Ведь это он поднял идею, и сейчас все ведомства хотят получит
ь
деньги от субботника. А ты бы куда их использовал?
-- Если не шутите, давайте на импотентологию, а? Ведь будущее
человечества от этого зависит!
-- Знаю, знаю, от чего зависит будущее человечества! -- хозяин похлопал
доктора по плечу. -- Это по-твоему -- от женилки. А вот министр обороны
считает -- от ракет. Кому мне верить? Ox, Сизиф Антоныч, если бы я мог сам
решать! Все приходится пробивать, протаскивать, согласовывать. Иногда р
уки
опускаются! Власть нынче у всех. Каждая кухарка власть имеет. Не захочет --

не накормит, и ничего ей не сделаешь. У всех власть, потому что демократия.

Один я без власти. От всех завишу. Вот я тебе пообещал насчет макарцевског
о
сынка. Макарцев -- наш человек. А как это сделать, и не знаю еще. Крутишься,
как белка в колесе...
В воротах Спасской башни загодя засветились зеленые светофоры, и
часовые напрягли спины. Машина промчалась через Красную площадь мимо Ло
бного
места и памятника Минину и Пожарскому к улице Куйбышева.
Сизиф Антонович молча глядел на дорогу. Чем больше пользовал он
человека с густыми бровями, тем большей симпатией к нему проникался.
Конечно, ко мне он относится лучше, чем к другим. Все Четвертое Главное
управление Минздрава дежурит возле него днем и ночью. А лечу его я, им он н
е
доверяет! И что мне за дело до других? Он веселится, шутит, но не от
радости. Это пляски на похоронах. Все несчастны в стране, а он даже более

несчастлив, чем остальные. Ему в жизни не повезло. Все люди, а он вождь. Я
по сравнению с ним -- свободен! Он по сравнению со мной -- раб. Тот, который
в тени, стоит за спиной и дергает этого, но и тот не главней. Боже, какая
страшная власть! Все скованы цепями и постоянно тянут друг друга, не зна
я
куда идти. Рап прав: эта клетка постороена для всех. Не так ли, девочка моя?

В знак согласия Алла опустила ресницы. Она всегда читала его мысли и
чаще всего принимала их без возражений.


_60. "777"_

Усевшись за стол, товарищ с густыми бровями пошевелил кожей на
переносице и помассировал пальцами брови, что помогало бороться с перхо
тью.
Он выдвинул средний ящик, вынул из него пачку сигарет. Он сражался с собой
,
оберегая голосовые связки, которые теперь пребывали в состоянии хронич
еского
воспаления. Ему велели ограничить себя одной сигаретой в час и привезл
и
импортный автоматический портсигар, часовой механизм которого откры
вал
крышку раз в час. Но уже через двадцать минут он не мог дождаться, когда он
а
откроется снова. Пришлось пойти на хитрость. В другом кармане пиджака и
в
столе он стал держать резервную пачку сигарет и в промежутках курил их.
А
врачам говорил, что благодаря автоматическому портсигару курит меньше
. От
сигареты его отвлек телефонный звонок. Услышав голос, он обрадовался, гл
аза
засветились.
-- Папа, когда домой собираешься?
-- Здравствуй, дочка. У меня очень много работы... Только сейчас
заканчиваю...
Он был рад, что она позвонила. Домой не хотелось. Такие минуты полного
покоя удавались редко.
-- Приезжай скорей! Братец прилетел. И я тебя не дождусь.
-- Дождешься! Раз вся семья в сборе, скажи матери, сейчас буду...
Жена дремала, сидя на кухне, но не ложилась. Она услышала, как хлопнула
дверь лифта, и открыла сама, не дожидаясь звонка. Две собаки -- дог и
сибирская лайка -- бросились с визгом в прихожую, обгоняя хозяйку. Обе
подпрыгивали, норовя лизнуть хозяина в лицо. Он успокаивал их, ласково

гладил, трепал за уши.
-- Прошу тебя, не сердись на дочь, -- быстро заговорила жена, опережая
возможную реакцию. -- Просит денег три с половиной тыщи -- в долг. Надо
дать...
-- Знаю я ее "в долг"! -- засмеялся он.
Жена повесила его плащ на тонкой меховой подкладке.
-- Ты плохо выглядишь. Опять курил? Ужинать будешь?
-- Некогда. Я привез документы, придется поработать... Он смотрел на ее
доброе, круглое лицо с некрасиво торчащими в разные стороны зубами.
-- Дай ей денег. Конечно, дай. Что с ней делать, раз у нее бес в одном
месте!
-- Уже дала.
Он переживал, что дочь относилась к нему потребительски и доставляла

немалые огорчения. Родила девочку, оставила у нас и вовсе по рукам пошла.

Скандалит, куролесит, пьет. Хорошо хоть за границу ездит инкогнито. Тепер
ь
доложили, что познакомилась и встречается с подполковником МВД. Нужно, ч
тобы
он на ней женился, хватит меня позорить. Ведь сама-то не девочка -- сорок!
Поцеловав дочь, разговаривать с ней он не стал, а направился в свою
комнату, где у него стоял стол и диван, намереваясь лежа прочитать нескол
ько
бумаг. На диване лежал, подняв ноги в ботинках на спинку, сын. Возле дивана

на полу стояли бутылка и рюмка. Coбаки приплелись следом, улеглись на ковре
,
постукивая хвостами об пол.
-- Пьешь, значит, по-прежнему, сынок?
-- А, батя, здоров! Совсем ты загулял.
-- Дай-ка я прилягу на диван, а ты посиди -- отец нагнулся и поцеловал
его, а нагнувшись, увидел, что бутылка на полу -- минеральная вода. --
Надолго в Москву?
-- Дня на два, если не поможешь остаться подольше...
-- Надоела Швеция? А чего бы ты хотел?
Почему дети не спросят у меня, как мое самочувствие, как дела? Почему
вспоминают про отца, только когда нужна помощь? Это моя вина. Какими бы он
и
ни были -- моя. Я в его годы грудью пробивался, а он на всем готовеньком.
Но, в сущности, он добрый.
-- Как там мои внуки?
-- Отлично. Тебя велели целовать. Летом привезу сюда на дачу.
-- И какой же помощи ты ждешь от меня, сынок?
Тем временем отец растянулся на диване, а сын примостился в кресле.
-- Да ничего особенного... Я думаю, это и тебе выгодно...
-- Что именно?
-- Проведи меня на пост председателя КГБ, батя.
-- Тебя?
-- А что?.. Не глупей же я Кегельбанова. Он тебя при первой заварушке
продаст. А тут тебе же спокойнее...
-- Ну, что ж... Неплохая мысль, сынок. А справишься? Тогда давай
попробуем. С понедельника, чтобы не откладывать, прямо и выходи работать
на
Лубянку.
-- Серьезно или шутишь?
-- Шучу?.. А что, очень утомляют люди Кегельбанова, которые тебя
охраняют и не дают тебе попасть в лапы буржуазной прессы? А здесь прячут

твоих баб от жены, платят за тебя, возят, берегут...
-- Как не пожить, пока есть возможность? Ты ведь тоже время зря не
терял. И не меня они берегут, а тебя, па!
-- Пусть меня. А кто бы ты был, если б не я? И не кричи тут. Наверху
все слышно.
-- Кегельбановы на даче, отец, я заходил. Тебе бы давно надо переехать
в особняк. Пятикомнатная квартира на пятом этаже... Да в Швеции работяги


лучше живут! Рассказать на Западе стыдно...
-- А я, сынок, не для Запада живу. Я русский, служу народу. Кегельбанов
слушается каждого слова, а сделай я тебя председателем КГБ, ты же отца
родного посадишь! Шучу, конечно. Но не будет тебе этого поста!
-- Брось, батя, я пошутил... Не надо мне этой должности. Сам буду
расти. Давай за это выпьем.
-- За это -- давай...
Из серванта была принесена бутылка коньяку и рюмки налиты до краев. Они

чокнулись.
-- Домой поедешь или у нас переночуешь?
-- Домой поеду, батя. Высплюсь, а с утра начну расти.
-- Тогда езжай, и мне дай отдохнуть. Дело к часу ночи...
Отец глянул в щель между портьерами в окно. Он подождал, пока сын сел в
машину, отъехал. За ним вырулила вторая черная "Волга" и скрылась под аркой
.
Междоу прочим, дальнейший рост сына происходил так. Он подговорил свои
х
друзей гебешников, и в поезде Москва -- Хельсинки они напоили его начальни
ка
-- управляющего объединением "Промсырьеимпорт" Министерства внешней тор
говли
Седого, направлявшегося в Финляндию. Пьяного Седого спровоцировали н
а
высказывания, затем на драку, а потом высадили из поезда. После этого
министр Патоличев упросил Генерального секретаря разрешить перевести
на эту
должность торгпреда в Швеции сына Генсека. В западных газетах стали пис
ать:
"Сын помогает в гешефте отцу". К семидесятилетию человека с густыми бровя
ми
его сын был назначен заместителем министра внешней торговли.
Отец прилег на диван, притянув к себе японский транзистор. Вялой рукой

он покрутил ролик, наткнулся на музыку, потом услышал, как помянули его

по-русски: "Кремлевский владыка трезво рассуждает, что..." В это время
раздалось непрерывное завывание глушилки, и он так и не узнал, о чем
рассуждает трезво.
Он попытался задремать, но почувствовал легкую боль в паху. Поноет и
само пройдет. Тут вспомнилась просьба Сагайдака. Завтра закрутят, затян
ут
дела -- будет не до нее. Как бы это сделать получше, на принципиальной
основе? Он тихо встал с дивана, и обе собаки мгновенно поднялись и
прошастали к двери, следуя за хозяином.
-- Тс-с-с! -- он погрозил им пальцем.
В квартире все спали. Дочь не уехала, осталась ночевать, на вешалке
висел ее плащ. "Решила поспать одна", -- ворчливо подумал отец, взял пальто,
не надевая его, отодвинул тяжелый засов и отжал два замка.
-- Ты чево надумал? -- услышал он позади себя ворчливый шепот.
-- Те чаво поднялась, мать? Не лезь не в свое дело!
Мать в свои восемьдесят два была крепкой, никаких болезней не знала и
сына держала в строгости, считая, что дети -- всегда дети и дай им одну
поблажку, а уж бегут за другой.
-- Это в какое ж не в свое? -- прошептала она. -- Как с твоими собаками
в дождь таскаться -- это мое, а тут не лезь? А ну, вертайся! Куды это
собрался на ночь-то глядя!
Он стоял и смеялся. Ему было приятно, что мать на него кричала, как на
маленького. От этого он чувствовал себя моложе, энергичнее. Он обнял ее з
а
плечи, поцеловал в белые волосы.
-- Ложись, маманя, спать, не волнуйся. У меня государственные дела...
Она отстранилась и продолжала строго:
-- Это ж какие государственные -- ночью? Знаю! Вертайся, говорю!
Собаки зарычали, чувствуя, что назревает конфликт, но не могли своим
простым умом решить, серьезен ли он, чью сторону принять, и потому рычали

неопределенно. Хозяин между тем уже отворил дверь; псы, всегда готовые

гулять, выскользнули на площадку и таким образом приняли его сторону, ры
ча
теперь на мать. Дверь он притворил за собой поспешно, чтобы мать не выходи
ла
на площадку.
-- Ну, погоди, ты у меня добалуешьси! -- слышалось из-за двери. --
Штаны спушшу, да отстегаю твоим же ремнем, не посмотрю, шо тебе людей
стыдно! Будешь тогда ишшо гулять!
Он с собаками уже ехал в лифте. Из парадного за ним выскочили двое
поджарых молодцов в синих японских куртках, протирая глаза и потягиваяс
ь.
-- Т-с-с! Оставайтесь на местах, ребята, я сам.
Он поспешил к "Мерседесу", который ему подарили недавно, и сел за руль.
Охрана побежала к "Волгам".
-- Эй! -- крикнул он им, погрозив пальцем. -- Я сказал, оставайтесь!
Собаки на заднем сиденье "Мерседеса" недовольно зарычали.
-- Нельзя. Без охраны не положено! Нам ведь неприятности...
-- Да я скоро вернусь, ребятки... Не сообщайте, и не узнают. Ступайте
спать!
Они сделали вид, что подчинились, и повернули назад к подъезду. Он
завел мотор и, не разогревая его, тронулся с места. Охрана переждала немно
го
и потихоньку поплюхалась в машины, чтобы отставать, но не потерять его и
з
виду.
На мокром после полива Кутузовском проспекте он глянул в будку:
автоинспектора не было. Он повернул вправо к арке и Бородинской панорам
е,
потом подумал и, сняв телефонную трубку, набрал номер.
-- Кегельбанов?
-- Так точно. Здравия желаю! -- ответил немного спустя сонный голос. --
Что-нибудь случилось?
-- Ты что делаешь? Спишь?
-- Нет... -- замялся тот.
-- Ты мне нужен...
Егору Андроновичу уже об этом сообщили, и он был готов к ответу, хотя
пожурил службу: члены Политбюро давно договорились не подслушивать др
уг
друга.
-- Через двадцать минут приеду, -- отрапортовал он.
От такой исполнительности у собеседника потеплело на душе, но он
сказал:
-- Вот что: я сам к тебе еду. Только это... шума не поднимай.
Часы на руке показывали без двадцати два. Ночь была прозрачная, тихая,
небо в звездах. "Мерседес" свернул с Минского шоссе на Рублевское, с
Рублевского на Успенское и помчался посреди пустой дороги, по белой осе
вой
линии, с визгом тормозя на поворотах. Человек с густыми бровями любил
быструю езду.
Охрана дачи Кегельбанова, уже предупрежденная, узнав гостя,
приветствовала его. Навстречу ему по освещенной фонарями дневного све
та
асфальтовой дороге спешил Егор Андронович, одетый в темный костюм,
белоснежную рубашку и галстук, накинув на плечи пальто. Не успел он тольк
о
побриться. В "Мерседесе" распахнулась дверца, водитель сидел и ждал, пока

Кегельбанов подойдет поближе. Собаки, не дожидаясь приказа, перемахнул
и
через переднее сиденье и с лаем вырвались наружу. Егор Андронович
приветственно поднял руку и улыбнулся, хотя и смутился, увидев собак.
-- Прошу в дом, -- Кегельбанов протянул руку и помог гостю выйти из
машины.
-- Хорошая дача, -- мечтательно проговорил гость, оглядывая постройку,
увитую прутьями дикого винограда. -- Я помню всех, кто в ней жил... В дом не
пойдем. Здесь поговорим.
Поеживаясь от ночной сырости, Кегельбанов стоял перед ним, кутаясь в
пальто. Небо на востоке начинало чуть заметно светлеть.
-- Егор Андроныч, куда, по-твоему, пустить деньги от субботника?
Кегельбанов ждал другой просьбы, о которой ему сообщили, и к такому
ответу не был готов.
-- Ну, если дадут на укрепление органов, мы не откажемся...
-- Вот именно, на укрепление органов, -- гость засмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81