»
«Шалишь! По закону у нас с ней имущество общее. Мог бы и ты не ходить таким обтрепышем».
«Вероятно! Только тогда других бы обтрепышей прибавилось. Закон общественного развития: когда богатеет один, нищают десятки. Чтобы самому заметно разбогатеть, одной шкуры с другого снять мало».
«Пусть не будет дураком!»
«А мне не хочется быть скотиной!»
«Вот и поговорили».
«Поговорили».
Они разошлись было в разные стороны. Но Григорий на минутку остановился.
«Слушай, Иосиф, замени ты себе фамилию. У вас это запрет сто делается. Как назвал себя, так потом и приживется. Не позорь наш род!»
«Не опозорю. А фамилию отцовскую зачем же менять? Она и честь и гордость. Кличек подпольных у меня много, ко это совсем другое. Умру, на камне высекут: Дубровинский».
«Если камень полежат!»
«Ну, может, хоть в памяти на малое время у кого-то останется. Прощай!»
«Прощай, существо с многими кличками: Шарик, Бобик, Барбос!»
...Этот мучительный разговор не выходил теперь из ума. Брат родной, воспитывались вместе, в одной семье, а поди ж ты как держится! Не генерал ведь и не полковник даже. Состоит в запасе, но парадный офицерский мундир с золотыми погонами обязательно надевает, хочет этим подчеркнуть свою приверженность власть предержащим. Его не переубедишь.
А как он зло отозвался о кличках! Приравнял их к собачьим. Не подумал, что собачьи-то клички больше подходят к таким охранителям царского трона, как он сам.
В Самаре Дубровинского поджидал Лядов. Они знали друг о друге понаслышке, а лично встретились впервые. Дубровинско-му было памятно, что Лядов организовал первый московский «Рабочий союз». Тот, на пепелище которого, под корень разгромленного охранкой, Дубровинский вместе с Дмитрием Ульяновым, Радиным и Владимирским создавали потом заново второй союз, под прежним названием. По делу «Рабочего союза» семь лет провел Лядов в верхоянской ссылке. Освободившись, работал в Саратове, а последнее время в заграничной организации «Искры». Сухощавый, с небольшой курчавой бородкой, словно бы привязанной узкой тесемкой к ушам, но зато с огромнейшей копной черных полос на голове, он сразу понравился Дубровинскому своей прямотой и деловитостью. Назвал ' пароль, означавший, что он посланец заграничной части ЦК, назвал и себя,
— А вы, Иосиф Федорович, теперь не «Леонид», а «Иннокентий», так, кажется? —спросил, надевая очки в тонкой стальной оправе.
— Как «Леонид» я слишком уж примелькался,— подтвердил Дубровинский.— Хорошие вести привезли, Мартын Николаевич?
— Не очень,— сказал Лядов.— Отсюда хотелось бы увезти вести повеселее. И многое как раз зависит от вас.
— Все, что в моих силах, я делаю. И не без успеха.
— Вот именно это Владимира Ильича беспокоит. По его личному поручению я объехал многие комитеты, и, знаете, там, где побывали вы, отмечаются примиренческие настроения. Что вы делаете, Иосиф Федорович?
— Делаю то, что необходимо для единства партии. Способствовать углублению разногласий я не могу и не стану! Но вы мне оказываете большую честь, Мартын Николаевич, утверждая, что комитеты, в которых побывал я, стоят на позициях сохранения мира в партии.
— Не придирайтесь к неточным словам, Иосиф Федорович! Вы же прекрасно понимаете, о чем я говорю.
— Я придрался лишь для того, чтобы нагляднее показать, как возникают именно такого рода разногласия — из-за неточных выражений. Возникают по пустякам. А потом обе стороны стремятся и раздуть до степени принципиальной, чтобы оправдать свое упрямство.
— Вы говорите: «обе стороны». Стало быть, и большинство и меньшинство вы ставите на одну доску, конфликт между ними считаете пустяком, а позицию Ленина неоправданным упрямством?—Глаза Лядова сердито поблескивали сквозь стекла очков.
— Судя по всему, эти меньшевики — сволочь порядочная,— ответил Дубровинский, стараясь не выйти из полемического равновесия.— Допускаю, что страсти на съезде разжигали они, но черт же с ними, ради единства партии им можно было бы и уступить, не доводя дело до раскола.
— Так в чем же именно еще Ленин должен был уступить? — Лядов горячился.— Параграф первый Устава мартовцы провели в желательной им редакции...
— Не хочу быть судьей над тем, что было,— перебил Дубровинский.— Я озабочен тем, что есть сейчас. Владимир Ильич заявил о выходе из редакции «Искры». Если бы он взял это заявление обратно, он взял бы снова редакцию в свои руки. Аксельрод, Засулич — они же все равно работать не будут. Старовер, ну что же, Старовер... А Мартова, ручаюсь, Ленин подчинил бы. Вместе с Плехановым. Как было всегда. А теперь и Плеханов на стороне меньшинства.
— Не так все это просто, Иосиф Федорович, как вы полагаете. В теперешней «Искре» тон задает уже не Мартов и не Плеханов даже, который увлечен работой в Совете партии. В редакции появились Дан и Мартынов, оппортунисты, оба с железными характерами. Вернись Ленин снова в редакцию, его по всем вопросам майоризируют, ни в чем не дадут проявить себя. И тогда большинство потеряет свои позиции и в ЦК и в редакции. Лучший выход — созыв съезда. Пусть еще раз там открыто переругаются, но оборвать эту двойственность, когда решения Второго съезда меньшинством истолковываются по-своему и именем съезда творится черт знает что!
— Но это, Мартын Николаевич, просто безумно! С двойственностью в партии еще можно справиться. Созвать новый съезд — значит заведомо создать вторую партию. И я не знаю, какая из них тогда станет первой!
— Та-ак! — Лядов побарабанил пальцами по столу.— А Владимир Ильич очень рассчитывал на то, что здесь, в России, вы крепко поможете провести правильную партийную линию.
— Именно так. Правильную линию я и провожу,— твердо заявил Дубровинский.— Единственно правильную линию — прочного мира в партии. Других решений быть не может. И мне хочется, чтобы и вы и Ленин с этим согласились.
— С этим прежде всего не согласится меньшинство,— теряя терпение, возразил Лядов.— Они примут мир на единственном условии: полное их господство, полный отказ от революционности рабочего движения. Словом, долой царское самодержавие, да здравствует самодержавие буржуазии! Такого ли согласия хотите вы и от Ленина?
— Вы преувеличиваете, Мартын Николаевич! Большинство всегда останется большинством и сумеет поставить меньшинство на свое место. Речь ведь о методах: сокрушить или убедить, отторгнуть совсем или приблизить, иметь еще одного врага или союзника.
— При таком ходе мыслей вы все еще причисляете себя к сторонникам большинства, Иосиф Федорович?
— Да, Мартын Николаевич! К сторонникам большинства, и в единой, а не расколотой партии!
— И вы считаете, что любого человека возможно убедить в ошибочности его мнений?
- Уверен!
— Так отчего же мне это не удается по отношению к вам? И молча уставились друг на друга, оба пораженные неожиданностью вытекающих из этого логических выводов.
Первым заговорил снова Лядов. Настойчиво, требовательно:
— Иосиф Федорович, редакция «Искры», Совет партии, Заграничная лига практически захвачены меньшевиками, в русской части Центрального Комитета тоже нет достаточной твердости, но все же в целом ЦК еще способен воздействовать на обстановку: партийные комитеты на местах, как я сам убедился, в большинстве своем поддерживают предложение Ленина — созвать съезд. Нельзя медлить, нельзя упускать дорогое время. Промедление работает против нас. И я ставлю вопрос в упор: как агент русской части ЦК вы намерены или нет проводить в местных организациях кампанию по созыву съезда?
Дубровинский помедлил с ответом. Несколько раз погладил усы.
— Нет! — наконец сказал он решительно.— Пропагандировать эту идею я не стану. Той же цели, какая видится Владимиру Ильичу в созыве съезда, я добьюсь иными средствами. И если подлинное единство партии здесь, в местных организациях, в сердцах рабочих масс будет достигнуто, заграничному меньшинству не останется ничего другого, как сложить оружие. Этого требуют интересы партии, и я от них отказаться не могу. Пере-
дайте Владимиру Ильичу, что я во всем, во всем разделяю его взгляды, но в данном случае он неправ.
Лядов встал, посмотрел на Дубровинского с тревогой. Сдернул очки. Вновь нацепил.
— Короче говоря, Иосиф Федорович, вы убежденно идете на разрыв с Лениным?
— В интересах партии я готов на все. Но я иду не на разрыв с Владимиром Ильичей, я иду, насколько это окажется в моих силах, спасать единство партии.
— Единство партии своими действиями вы не спасете, а раскол только усугубите. Владимиру Ильичу я передам, что мы потеряли еще одного из числа очень надежных товарищей. Всего вам лучшего! — Лядов подал Дубровинскому руку и пошел к двери. На пороге задержался.— Вы ничего не добавите, Иосиф Федорович?
— Нет. Мне нечего добавить.
— Я мог бы задержаться в Самаре еще на несколько дней. Как вы смотрите на то, чтобы устроить рабочий митинг, допустим, где-нибудь за Волгой? Мы выступим оба. И послушаем, что скажут рабочие.
— Митинг организуем. Присутствовать на нем буду и я. А выступите вы один. Повторяю: я за мир в партии, но не путем публичных схваток. Тем более с вами. И тем более при таких обстоятельствах...
Всю ночь Дубровинский провел в мучительных раздумьях. Перебирал в памяти разговор с Лядовым и не нашел в нем ни единой фразы своей, от которой ему, следовало бы отказаться., Страшнее всего представлялся неизбежный разрыв с Лениным. И холодок отчаяния сдавливал сердце. Ну кто же, кто еще более дорог ему, если не Ленин, не Владимир Ильич, которого и в мыслях иначе называть не хочется, как только по имени-отчеству! Но разве не случается, что даже самый острый ум в какую-то тяжелую минуту не найдет верного решения? А Владимир Ильич там, в эмигрантском окружении, издерган, затравлен...
Дубровинскому пришлось приложить немало усилий, чтобы за короткое время, которым располагал Лядов, организовать рабочий митинг. Помог большой опыт и отлаженная система связей с заводами. Рисковать никак было нельзя. Лядов выполнял важнейшее поручение партии. А сам Дубровинский, хотя и проживал в Самаре по законному паспорту, но по-прежнему находился на особом счету у полиции.
День был субботний. Совершенно по-летнему грело солнце. Под вечер, когда набережная Волги заполнилась народом, устроили катание на лодках. Гармошка, песни, хохот, состязания в скорости. На косогоре, натыканные словно столбы, кой-где маячили городовые — для острастки. Сновали переодетые шпики — на всякий случай. Не донесется ли откуда со стороны подозри-
тельная речь. Но все было чинко и благородно. Лодок на Волгу выплыло больше двухсот, где тут шпикам угадать, какая из них «крамольная». Одни придерживались тиховодья близ пристани, другие озорно выплывали на самую середину реки. И, по мере того как сгущались сумерки, «крамольные» лодки постепенно отходили все дальше. Уже совсем в полной темноте причали-вали к противоположному берегу. Там, местами, еще лежали зимние льдины, звонко рассыпающиеся под ударами каблуков. Рабочие патрули встречали лодки. Спрашивали пароль и показывали направление, куда надо идти.
В глубине заволжского леса пылали костры. Из города их не было видно. В отблесках пламени поляна с обступившими ее безлистыми еще деревьями казалась подвижной, живой, то убавлялась настолько, что становилась темной, то вдруг распахивалась невообразимо широко.
Назвавшись Иннокентием, а Лядова представив как Лидина,. Дубровинский открыл митинг.
— Перед вами сейчас выступит делегат Второго съезда партии,— объявил он.
И отошел в сторону, сел у костра. Давая ему место и доброжелательно поглядывая на него, рабочие потеснились.Дубровинский напряженно вслушивался в неторопливый, спокойный рассказ Лядова. Станет или не станет он говорить о расколе в партии? Не захочет ли все-таки Лядов вступить с ним в открытую схватку перед лицом рабочих? А стало быть, внести смятение в их умы.
Но Лядов, к его удовлетворению, сосредоточил свое выступление целиком на решениях съезда, на программе партии и ее очередных задачах. Дубровинский успокоился. Сидел, подбрасывая тонкие сухие ветки в костер и наблюдая, с каким жадным вниманием обращены лица рабочих к оратору. А говорил Лядов неторопливо, обстоятельно, не допуская в своей речи каких-либо неясностей, заранее отвечая на возможные вопросы. Уже совсем завершая беседу, Лядов сказал, что, вероятно, и в рабочем кругу ходят слухи о серьезных разногласиях в партии, возникших на съезде.
— Да, это верно,— тут же подтвердил он.— Но все, что я сейчас вам говорил, я говорил от имени большинства партии, возглавляемого Лениным. Так партия понимает свои задачи, так партия будет отстаивать ваши интересы, товарищи рабочие. Готовы ли вы связать свою судьбу с большинством партии? Тогда, если на ваших сходках, митингах, в частных беседах о партии, о ее задачах и целях, станут говорить вам другое — знайте, это говорит меньшинство. Давайте ему решительный отпор! И еще знайте, что газета «Искра», которая всегда была так вами любима, ныне выходит без участия Ленина. Наоборот, она ведет борьбу против Ленина, а следовательно, и против ваших интересов,
Ему не дали закончить, дружно зашумели:
— Нам не надо «Искры» другой!
И наперебой стали просить у «товарища Иннокентия» слова для выступления. Лядов прищурился, отходя и становясь рядом с ним. В его глазах был немой вопрос: «Неужели вам и теперь не ясно?» Дубровинский в ответ слегка шевельнул плечом, что означало: «Здесь не место для нашего спора. А мнения своего я не изменил».
Выступающих оказалось много. Говорили страстно, горячо., Просили передать Ленину и всем его сторонникам, что на самарских рабочих можно твердо положиться. Не нашлось никого, кто внес бы разлад в этот дружный разговор.
Расходились, когда небо стало отбеливаться. Поплыть в город сразу всей «флотилией» было рискованно. Недреманное око полиции наверстало бы свой вчерашний промах. И вот на веслах потянулись лодочки вдоль берега, одни вверх, другие вниз по течению, чтобы пересечь Волгу не в виду города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124