Все занимаютс
я
здесь шпионством из любви к искусству, чаще не рассчитывая на
вознаграждение.
Я делаю записи и тщательно их прячу. Меня, быть может, ждет в лесу
засада: на меня нападут, отберут мой портфель, с которым я не расстаюсь ни

на минуту, и убьют меня, как собаку. А мне предстоит еще многое осмотреть в

России, где я отнюдь не собираюсь зимовать. Соберу все заметки, написанны
е
мною, хорошенько запечатаю всю пачку и отдам на сохранение в надежные ру
ки
(последние не так-то легко найти). Если же вы обо мне не услышите, знайте,
что меня отправили в Сибирь.
Набережные Петербурга относятся к числу самых прекрасных сооружений
в
Европе. Тысячи человек погибнут на этой работе. Не беда! Зато мы будем имет
ь
европейскую столицу и славу великого города. Оплакивая бесчеловечну
ю
жестокость, с которой было создано это сооружение, я все же восхищаюсь ег
о
красотой.

-- Наконец-то! -- воскликнул Макарцев.
-- Что именно? -- поинтересовался маркиз де Кюстин.
-- Наконец вы нашли, что похвалить! Я ведь родился в Питере и люблю
этот город.
-- Мне приятно вас обрадовать, -- усмехнулся маркиз, -- но вряд ли это
надолго. Я могу добавить: к сожалению.

Только расстояния и существуют в России. На каждом перегоне мои ямщики

по крайней мере раз двадцать крестились, проезжая мимо часовен. Искусны
е,
богобоязненные и вежливые плуты неизменно похищали у нас что-либо. Кажд
ый
раз мы не досчитывались то кожаного мешка, то ремня, то чехла от чемодана,

то, наконец, свечки, гвоздя или винтика. Словом, ямщик никогда не
возвращался домой с пустыми руками.
Политические верования здесь прочнее и сильнее религиозных. Настане
т
день, когда печать молчания будет сорвана с уст народа, и изумленному мир
у
покажется, что наступило второе вавилонское столпотворение. Из религио
зных
разногласий возникнет некогда социальная революция в России, и революц
ия эта
будет тем страшнее, что свершится во имя религии. Свирепость, проявляема
я
обеими сторонами, говорит нам о том, какова будет развязка. Вероятно,
наступит она нескоро: у народов, управляемых такими методами, страсти бу
рлят
прежде, чем вспыхнуть. Опасность приближается с каждым часом, но кризис

запаздывает, зло кажется бесконечным.
Несчастная страна, где каждый иностранец представляется спасителем

толпе угнетенных, потому что он олицетворяет правду, гласность и свободу
для
народа, лишенного всех этих благ. Это ужасное общество изобилует
контрастами: многие говорят между собой столь же свободно, как если бы он
и
жили во Франции. Тайная свобода утешает их в своем явном рабстве,
составляющем стыд и несчастье их родины.
Кремль стоит путешествия в Москву! Он есть грань между Европой и Азией.

При преемниках Чингисхана Азия в последний раз ринулась на Европу; уход
я,
она ударила о землю пятой, -- и отсюда возник Кремль. Жить в Кремле --
значит не жить, но обороняться. Иван Грозный -- идеал тирана, Кремль --
идеал дворца для тирана. Он попросту -- жилище призраков. Культ мертвых
служит предлогом для народной забавы. Слава, возникшая из рабства, -- таков
а
аллегория, выраженная этим сатанинским памятником зодчества.
В Москве уживаются рядом два города: город палачей и город жертв
последних. Москва за неимением лучшего превратилась в город торговый
и
промышленный. Она гордится ростом своих фабрик.
Общество здесь, можно сказать, начало со злоупотреблений. Однажды
прибегнув к обману для того, чтобы управлять людьми, трудно остановитьс
я на
скользком пути. Новая кампания -- новая ложь. И государственная машина
продолжает работать.
Совершенное единообразие подавляет здесь во всем, замораживает
педантичность, неотделимую от идеи порядка, вследствие чего вы начинае
те
ненавидеть то, что, в сущности, заслуживает симпатии. Россия, этот
народ-дитя, есть не что иное, как огромная гимназия. Все идет в ней, как в
военном училище, с той лишь разницей, что ученики не оканчивают его до сам
ой
смерти.
В целом русские, по моему мнению, не расположены к великодушию. Они
работают не для того, чтобы добиться полезных для других результатов, н
о
исключительно ради награды. Творческий огонь им неведом, они не знают

энтузиазма, создающего все великое. Лишите их таких стимулов, как лична
я
заинтересованность, страх наказания и тщеславие, -- и вы отнимите у них
всякую способность действовать. В царстве искусства они тоже рабы, несу
щие
службу во дворце.
Русские -- первые актеры в мире. Вас забывают, едва успев распрощаться.
Все они легкомысленны, живут только настоящим и забывают сегодня то, о че
м
думали вчера. Они живут и умирают, не замечая серьезных сторон человечес
кого
существования.
Нигде влияние единства образа правления и единства воспитания не
сказывается с такой силой, как в России. Все души носят здесь мундир. Клима
т
уничтожает физически слабых, правительство -- слабых морально. Выживаю
т
только звери по породе и натуры сильные как в добре, так и в зле.
Испорченность в России смешивают с либерализмом. Только крайностями

деспотизма можно объяснить царствующую здесь нравственную анархию. Та
м, где
нет законной свободы, всегда есть свобода беззакония. Отвергая право, в
ы
вызываете правонарушение, а отказывая в справедливости, вы открываете д
вери
преступлению. Происходит то же, что с таможней, которая только способств
ует
ввозу разрушительной литературы, потому что никому нет охоты рисковать
из-за
безобидных книг. В других странах даже бандиты держат слово, и у них имеет
ся
свой кодекс чести. Зло торжествует именно тогда, когда оно остается скры
тым,
в то время как зло разоблаченное уже наполовину уничтожено.
Подъяремное равенство здесь правило, неравенство -- исключение, но при

режиме полнейшего произвола исключение становится правилом. Между кас
тами,
на которые разделяется население империи, царит ненависть, и я напрасно
ищу
хваленое равенство, о котором мне столько наговорили.
Дабы правильно оценить трудности политического положения России, дол
жно
помнить, что месть народа будет тем более ужасна, что он невежествен и
исключительно терпелив. Правительство, ни перед чем не останавливающее
ся и
не знающее стыда, скорее, страшно на вид, чем прочно на самом деле. В народе

-- гнетущее чувство беспокойства, в армии -- невероятное зверство, в
администрации -- террор, распространяющийся даже на тех, кто терроризиру
ет
других, в церкви -- низкопоклонство и шовинизм, среди знати -- лицемерие и
ханжество, среди низших классов -- невежество и крайняя нужда. И для всех и

каждого -- Сибирь.
И с таким немощным телом этот великан, едва вышедший из глубин Азии,
силится ныне навалиться всей своей тяжестью на равновесие европейско
й
политики и господствовать на конгрессах западных стран, игнорируя все у
спехи
европейской дипломатии за последние тридцать лет. Наша дипломатия сдел
алась
искренней, но здесь искренность ценят только в других.
Как это ни звучит парадоксально, самодержец всероссийский часто
замечает, что он вовсе не так всесилен, как говорят, и с удивлением, в
котором он боится сам себе признаться, видит, что власть его имеет предел
.
Этот предел положен ему бюрократией, силой страшной повсюду, потому чт
о
злоупотребление ею именуется любовью к порядку, но особенно страшной
в
России.
У русских такой печальный и пришибленный вид, что они, вероятно,
относятся с одинаковым равнодушием и к своей, и к чужой гибели. Жизнь
человеческая не имеет здесь никакой цены. Существование окружено таки
ми
стеснениями, что каждый, мне думается, лелеет тайную мечту уехать, уехат
ь
куда глаза глядят, но мечте этой не суждено претвориться в жизнь. Дворяна
м
не дают паспортов, у крестьян нет денег, и все остаются на месте, сидят по

своим углам с терпением и мужеством отчаяния.
Дело здесь идет не о политической свободе, но о личной независимости, о

возможности передвижения и даже о самопроизвольном выражении естеств
енных
человеческих чувств. Покой или кнут! -- такова дилемма для каждого.
Что за страна! Серые, точно вросшие в землю лачуги деревень, и каждые
тридцать-пятьдесят миль -- мертвые, будто покинутые жителями, города, тож
е
придавленные к земле, тоже серые и унылые, где улицы похожи на казармы,
выстроенные только для маневров. Вот вам, в сотый раз, Россия, какова она

есть.
Зима и смерть, чудится вам, бессменно парят над этой страной. Северное
солнце и климат придают могильный оттенок всему окружающему. Спустя

несколько недель ужас закрадывается в сердце путешественника. Уж не

похоронен ли он заживо, мерещится ему; и он хочет разорвать окутавший ег
о
саван, бежать без оглядки с этого сплошного кладбища, которому не видно н
и
конца ни краю.
-- Что это за отряд? -- спросил я фельдъегеря.
-- Казаки, -- был ответ, -- конвоируют сосланных в Сибирь преступников.
Люди были закованы в кандалы. Чем ближе мы подъезжали к группе ссыльных

и их конвоиров, тем внимательнее наблюдал за мной фельдъегерь. Он усилен
но
убеждал меня в том, что эти ссыльные -- простые уголовные преступники и чт
о
между ними нет ни одного политического.
Все приносится в жертву будущего. В этой могильной цитадели мертвые
кажутся более свободными, чем живые. Тяжело дышать под немыми сводами. Н
а
всем лежит печать уныния и какой-то неуверенности в завтрашнем дне.
Терпимость не гарантируется ни общественным мнением, ни государствен
ными
законами. Как и все остальное, она является милостью, дарованной одним

человеком, который завтра может отнять то, что он дал сегодня.
Если преступников не хватает, их делают. Жертвы произвола могил не
имеют. Дети каторжников -- сами каторжники. Вся Россия -- та же тюрьма и тем
более страшная, что она велика и так трудно достигнуть и перейти ее грани
цы.
"Государственные преступники..." Если бы эти страдальцы вышли теперь
из-под земли, они поднялись бы как мстящие призраки и привели бы в
оцепенение самого деспота, а здание деспотизма было бы потрясено до
основания. Все можно защищать красивыми фразами и убедительными довод
ами.
Но, что бы там ни говорили, режим, который нужно поддерживать подобными

средствами, есть режим глубоко порочный. Всякий, кто не протестует изо вс
ех
сил против режима, делающего возможным подобные факты, является до извес
тной
степени его соучастником и соумышленником.
Если бы удалось устроить настоящую революцию силами русского народа,

избиение было бы регулярно, как военные экзекуции. Деревни превратились
бы в
казармы, и организованное убийство, выходя во всеоружии из хат, повело б
ы
наступление стройно, в полном порядке; словом, русские пошли бы на погром
от
Смоленска до Иркутска.

-- Э, голубчик, -- усмехнулся Макарцев, -- да тут вы просто наивны!
-- Любопытно узнать, в чем? -- спросил маркиз.
-- Вы не понимаете прочности и незыблемости нашей идеологии. Хотя
потрясение двадцатого съезда было сильным -- но это была сила партии, а не

сила реабилитированных из лагерей! Все это легко советовать со стороны
,
отпускать дешевые смешки. Попробовали бы сами руководить нашей огромн
ой
страной!
-- Ни в коем случае! -- испугался Кюстин. -- Я только предполагал, что
так будет, а теперь говорю: меня удручает то, что вижу. Читайте дальше,
месье!

Современное политическое положение в России можно определить в
нескольких словах: это страна, в которой правительство говорит что хоче
т,
потому что оно одно имеет право говорить. Так, правительство говорит: "Во
т
вам закон -- повинуйтесь", но молчаливое соглашение заинтересованных сто
рон
сводит на нет те его статьи, применение которых было бы вопиющей
несправедливостью. Таким образом, ловкость и смышленость подданных

исправляет грубые жестокие ошибки власти.
Обычное русское лукавство: закон обнародован, и ему повинуются... на
бумаге. Этого правительству довольно. По этому образчику деспотическо
го
мошенничества вы можете судить о том, как низко здесь ценят правдивость
и
как нельзя верить высокопарным фразам о долге и патриотических чувств
ах.
Чтобы жить в России, скрывать свои мысли недостаточно -- нужно уметь
притворяться. Первое -- полезно, второе необходимо.
К исторической истине в России питают не больше уважения, чем к
святости клятвы. Подлинность камня здесь так же невозможно установить, к
ак и
достоверность устного или письменного слова. В уменье подделать работ
у
времени русские не знают себе соперников. Как выскочки, у которых нет
прошлого, они эфемерными декорациями заменяют то, что по самой своей при
роде
внушает мысль о длительном существовании. Мания смотров, парадов и мане
вров
имеет в России характер повальной болезни.
Спокойствие государства в общем не нарушается, глубоких потрясений не
т
и, вероятно, еще долго не будет. Я уже говорил, что необъятность страны и
усвоенная правительством политика замалчивания способствуют успоко
ению.
Прибавьте к этому слепое повиновение армии: "надежность" солдат основан
а
главным образом на полнейшем невежестве крестьянских масс. Однако эт
о
невежество является, в свою очередь, причиной многих язв, разъедающих

империю. И неизвестно, как выйдет нация из этого заколдованного круга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81