— Товарищ Череванин, вы должны знать, что протесты подаются письменно.— Ленин с неудовольствием посмотрел в его сторону.— А вы что кричите, Хрусталев?
— Комиссия не вправе предлагать съезду резолюции!
— Таково было решение съезда. На всех заседаниях резолюции принимались именно так!
— С общего согласия! — закричал с места Плеханов.
— Но я только что спрашивал съезд, и он решил голосовать без обсуждения! — возразил Ленин.— Прошу голосовать поднятием рук. Кто — за ?
Поднялось множество рук справа, и вместе с тем невероятный шум, топот и свист на левой стороне зала. Напрасно Ленин звонил, стучал ладонью по столу, его не слушали. Тогда он достал' часы, посмотрел на них, записал на листке бумаги время, засунул руки в карманы и сделал вид, что готов ждать сколько угодно-Прошло три-четыре минуты. Шум понемногу стал утихать, Ленин высвободил правую руку, поднял ее.
— Вторично спрашиваю съезд, намерен ли он открывать дискуссию? Голосую. Кто — за? — Руки, очевидное меньшинство, поднялись только на левой стороне. И Ленин объявил:—Дискуссия отвергнута. Голосуется резолюция...— Снова множество поднятых рук.— Резолюция принимается...— И снова шквальный грохот и свист на левой стороне не дал ему закончить. Он наклонился к Дану:— Чего же вы хотите?
— Это хотят они, делегаты,— насмешливо ответил Дан.— А я ничего не хочу. Я вносил предложение вообще не принимать резолюции.
— Но это же невыносимо! — Ленин снова стал трясти колокольчик.— Товарищи меньшевики, прошу тишины. Чего вы хотите?
Ответом был беспорядочный шум, сквозь который прорезались отдельные выкрики: «Голосовать поименно!», «Вам послан письменный протест!», «Соблюдайте регламент!»
В свою очередь не выдержали и большевики: «Довольно!», «Прекратите безобразие!», «Председатель, переходите к следующему вопросу!»
На стол президиума лег лист бумаги, испещренный подписями. Ленин глянул в него, иронически усмехнулся и поднял над головой.
— Поступил письменный протест от комитета фракции меньшевиков. Подчиняюсь регламенту,— сказал он.— Объявляю поименное голосование. Хотя смысла в этом, кроме явной потери времени, я не вижу.— Теперь возбуждение перекинулось в центр и на правую сторону.— Товарищи, успокойтесь! Формальный протест меньшевиков по принятому съездом регламенту обязывает голосовать вторично. Прошу подавать записки!
И пока шло бессмысленное голосование, давшее в итоге всего лишь пять записок «против» и девятнадцать воздержавшихся при ста пятидесяти пяти проголосовавших за утверждение резолюции, Дубровинский нашел возможность еще раз подойти к Ленину.
— Так проходят и все заседания съезда, Владимир Ильич? Это ужасно!
— Бывали случаи и похуже,— ответил Ленин, устало оглядывая бурлящий зал.— Сейчас вы наблюдали еще самую обыкно-венную и глупую обструкцию, созданную на пустом месте. А вот когда мы обсуждали отчет думской фракции, Плеханов вполне серьезно назвал большевиков авантюристами. Меня же приравнял к лжепророку Ионе, как известно, неверно предсказавшему судьбу Ниневии. Вот так. Другие не стеснялись называть наши речи «гнусной демагогией», а на польских товарищей прикрикнули однажды: «Лодзинские мандаты, молчать!» Не горячитесь и не выхватывайте шпагу, Иосиф Федорович, против нее меньшевики все равно поднимут лишь суковатую палку. Все это совершенно нормально. Для меньшевиков, разумеется.
— Но в конечном счете выигрыш принадлежит нам?
— Этот съезд — крупный шаг вперед. Важно в дальнейшем не потерять позиций.
— Мне говорил Отцов, что предстоят очень тяжелые выборы в Центральный Комитет,— сказал Дубровинский.
— Ах, Отцов все знает! А впрочем, конечно, знает. Договорено, что в ЦК войдет пять большевиков, четыре меньшевика, остальные шесть человек бундовцы, поляки, латыши и литовцы. Но пять и четыре — это цифры, а не фамилии. Борьба разгорится против фамилий. Но против вас, Иосиф Федорович, никто не вздумает голосовать. Все знают, что вы явились прямо из тюрьмы, а выступлений ваших на съезде не слышали.
— Вы сказали: против меня, то есть...
— Да, да! Вы не ослышались. Именно на вас, Иосиф Федорович, мы имеем самые серьезные виды. И я полагаю, не надо объяснять — почему.
— Я непременно должен баллотироваться, Владимир Ильич? — ошеломленный напористыми словами Ленина, проговорил Дубровинский.— Конечно, вместе с вами?
— Со мной — ни в коем случае. В члены ЦК меня провалят, ''А надо действовать наверняка. Достаточно, если меня выберут кандидатом. Уж кто-кто, а Ленин — самая неприятная кость в меньшевистском горле. Простите, меня призывают председательские обязанности.
Он занял свое место и, дождавшись спокойствия, огласил предложение бюро о том, чтобы из протоколов удалить все оскор-бительные заявления и все оскорбительные места из всех речей,
— Думаю, товарищи, что здесь никто не потребует дискуссии и поименного голосования,
Не потребовали.И очень быстро приняли организационный устав, внеся в предложенный комиссией проект совершенно незначительные поправки.
Дубровинский видел, как по рядам меньшевиков и бундовцев ходят многочисленные записки, как делегаты этих фракций больше перешептываются между собой, нежели вслушиваются в то, что говорится с трибуны. Расчет их оказался верен. Бесцельным поименным голосованием они зажали выборы в самый скудный остаток времени. Все знали: при любых обстоятельствах к семи часам вечера зал должен быть освобожден. Меньшевиков это теперь не беспокоило, свою роль они заранее отрепетировали и полагали, что предстоящая сумятица отразится потерями исключительно на стороне большевиков.
И этот момент наступил. Часы показывали без четверти шесть, когда измотанный донельзя Ленин попросил поляка Тыш-ко заменить его в качестве председателя.
— Приступаем к выборам Центрального Комитета,— проговорил Тышко, кося сочувственным взглядом на побледневшего от усталости Ленина.— Имеется ли предложение организационной комиссии? Насколько мне известно, соглашение не состоялось.
Воцарилась настороженная тишина. Ведь через час съезд должен быть закрыт... Меньшевики растерянно переглядывались: не слишком ли пересолили? Сумятица им нужна была попозднее, при обсуждении кандидатур.
В комиссии было достигнуто полное соглашение насчет численного состава ЦК в пятнадцать человек, теперь бундовцы требовали: четырнадцать! Ход, рассчитанный исключительно на разжигание страстей. Меньшевики торопливо поддержали предложение бундовцев и без скандала смирились, потерпев вместе с ними при голосовании поражение. Они экономили время, чтобы все его малые запасы отдать возне вокруг кандидатуры Ленина.
И снова были обескуражены: Ленина большевистская фракция в состав ЦК — членом ЦК — не назвала. Заряженная и наведенная меньшевиками на определенную цель пушка не выстрелила.Тышко между тем объявлял порядок выборов и призывал делегатов голосовать, не теряя ни одной минуты.Время бежало стремительно. Не оставалось другого выхода, как спешно выделить из всего состава только семьдесят пять человек — по одному от каждых четырех делегатов,— поручить им совсем в другом, очень тесном помещении подсчитать голоса я вообще завершить всю техническую сторону дела.
Торжественно и мощно под сводами церкви прозвучал' «Интернационал». Пели, вкладывая в слова пролетарского гимна всю душу. Закончив, стали медленно расходиться, И была заметна неловкость во взглядах многих, кто склочностью своей во время долгих заседаний немало поспособствовал тому, что делегаты покидают помещение, а съезд, по существу, продолжается. Его лишь где-то поздней ночью буднично и формально объявят закрытым их немногочисленные представители.
Дубровинского увел с собой Житомирский. Он снимал небольшую комнату неподалеку от «Бразерхуд черч», и, кроме кровати, там стояла коротенькая тахта, на которой, свернувшись калачиком, и устроился Дубровинский.
Он отказался от ужина, не хотелось ему вести и долгие разговоры — томили впечатления минувшего дня, в которых было бы лучше разобраться наедине с самим собой. А Житомирский, вороша кипу бумаг, вытащенных из туго набитого портфеля, охал и ахал, колдовал над списками, рассказывая, какая адова работа предстоит ему в ближайшие дни. Вдвоем с Литвиновым они должны будут отправить на родину чуть ли не сто делегатов и гостей съезда от большевистской фракции, из них около сорока человек нелегальных. А денег нет; а маршруты надо избирать самые разные, чтобы малыми группами легче было просачиваться через границу, на которой повсюду расставлены жандармские сети; а паспорта далеко не у всех в должном порядке. Неизбежны аресты товарищей, и это ужасно, ибо заранее невозможно предугадать, кому именно грозит такая опасность.
Потом он затолкал все бумаги в портфель, оставил его на столе и убежал куда-то. Вернулся после полуночи, разбудил заснувшего было Дубровинского, заставил подняться и горячо пожал ему руку.
— Поздравляю, вы избраны в Центральный Комитет! Все прошло так, как и предполагал Владимир Ильич. Он также избран — кандидатом. В общем, победа за нами. По всем линиям преобладание большевиков. Но и меньшевики своих парусов не опустят. Словом, на завтра Владимир Ильич собирает в последний раз большевистскую фракцию. Вас он просил присутствовать обязательно, если позволит здоровье.
— Не дразните, Яков Абрамович! Вы же врач и видите, что я совершенно здоров! К чему такие слова?
— Положим, этого я не вижу. А слова не мои — Владимира Ильича.
Совещание фракции большевиков состоялось в том самом помещении, где проводил ночное заседание съезд. Казалось, все стены насквозь здесь были прокурены табаком, так еще неистребимо силен был кислый, противный запах, от которого Дубровинскому сразу сдавило грудь. Казалось, эти стены наряду с табачным дыком впитали в себя и бурные страсти, вскипевшие при расшифровке записок, когда выяснилось, что пять кандидатур в члены ЦК получили равное число голосов, а избранными из них могут быть только трое. Ах, какой заманчивой представилась было тог-
да меньшевикам возможность, выбить именно большевистских кандидатов! И — сорвалось. Теперь здесь было тихо, спокойно, хотя теснота сказывалась существеннее, чем ночью. Вместилось в комнату не семьдесят пять, а свыше ста человек. Переговаривались негромко, дружно, звучал смешок, веселые словечки — настоящие товарищи, единомышленники.
Ленин, осунувшийся, с темными кругами под глазами, но энергичный, деятельный, как всегда, поднялся с места.
— Нам предстоит сегодня обсудить итоги съезда, товарищи,— сказал он, весь подаваясь вперед и выбрасывая правую руку.— Они теперь достаточно определились. Нам также следует продумать планы на будущее, обдумать нашу общую работу, здесь, за границей, и дома, на местах. Нам надо помнить, что партия, будучи единой, все же остается разделенной на две фракции и борьба с оппортунистами из среды меньшевиков должна продолжаться со всей беспощадностью, со всей идейной непримиримостью и ясным пониманием того, что меньшевики будут все значительнее уклоняться от правильных позиций. И нам для руководства дальнейшей практической работой следует образовать Большевистский Центр, ибо в Центральном Комитете меньшевики могут, как это не раз бывало, выкинуть любую безобразную штуку.— Остановился, прислушиваясь, как отзовется на его слоса аудитория. Прошелестел дружный говорок общего одобрения, Ленин продолжил: — Вношу предложение избрать председателем сегодняшнего заседания нашей фракции члена Центрального Комитета товарища Иннокентия. Его многие знают лично. А для тех, кто не знает, я скажу, что товарищ Иннокентий только вчера приехал из России, а точнее — вырвался из тюрьмы...
И снова полным согласием с его предложением отозвались десятки голосов.
— Тогда не станем напрасно время терять,— проговорил Ленин, делая рукой пригласительный жест.— Товарищ Иннокентий, займите место председателя!
Он вышел из-за стола и, отыскав себе свободный край скамьи, уселся в общем ряду со всеми делегатами.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Ни в Петербургском комитете РСДРП, где уже прокатилась очередная волна опустошительных арестов, особенно усилившихся после разгона Думы, ни в Куоккала на даче «Ваза» не знали и, конечно, знать не могли, какое именно предписание вышестоящего начальства под грифом «совершенно секретно» получил в эти дни генерал Герасимов, начальник столичного охранного отделения. Не знали там, разумеется, и того, что постепенно в особой папке директора департамента полиции Трусевича накопилось изрядное количество агентурных сообщений, подталкивающих его к самым решительным действиям.
Седой, с длинными тощими бакенбардами, Трусевич, перебирая эти сообщения, вызывал к себе сотрудников, ведающих заграничным сыском. С их помощью картина в представлении Трусевича получалась достаточно ясная. После горячих и длнтель-ных схваток на Лондонском съезде идейную победу над меньше-
виками одержал Ульянов, иначе — Ленин, и его сторонники. А это опасно, большевизм — это очень опасно. С меньшевиками положение проще, они стремительно, любой ценой катятся к полной легализации, стало быть, вскоре примкнут к либеральной буржуазии и поплетутся вместе с нею в чаянии постепенных реформ. Цель же Ленина непреклонна — свержение самодержавия, захват власти пролетариатом. Он не остановится на полпути. Партия, которую он создает вопреки всем разрушающим силам, растет, как горная лавина. Если верить их газете «Борьба», партия эсдеков уже насчитывает сто пятьдесят тысяч человек. Бессмысленно, совершенно бессмысленно заниматься арестами мелкой сошки и оставлять на свободе главаря. Да, черт побери, не сумели схватить Ленина вовремя! А после Лондонского съезда его следы затерялись.
Трусевич вновь и вновь перелистывал донесения агентов. Спору нет, хорошо поработали некоторые. Вот, например, начальник виленского охранного отделения сообщает, что от Вильны делегатом съезда был Хлыст, один из его самых толковых сотрудников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124