Игорь томился без дела.
Газет лесничий не получал, а радио играло, сообщая о грандиозных свершен
иях
и ширящемся размахе соцсоревнования в странах социализма и о забастовк
ах в
других странах, что, безусловно, свидетельствовало о скором крахе
капиталистической системы. Однообразно ведется пропаганда, мало гибко
сти,
думал Макарцев, слушая. Мысли о приближающемся окончании отпуска он отг
онял
с душевным трепетом. Когда хозяин разбудил под утро и шепотом сказал, чт
о
передали, будто Сталин помирает, Макарцев испугался еще больше.
-- Это конец! -- сказал он жене.
-- Какой ты неиспорченный, Гарик! Плевать я хотела на Сталина, ты мне
дорог!
-- Замолчи, Зина! -- он закрыл ей рот рукой, но она оттолкнула его,
встала с нар.
-- Да неужели не понимаешь: только это наше спасение!..
Макарцев попросил старика отвезти его в город. Оттуда он позвонил
заведующему.
-- Ты куда делся? -- удивился тот. -- Тебя искали...
-- Сын у меня заболел по дороге.
-- Возвращайся скорей, ты нужен... В том деле ошибка...
По дороге в лесничество он выхватил у старика вожжи и сам понукал и бил

кнутом лошадь.
-- Дело врачей отменяется! -- крикнул он Зине с порога.
-- А я что говорила?
Макарцевы вернулись. В ЦК внешне было спокойно, но нервы у всех
напряжены. В процессе подготовки к XX съезду Макарцев оказался одним из

самых активных. Работал с подъемом, энергией и опять с чистой совестью.

Когда многих, в связи с сильно запятнанным при культе прошлым, переводил
и из
ЦК на другую работу, его не тронули.
Люди, которым он подчинялся, не вызывали у него симпатии. Мир
перевернулся вверх дном, и они поднялись со дна. Они стояли вокруг немог
о
Сталина, когда тот лежал с инсультом на полу и плакал. Теперь трон оставал
ся
свободным. Остерегаясь друг друга, они заговорили о коллективном
руководстве. Никто не хотел проиграть, и от них Макарцев зависел всецело
.
Прошлое в одну минуту могло стать уликой, а могло выдвинуть вперед. Бери
я
попытался использовать момент и достичь полной власти, но сгорел. Отпра
вили
на пенсию Кагановича. Убрали Молотова послом в Монголию. Макарцев постар
ался
не вспоминать контактов с ним. Жуков поддержал танками Хрущева. Иван Сер
ов,
командир отделения расстрела, лично уничтожавший прославленных марша
лов,
теперь, после убийства Берии, возглавил КГБ, и Макарцев часто видел его н
а
совещаниях в ЦК. Он знал, что Серов -- родственник Хрущева. Жизнь менялась,

но оставалась той же. Впрочем, исповедей никто не требовал. Оценивали по

поступкам не вчерашним, а нынешним: на кого ты ориентируешься сейчас.
К счастью, он был в ЦК рабочей лошадкой в той большой упряжке, которой
Политбюро доверяет работу, себе оставляя только одно -- власть. С группой

референтов он писал целые главы выступлений Хрущева. Именно Хрущев дол
го
смеялся, случайно узнав, как Макарцев спрятался в лесничестве. После одн
ой
из своих зарубежных поездок, во время которой Макарцев занимался
обеспечением правильной информации для прессы, Хрущев предложил Макар
цеву
"Трудовую правду". Предыдущий редактор Шлыков, член ЦК, незадолго до этого
в
узком кругу задал вопрос о том, не слишком ли часто в печати по мелким
поводам упоминается имя Никиты Сергеевича и тем снижается величие пер
вого
секретаря и его личная скромность. Шлыков был отправлен на пенсию.
Сделавшись главным редактором, Макарцев все чаще подумывал, что
сталинские репрессии были не такими уж страшными для преданных делу

партийцев, как об этом иногда поговаривают. Однако, размышляя о самом
Сталине, он постепенно убедил себя, что никогда до конца Сталину не довер
ял.
Сыну сапожника, рассуждал Макарцев, и во сне не снилось быть властителе
м
всей России, отомстить ей за угнетение Кавказа. Но, утвердившись и уничто
жив
своих врагов, он все чаще стал думать о том, чтобы он, Сталин, стал реальным

вождем трудящихся всех стран. А Гитлер в этой позиции видел себя. Двое
играли в шахматы -- мы были пешками. Я тоже!
Поняв для себя Сталина, Макарцев вздохнул облегченно и практически
Сталина забыл. Он работал на Хрущева и делал это самозабвенно, говорил се
бе,
что работает на партию. В 62-м Хрущев лично повесил Макарцеву на грудь орде
н
Ленина в связи с пятидесятилетием, похвалив: "Редактор Макарцев -- наш
человек!"
Еще в молодости Макарцев стал славен тем, что умел выделить в человеке

основную примету, и он не раз слышал, как эта кличка прилипала к владельцу
.
Именно Игорь назвал будущего сменщика Хрущева человеком с густыми бров
ями, и
эта примета пошла потом гулять, родив известный анекдот о сталинских уса
х на
более высоком уровне. В свите "человека с густыми бровями" Игорь участвов
ал
в государственных визитах.
Сам-то Макарцев догадывался, что чувствует себя твердо не потому, что
имеет старые связи в ЦК, и не потому, что помогал Молотову, Хрущеву и тепер
ь
человеку с густыми бровями. Сила Макарцева состояла в том, что он еще при

Сталине был странным образом допущен к вечному члену Политбюро. Не к
двадцать седьмому бакинскому комиссару, который никогда реальной влас
ти не
имел, и не к Первому Маршалу, которого в 56-м, по выражению Хрущева, попутал
бес, а к тому, который всегда оставался в тени.
Макарцев понимал, что старейшина аппарата, которого он про себя
именовал худощавым товарищем, -- уникальная личность на фоне остальных

членов Политбюро. Его стиль -- старомодность. Он сам считал себя ленинско
й
гвардией, хотя и не имел к ней отношения. Он был преданным сталинцем, однак
о
втайне считал, что массовые репрессии нецелесообразны, держать в повино
вении
народ можно и без этого, и оказался прав. Он единственный из них, казалось

Игорю, по-прежнему верит во что-то, -- остальные циники. Теперь он держит в
руках все нити внутренней и внешней идеологии, и эта незаметность дает е
му
особое удовлетворение.
Только догадываться мог Макарцев, чем он, рядовой инструктор, обратил

на себя внимание. Но однажды его пригласили на дачу к худощавому товарищ
у.
Тот встретил Игоря в парке. Худощавый товарищ был в длинном габардиново
м
китайском плаще, с зонтиком и в калошах, хотя стоял солнечный июнь. Калош
и
давно прекратили выпускать, но для него делали специально на резиново
й
фабрике "Красный треугольник", об этом Игорю рассказал как-то по секрету

директор фабрики.
Пили чай на воздухе, под липами. Макарцев старался показать, что он
неглуп, скромен, и гадал, зачем он мог понадобиться. Хозяин рассказывал о

том, как он по настоянию врачей бросил курить. Игорь тут же погасил
сигарету. Худощавый товарищ усмехнулся и предложил должность помощник
а.
-- Мне нужен работник, который умеет писать и понимает, зачем пишет.
Это было тем более неожиданно: считалось, что худощавый товарищ --
единственный, кто пишет свои доклады сам. Игорь, конечно, согласился; отка
з
мог стать концом его биографии. Однако будущий шеф вдруг был назначен

Сталиным редактором "Правды". Он снова пригласил Макарцева, и они опять

хорошо поговорили. С тех пор Игорь стал периодически бывать на чаях (ниче
го
более крепкого хозяин не пил). С годами чаи стали реже, но сохранялись.
Отношения эти не были ни дружбой, ни обязательными, как у подчиненного

с начальником, скорее -- взаимовыгодным симбиозом. За чаем Макарцев угады
вал
некоторые предстоящие поветрия наверху, а товарищ, предпочитающий быт
ь в
тени, узнавал дуновения снизу. Макарцев был для него партийцем того уров
ня,
ниже которого он не опускался. Были тут и недоговоренности, но они обоих

устраивали. Эту связь Макарцев скрывал даже от Зинаиды. Ему казалось,
чаепития под липами чем-то унижают его, а чем -- не хотел себе объяснять.
Не только отдел пропаганды ЦК руководил "Трудовой правдой", но и
худощавый товарищ во время чаепитий, хотя об этом никто не говорил. Именн
о
им Макарцев был включен в группу подготовки наиболее важных выступлен
ий
человека с густыми бровями. А затем, на XXIII съезде, -- в список кандидатов
в члены ЦК.
Однако чем дольше не было сучков, тем навязчивей становилась мысль об

их скором появлении. Взлеты увеличивали риск падения. Макарцеву шел шес
той
десяток, и ему было что терять. Материальные блага он не очень ценил, но
положение по-прежнему его волновало. Стабильность он мог чувствовать то
лько
в движении вверх, но в последнее время оно замедлилось. А ведь стоит
остановиться, и начнешь катиться вниз. Здоровье стало не то. Каждый день,

хотя и старался об этом не думать, у него что-нибудь болело: то спина
(отложение солей, как говорили врачи), то печень. Он любил поесть -- и
переедал, любил выпить. Что касается женщин, то, когда заходил о них в
мужской компании разговор, он с улыбкой говорил, что к старости понял одн
у
простую истину: конституция у них у всех одинакова. Как говорил
старик-лесничий из-под Тамбова, сколько ни ищи, у которых поперек, -- не
найдешь.
Разумеется, Макарцев понимал, что занятый им пост -- не предел, но
некая апатия и внешние причины, ему неясные, не позволяли быть активнее.

"Меня порядочность погубит", -- хвалил он себя за то, что не двигался
вперед, как некоторые, наступая на ноги соперникам.
Несмотря ни на что, Игорь Иванович верил в торжество коммунизма. Не в
средства (они себя изрядно скомпрометировали), а в результат, в счастье,

которое должно наступить когда-нибудь. Не для него -- для других.
В дни чешских событий прошлого 68-го Макарцев думал: не пойдем на
крайность, не введем войска. Даже при Сталине с Югославией не смогли так

поступить. Будь я наверху, я бы не допустил. Он симпатизировал Дубчеку, но

так глубоко в душе, что и себе не признавался. Игорь Иванович не разделял

самодовольства нынешних руководителей, для которых партийные функции
выше
человеческих. Послабления страшат их. Он бы наверняка действовал иначе
,
интеллигентнее. Впрочем, неизвестно, какие соображения возникли бы у

Макарцева, пройди он оставшиеся четыре ступени: член ЦК, кандидат в член
ы
Политбюро, член Политбюро, член группы сильных в Политбюро. Нет, нет! Его

программа-максимум -- еще одна ступень.
Внешне это раздумье никак не проявлялось. Он боялся отторжения даже
внутри себя, а уж тем более вовне. Не столько инерция, сколько здравый смыс
л
стал сильнее его самого, диктовал поступки, линию поведения. Кто-кто, а уж

Макарцев не мог не предвидеть подводных течений.
У него дважды выясняли, сколько лиц еврейской национальности в
"Трудовой правде". Он понимал: идеологические мышцы после чешских событи
й
напрягаются. Он успокаивал себя, что это необходимо, что он будет соблюда
ть
меру. Однако в середине декабря 68-го Макарцеву пришлось понервничать.
Недели две у него гостила теща из Ростова-на-Дону. Она ходила по
музеям, в ГУМ и ЦУМ, восхищалась длиной очередей.
-- Зять у меня такой ответственный -- не поговоришь, -- шутливо ворчала
она. -- Впрочем, я и сама в бегах...
-- Да не стойте по очередям! Составьте список, я пошлю шофера...
-- Нет уж, Гарик! Не хватало еще вам забот прибавлять...
Теща была старше его на пять лет и постоянно это подчеркивала. Раз он
приехал домой рано -- председательствовал в Доме журналистов на всесоюз
ном
совещании газетчиков по идеологической работе, устал, хотел сразу лечь
.
Кроме тещи, в комнате сидел незнакомец с короткой шкиперской бородкой,

похожий на ученого -- из нынешних. Вот тещенька и хахаля завела!
Гость поднялся со стула, протянул руку и, внимательно поглядев в глаза,

резковатым голосом произнес:
-- Александр.
-- Игорь, -- сразу ответил Макарцев, хотя столь неофициально уже давно
не знакомился.
-- Сестра Настя с ним в одном классе училась, -- объяснила теща. --
Дружили, играли вместе. Я его последний раз в Ростове перед войной видела
.
Саня как раз университет кончал. Разыскала вот. А на улице бы не узнала...
Гарик, вы голодный?
Теща вышла на кухню.
-- Вы какой факультет кончали? -- спросил у Сани Игорь. Спросил не
потому, что интересно, а для разговора. -- Физический?
-- Физмат, -- сказал гость.
Макарцев даже не похвалил себя за проницательность. Что-что, а людей он

быстро понимал. Теща поставила перед ним тарелку: холодную куриную ножк
у и
два помидора -- как он любил.
-- А вы не ужинаете?
-- Благодарствую, -- буркнул гость.
Не очень-то он был разговорчив.
-- Не хочет, -- объяснила теща. -- Говорит, сыт. А я по вечерам
сохраняю талию. Как говорят французы, минуту на языке, всю жизнь на бедре.

-- Вы редактор "Трудовой правды"? -- Александр покосился на красные
свежие декабрьские помидоры.
Было непонятно, хочет он в связи с этим о чем-то попросить (есть, что
попросить у главного редактора газеты, -- этому Игорь Иванович не удивлял
ся,
воспринимал как должное и по мере возможности помогал) или тоже спроси
л
просто для вежливости.
-- Да, я журналист, -- подправил Игорь Иванович и продекламировал: -- В
тридцать лет очки себе закажешь, в тридцать пять катары наживешь, в соро
к
лет "адью", ребята, скажешь, в сорок пять убьют или помрешь...
-- Это чье сочинение?
-- Народное. Молодые газетчики, подвыпив, поют. А кто постарше да
перевалил рубеж, помалкивает.
-- Вам сколько?
-- Отстукало пятьдесят шесть.
-- Выходит, не все пророчества сбываются! -- гость опять покосился на
алые помидоры.
-- Зато у меня радикулит, печень пошаливает, -- улыбнулся Макарцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81