Кюстин, казалось, читал

его мысли.
-- Я забеспокоился, месье, что у вас могут быть неприятности. Вы уж
извините меня...
-- Нет, это вы меня извините! -- повысил голос Игорь Иванович, чувствуя
себя в редакторском кабинете значительно более уверенно, чем прошлый р
аз
ночью дома. -- На каком основании вы, маркиз, меня преследуете? Чего вы
хотите?
-- Может быть, вам пришло в голову, -- спросил Кюстин, -- что это я
подбросил вам папку?
-- Вы?!
-- Вот уж не стал бы я раскручивать подобные интриги, месье! Вас
персонально я тогда почувствовал, потому что вы стали меня читать, приня
в за
современного автора. Это делает мне честь, но, увы, сто двенадцать лет наза
д
я умер. Остается гордиться тем, что мысли мои живы.
-- И вы решили меня обратить в свою веру? Убедить меня, что вы правы?
Кулаки у Игоря Ивановича непроизвольно сжались, будто он готовился к

драке.
-- Ни в коем случае! -- успокоил его Кюстин. -- Мне нечего устно
добавить к тому, что я написал в 1839 году: подробности своего путешествия
за прошедшие с тех пор сто с лишним лет я напрочь забыл. Спорить с таким
компетентным человеком, как вы, я не в состоянии.
Маркиз потянул шпагу за рукоятку и защелкнул ее обратно.
-- Зачем же тогда вы, как говорится, на меня вышли? -- недоумевал Игорь
Иванович.
Кюстин усмехнулся.
-- Мне подумалось, вам понадобится моя моральная поддержка. С тех пор
как вы прочитали мою книгу, здесь у вас запрещенную, мы с вами, так сказать,

скованы одной цепью, даже если вы и не разделяете мои мысли. Прошлый раз я

хотел сказать вам, что был бы весьма благодарен, если бы вы закинули эту

папку кому-нибудь из правителей государства, вы ведь туда вхожи.
-- Да вы с ума сошли! Закидывайте сами, если у вас есть такие
возможности...
-- Вот-вот! Другого ответа я и не ожидал, -- улыбнулся Кюстин. --
Забудьте об этой нелепой идее. Теперь я вижу, вы поступили с этой
таинственной папкой наилучшим образом. Если имеешь дело с полицейским
и
ищейками, жизненно необходимо хитрить. Ведь никогда не знаешь, чего от ни
х
ждать. Не хотел бы я стать причиной ваших неприятностей. От души желаю ва
м
благополучия!
Шпага брякнула о паркет, маркиз де Кюстин поднялся со стула, поклонился

Макарцеву, сделал несколько шагов по направлению к двери и исчез, не
открывая ее.
Макарцев некоторое время сидел не шевелясь и растерянно смотрел в ту

точку, где исчез непрошеный французский гость.

_16. ПЛАНЕРКА_

К двенадцати тридцати просторный кабинет главного редактора стал
заполняться редакторами отделов, членами редколлегии, сотрудниками

секретариата. Входили по одному и по двое. Кто не виделся, здоровались,
вполголоса переговаривались, рассаживались на любимые места. Макарцев
бегло
просматривал план завтрашнего номера, отмечая на полях опорные пункты,
в
которых необходимы коррективы. Настроение его поднялось, растерянност
и как
не бывало. Просмотрев, он отложил план и весело поглядывал на сотруднико
в,
ожидая, пока соберутся все.
Появился замредактора Ягубов. Он со всеми вежливо поздоровался и,
положив перед Игорем Ивановичем переработанный сводный план газеты дл
я ЦК,
сел неподалеку от главного. Вбежал худой и длинный, с прыщавым лицом,
редактор отдела иллюстраций Икуненко с ворохом фотографий, которые он б
росил
возле своего стула на пол. Заглянул, улыбаясь приветливо, завредакцией

Кашин, взвешивая на руке связку ключей. Последним, чуть-чуть опоздав, сопя
,
ввалился и.о. редактора комвос Тавров, с развевающимися полами пиджака,

держа руки сложенными сзади. Он уставился в угол с мрачным видом, будто жд
ал
очередного нагоняя. За ним, убедившись, что все, кто должен быть в кабинете
,
уже сидят там и дополнительно звонить никому не надо, тихо вошла с блокно
том
и ручкой Анна Семеновна. Она закрыла плотно обе двери тамбура и села подл
е
редактора за низенький столик с телефонами. Редакторы отделов ждали, ко
гда
Макарцев, чиркнув зажигалкой, закурит. Это сигнал к разговору. Курить на

планерке разрешалось только главному.
-- Все в сборе?
Разговоры стихли. Поднялся худой и длинный, как жердь, заместитель
ответсекретаря Езиков. Он откашлялся, поднял красный фломастер, как ука
зку,
и нацелил на первый из четырех макетных листов, красиво заштрихованных
и
наколотых на острые гвозди специальной панели на стене.
-- Номер на четверг, 27 февраля, -- Езиков откашлялся. -- Первая полоса
-- шапка на всю ширину полосы, над плашкой "Трудовая правда", наберем
деревянным шрифтом: "Идеям великого Ленина побеждать в веках!" Далее...
Игорь Иванович слушал вполуха. Все, о чем говорилось, было привычным,
незыблемым. То, что происходило в жизни, могло стихийно меняться. То, о чем

писала газета, менялось только по указаниям. И это давало уверенность в

правильности действий. Отдельные недоработки, упущения, даже ошибки мо
гут
быть, но всегда есть на что опереться. Поэтому Игорь Иванович не боялся

говорить на планерках кое-что сверх положенного, в частности почему над
о
(или не надо) то или иное публиковать. Больше того, действительные событи
я
могли, по мнению редактора, помочь газете правильно обойти острые углы.

Макарцев по-своему любил говорить правду. Правду он делил на широкую, уз
кую
и абсолютную.
Вернувшись из трехнедельной поездки в США, главный редактор, сказавшис
ь
больным, неделю не появлялся на работе. Он обдумывал и сортировал правду
по
рубрикам. А все обдумав, появился, как всегда оптимистический и авторите
тный
в редакции, сдержанный и деловой -- в ЦК.
Для коллектива рядовых сотрудников редакции была проведена беседа о

поездке и встречах в США. Каждый эпизод Макарцев предварял словами: "Амер
ика
-- больное общество. Тяжело больное, товарищи. Оно разъедается
противоречиями. Судите сами...". И приводил мрачные примеры преступности
и
нищеты. "Хотя в магазинах есть товары, покупательной способностью облад
ает
далеко не все население". Статья Макарцева (он уже давно не писал, но если

бы написал) тоже была бы заполнена широкой правдой, но без первой полов
ины
последней цитаты.
Узкая правда имела значительно больше градаций. Члены редколлегии
и
редакторы отделов услышали его более конкретный отчет. ("Автомобили, дор
оги
-- это у них действительно лучшее в мире, и нам до этого далеко". "Наркотики
-- реальная язва капитализма". "Коммунистов, к сожалению, у них мало,
особенно молодых".) Небольшая группа доверенных людей из редакции в част
ной
беседе услышала добавление к последней фразе: "Говорят, среди коммунист
ов у
них 51 процент -- работники ФБР. А вообще, говорить они ни о чем не боятся,
абсолютно ни о чем. Ругают своего президента вслух, в метро. Газеты делаю
т
политику, а не политика -- газеты". Узкая правда была у Макарцева
многоликой: для иностранных коммунистов, для коллег-журналистов, для

коллег-партийцев, для инструкторов ЦК, секретариата там же, худощавого

товарища, предпочитающего оставаться в тени, для жены... Кому какую узкую

правду выдать, а какую нет, сколько вслух, а сколько умолчать, Игорь
Иванович никогда не путал. Это стало частью его профессии -- не
договаривать, понимать, когда сказать совсем не то, что знаешь, почти с
овсем
не то, не совсем то или уже почти совсем то, но все же не до конца. В
качестве награды подчиненному можешь сказать чуть больше, а в качеств
е
наказания обделить. Узкая правда была валютой.
Абсолютной правдой Макарцев считал сведения для самого себя, мысли,
не
доверяемые никому. Они касались кое-каких моментов личной жизни, в частн
ости
непонимания женой некоторых его поступков, неуправляемости сына. Но это
была
второстепенная абсолютная правда. Более важная сводилась к размышлени
ям об
истинах, которые иногда решались в его сознании, требуя пересмотра. Это б
ыли
ценности, которые в предыдущую жизнь Макарцев полагал незыблемыми.
Подчас ему хотелось думать какими-то другими категориями. Но он
запрещал себе это. Он убеждал себя, что он не философ, а практик, партийный

работник, что пересматривать убеждения поздно. Взвалил на себя, теперь н
е
выкручивайся. Да и столько завоевано, что глупо терять. Ну ее к шутам, таку
ю
абсолютную правду, которая, возможно, завтра опять станет иной. А может, е
е
и вообще на свете нет? Если же и есть, то она каждый раз так тесно смыкается

с проявлениями буржуазной идеологии, что даже он, Макарцев, не способен е
е
отличить. Пускай уж идет, как шло...
-- По первой полосе -- все? -- остановил он любившего поговорить
Езикова. -- Значит, по промышленности, кроме конвейера, работающего под
музыку, ничего? А где у нас рабочий класс, Петр Федорыч, где массовое
соцсоревнование?
Алексеев, редактор отдела промышленности и транспорта, виновато
вздохнул и хотел ответить, но закрыл отечные глаза и ждал, пока начальств
о
выговорится.
-- Почему не ведем почины, которые охватывают народ? -- продолжал
редактор. -- О новых не будем говорить. Но сколько раз решали, что почины
надо вести из номера в номер, не забывать?!
-- Наша вина, Игорь Иваныч.
-- Мне от ваших покаяний не легче. Речь-то о престиже газеты! А вы едва
начнете -- сразу провал: ваших передовиков только и видели. Читатель что

подумает? Они уже не передовики...
-- Макарцев учит, что газетное сердце должно биться аритмично, -- изрек
Езиков, и все заулыбались, кроме редактора.
-- Имеется в виду наличие интересных материалов, "гвозди"... Почины --
совсем другое. Где, например, Галина Арефьева? Жива?
-- Замуж вышла, -- мрачно сказал Алексеев, покраснев, будто это была
его вина, -- фамилию сменила на мужнюю...
-- Вот-те на... -- только и смог произнести Игорь Иванович. -- Чего ж
прохлопали?
-- А что поделаешь?..
Монтажницу Галину Арефьеву Алексеев поднял несколькими своими стать
ями.
Она сама и ее подруги взяли обязательство выпускать лишние электронны
е
приборы без брака. Как практически это сделать, Алексеев, который придум
ал
почин, представлял смутно, но наверху почин понравился. Галина Арефьева
,
вносящая достойный вклад в материальную базу пятилетки, глядела со мно
гих
фотографий. После статей в "Трудовой правде" Арефьеву сделали делегато
м
съезда комсомола, статьи о ней замелькали на страницах других газет. Пис
али
уже о тысячах молодых патриоток, развивающих почин электролампового за
вода.
Алексеев из рядовых, так сказать верхом на Арефьевой, въехал в кабинет

редактора отдела. И вдруг -- Арефьевой нет, а есть какая-то Кириллова!
-- Может, поменять фамилию назад? -- спросил замредактора Ягубов. --
Ей-то какая разница?
-- Уговаривали ее, -- махнул рукой Алексеев, -- уперлась! Я, говорит,
мужа люблю!
-- Что ж у нее -- честолюбия нету?
-- Вот что, -- нашел выход Игорь Иванович. -- Бросать почин нехорошо,
но называть ее теперь Кирилловой -- не поймут. Пишите о ней пока в прошедше
м
времени, а в настоящем зовите просто Галиной.
-- Это как? -- удивился тертый калач Алексеев.
-- А так! Пишите: "Почин, который начала Арефьева", "бригада Арефьевой"
-- и тому подобное. Главное для нас -- лезть не вглубь, вперед. Не она сама
нам теперь нужна, а почин ее, который уже пошел по стране, так ведь?
-- Так-то оно так, -- закряхтел Петр Федорович, -- но все же...
"Починами починяем экономику", -- пробурчал Яков Маркович, но так тихо,
что никто не расслышал.
Никаких шуток на планерках не допускалось. Лексикон был принят сугубо

партийный. Иронию лучше было придерживать, сохраняя каменное лицо, учиты
вая,
что на планерке стукачи присутствовали непременно.
-- Решили, -- отрезал Макарцев. -- И не будем тянуть резину. Давайте,
Езиков, что там на второй полосе?
Замсекретаря, вращая журавлиной шеей, называл темы, делая после каждой

небольшую паузу на тот случай, если Макарцеву захочется уточнить или

возразить. Игорь Иванович прервал Езикова, когда тот назвал статью "Стре
лка
качается".
-- Кто засылал материал? О чем он?
-- Отдел торговли. Продавцы обвешивают покупателей, -- ответил Езиков
сразу на оба вопроса. -- Автор -- народный контролер.
-- В каком магазине обвешивают, указано?
-- Не помню точно.
-- А фамилия директора магазина есть? Проверьте. Если нет -- вставьте.
А то читатель не будет знать, кто виноват в обвесе, и может подумать, что
виновата советская власть. Кстати, этот момент конкретной вины всегда н
адо
иметь в виду, когда критикуем. Огула нам не надо. И вот еще что, Езиков: не
ставьте рядом обе критические статьи -- о плохой работе ЖЭКа и обвесе
покупателей. Это может произвести гнетущее впечатление. По второй полос
е --
все? Пошли на третью.
-- Ино, -- сказал Езиков.
Так в газете для краткости именовали всю иностранную информацию,
поставляемую телеграфными агентствами мира и отобранную для советск
ого
читателя в ТАССе. Кроме того, большие газеты вроде "Трудовой правды" держа
ли
в крупных странах и своих собственных корреспондентов.
-- В центре полосы международный фельетон нашего собкора Овчаренкова,

принятый по телефону: "Грозят большой дубинкой". Милитаризация Западно
й
Германии продолжается: в ФРГ выпустили почтовую марку с самолетом Гитле
ра.
-- Не густо, -- сказал Макарцев. -- Редко пишет, да еще поверхностно.
Давайте дальше...
Узкая правда о собкоре Овчаренкове, которую произнес Игорь Иванович,

была предназначена только для тех, кто сейчас присутствовал на планерк
е.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81