доложите
вашему редактору: я хочу сказать ему, что я о нем думаю!
-- Скажите мне, я ему передам...
Он захохотал ей в лицо, забрызгал слюнями. Потом вдруг остановился.
Анечка поняла, что понравилась.
-- Ладно, -- смирился он. -- Только из уважения к тому, что вы...
-- Это к делу не относится, -- она опустила долу ресницы.
-- Как знать... А если я женюсь?
-- При чем здесь я?
-- Женюсь-то я на вас!
-- Послушайте, -- проговорила она. -- У нас вон сколько молодых
девочек. Они все готовы дружить с молодыми людьми...
-- Мне не нравятся молодые, -- сказал он. -- Они только берут, но
ничего не могут дать взамен...
-- А что вы хотите брать?
-- Душу.
-- Вы что, дьявол?
-- Это ваш редактор -- дьявол!
-- Ну, это бросьте!
-- Точно, дьявол! Заказали статью, сперва хвалили, потом заставили три
раза переделывать. Все, что я хотел сказать, вычеркнули, что не хотел --
вставили, а теперь морочат голову "завтраками": завтра, завтра...
-- Редактор не знает. Если бы знал, принял меры.
-- Что вы-то его защищаете? -- он посмотрел так, что Анечка покраснела.
-- Можно подумать, вам перепадает! Да он вам не пара!
-- А... кто же мне пара?
-- Я!
В тот день путеводная нить оборвалась. До Анны Семеновны вдруг дошло,
что с Игорем Ивановичем у нее все как-то глупо. Да ведь, в сущности, и нет
ничего! Она действительно ему не пара. Не такой он породы, чтобы заводить

отношения. Это же ясней ясного, как она раньше не поняла? Поняв, она весь
день и всю ночь думала: что же ей теперь делать? Уходить, как она делала
всегда? Но, с другой стороны, ведь ничего не было! Да и куда ей пойти с
незаконченным высшим образованием после такой солидной организации? Р
азве
что на понижение. И нехорошо так -- ведь недавно комнату ей дали от редакци
и
в Теплом Стане, и они с матерью туда переехали из школьной каморки. Далеко
,
конечно, у черта на куличках, но если б Игорь Иванович не позвонил в
Моссовет, и этого бы не дали. Он еще пожалеет, что не получил от нее
радостей за эти семь лет. Пожалеет, ан будет поздно.
И она осталась.
На другой день настойчивый молодой человек (он оказался, к невезению,
на целых шестнадцать лет моложе Анечки) позвонил и предложил встретить
ся.
Поскольку ее любовь к Игорю Ивановичу вчера окончилась, Локоткова дал
а
согласие. Они сходили в шашлычную. Шашлыка там не было, съели люля-кебаб,

выпили бутылку "Гамзы". И Сема (надо же, его, по роковому стечению, звали
Семеном, как Анечкиного отца) предложил зайти к нему в скромные апартаме
нты
попить чайку.
Она поднялась с ним на четвертый этаж старого дома на улице Кирова, в
коммунальную квартиру с длинным коридором, заставленным шкафами. Едва
он
закрыл дверь, как притянул, не зажигая света, Анечку к себе и стал бешеным
и
руками проверять у нее наличие то одного, то другого.
-- У меня все на месте, -- гордо сказала она, отстраняя и отстраняя его
настырные руки. -- Но так нельзя! Так я уйду. Сразу -- нехорошо, потому что
несерьезно. Чего доброго, подумаете, что я легкомысленная.
-- Ни за что не подумаю! -- говорил он, высвобождая свои руки из ее рук
и опять принимаясь за свое нахальство. -- И потом, я еще вчера понял, что
это серьезно...
-- А ты любишь детей, Сема? -- уже дрожа и теряя холодный расчет, безо
всякой надежды на честный ответ, прошептала она.
Все-таки семь лет воздержания, а ночью снились такие оргии, где она
одна, а вокруг нее человек пять мужчин, и все проявляют намерения, и она
такое им позволяет, что днем и себе самой страшно напомнить.
-- Что же молчишь? Детей, спрашиваю, любишь?
-- Люблю. Но больше -- собак...
-- Да подожди ты, не рви кофточку, лучше уж я сниму.
Анечка переехала к нему жить, и вскоре выяснила, что лечение опять не
помогло. А Семен купил немецкую овчарку и очень к щенку привязался. Щено
к
гадил везде, где мог, и ел дорогие Анечкины чулки. Она стала приходить
пораньше и весь вечер приводила комнату в порядок, потому что Семе было

некогда. Он возился с овчаркой, а в перерывах колотил на пишущей машинке

киносценарии, которые никуда не брали. Он носил пижаму западного образц
а, с
галунами и золотыми пуговицами, купленную в комиссионке. Курил трубку
и
десять раз на дню варил кофе, за которым для свежести каждый день ходил в

соседний магазин "Чай". И на Анечке, как он ей объяснил, женился потому, что

она соответствовала стандартам Бальзака.
Локоткова стала от этого соответствия счастлива. С Игорем Ивановичем

была по-прежнему в оперативных отношениях, но делала многое уже без той

души. Теперь она убедила себя, что всю жизнь хотела просто выйти замуж, ка
к
все, а ребенок -- это так, неосознанное. Ей есть о ком заботиться, у нее
муж, а у мужа собака. Одно только ее обижало: почему Семен не предложит ей

сходить зарегистрироваться? Конечно, она скажет, что не надо, какая разни
ца,
была бы любовь, но все-таки почему? А с другой стороны, и в этом было свое
утешение. После регистрации Локотковой придется сразу начать платить н
алог
шесть процентов за бездетность, что при ее зарплате было бы очень глупо.



_8. НОЧНОЕ ЧТЕНИЕ_

Игорь Иванович порядком устал, хотя привык быть с утра до вечера на
людях, принимать почти одновременно несколько решений, посещать неско
лько
мест. Он растерянно стоял посреди кабинета, не зная чем заняться.
Поколебавшись, вынул из кармана ключи, открыл сейф, в котором хранил
секретные документы. На внутренней стороне дверцы сейфа была наклеен
а
отпечатанная красным шрифтом бумага с грифом "С" -- секретно, служебная
тайна: "Порядок пользования постановлениями парторгана. Лицо, получивш
ее
выписку из протокола парторгана, не может знакомить с ней других лиц, не

имеющих прямого отношения к выполнению данного постановления. Выписку
из
протокола надлежит хранить в железном шкафу (сейфе). Приобщать выписку и
з
протокола к советскому, профсоюзному и другому делопроизводству, снима
ть с
нее копии запрещается. (Из инструкции ЦК КПСС по работе с секретными
документами)".
Тяжелую серую папку он вложил в сейф на верхнюю полку, подальше. На
этой полке у него лежал ТАСС, литеры А и АБ, предназначенные для редакторо
в
центральных газет. Белый ТАСС для членов редколлегии он лишь просматри
вал,
литеры читал. Его не обижало, что ему не полагается читать красный ТАСС.

Такова дисциплина. Он подумал только, что накопилось много прочитанны
х
бумаг, которые пора сдать. Заперев сейф, он позвонил домой.
-- Мясо тебе, Гарик, поджарить? -- спросила Зинаида.
-- Поджарь. Или нет, ну его к шутам! Свари кофе.
-- После не заснешь...
-- Вари! И ложись спать, Зинуля. Мне придется дома поработать.
-- Остынет -- будешь холодный пить?
-- Холодный.
Бросив трубку, он снова отпер сейф. Раз уж папка находится у него, надо
по крайней мере знать содержимое. Может, после прочтения станет яснее,

почему она тут оказалась. Портфелей Макарцев никогда не носил и заверну
л
папку в старый номер "Известий". Надев пальто, он окликнул Лешу.
-- Совсем? -- спросила Анечка.
-- Совсем. Если что, пусть звонят домой...
-- А шапку, Игорь Иваныч? Шапку-то забыли... Снег идет, мокрый...
Локоткова скрылась в кабинете и вынесла ему пыжиковую шапку. В коридор
е
Игоря Ивановича остановила курьерша. Она несла из цеха только что тисну
тые
полосы и думала, что редактор захочет, хотя бы на ходу, еще раз взглянуть.
-- Отдайте Ягубову, -- против обыкновения распорядился он.
В машине он механически положил сверток на заднее сиденье, но тут же
снова взял его в руки. Он не раз слышал, как передают друг другу самиздат и

как это опасно. Он всегда посмеивался над этим занятием. Леша покосился н
а
хозяина и промолчал.
Зинаида мужа не встретила, значит, спала. Последнее время она часто
ложилась рано: говорила, что устает, хотя отчего ей особенно уставать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81