"Слой выражения -- и это составляет его специфику -- не продуктивен за
исключением того, что он наделяет выражением все другие интенциональности. Или,
если угодно, его продуктивность, его ноэматическое действие исчерпывают себя в
выражающем"2.
Выделенный из предложения, смысл независим от последнего, поскольку
приостанавливает как его утвер-
__________
2 Husseri, Idees  124, ed. Gallimard, tr. Ricoeur, p.421.
53
ЛОГИКА СМЫСЛА
ждение, так и отрицание. И тем не менее, смысл -- это всего лишь мимолетный,
исчезающий двойник предложения, вроде кэрроловской улыбки без кота, пламени без
свечи. Эти парадоксы -- парадокс бесконечного регресса и парадокс стерильного
раздвоения -- составляют два термина альтернативы: либо одно, либо другое.
Первый заставляет нас совмещать воедино величайшую силу с полным бессилием.
Второй ставит перед нами сходную задачу, которую мы позже должны будем решить, а
именно: как увязать стерильность смысла по отношению к предложению, из которого
он был выделен, с мощью его генезиса по отношению к отношениям предложения. Во
всяком случае Кэррол, по-видимому, остро осознавал тот факт, что эти два
парадокса противостоят друг другу. У персонажей Алисы есть только два способа
просохнуть после падения в поток слез: либо слушать историю Мыши -- "самую
сухую" историю из всех, какие существуют на свете (в ней смысл предложения
изолируется в призрачном "это"); либо броситься в Гонки по Кругу, в метания от
предложения к предложению, где можно остановиться по собственному желанию и где
нет победителей и побежденных -- в замкнутом цикле бесконечного размножения. Как
бы то ни было, сухость, понятая таким образом, -- это как раз то, что позже мы
встретим под именем световодозвуко-непроницаемости. И эти два парадокса
представляют собой главные формы заикания: хореическую или клони-ческую форму
конвульсивного циклического размножения; столбнячную или тоническую форму
судорожной неподвижности. Как сказано в "Poeta Fit, поп Nascitur", спазм и свист
-- вот два правила стиха.
Парадокс нейтральности, или третье состояние сущности. Второй парадокс с
необходимостью переносит нас в третий. Ибо если смысл как двойник предложения
безразличен к утверждению или отрицанию; если он ни активен, ни пассивен -- то
никакая форма предложения не может повлиять на него. Смысл абсолютно не меняется
от предложения к предложению, противопоставляемых с точки зрения качества,
количества, отношения или модальности. Ведь все эти точки зрения касаются
обозначения и его различных аспектов осущест-
54
СМЫСЛ
вления, то есть, воплощения в положении вещей. Но они не влияют ни на смысл, ни
на выражение. Рассмотрим сначала качество -- утверждение или отрицание:
предложения "Бог есть" и "Бога нет" должны иметь один и тот же смысл благодаря
автономии последнего по отношению к существованию денотата. Вообще-то, такие
рассуждения встречаются уже в четырнадцатом веке. Речь идет о парадоксе Николая
д'Отркура: contradictoria ad invicem idem significant, навлекшем на автора
немало порицаний3.
Рассмотрим теперь количество: все люди белые, ни один человек не белый,
некоторые люди не белые... И отношение: смысл должен оставаться тем же самым в
случае обратных отношений, поскольку отношение, касаясь смысла, всегда
установлено в обоих смыслах сразу, а значит, оно вновь возвращает нас ко всем
парадоксам умопомешательства. Смысл -- это всегда двойной смысл. Он исключает
возможность наличия в данном отношении "здравого смысла". События никогда не
являются причинами друг друга. Скорее, они вступают в отношения
квази-причинности, некой нереальной, призрачной каузальности, которая бесконечно
вновь и вновь проявляется в этих двух смыслах. Я не не могу быть моложе и
.старше в одно и то же время, в одном и том же отношении, но именно в одно и то
же время и в одном и том же отношении я становлюсь таковым. Отсюда те
бесчисленные примеры, характерные для произведений Кэрро-ла, из которых мы
узнаем, что "кошки едят мошек" и "мошки едят кошек", "я говорю то, что думаю" и
"думаю то, что говорю", "что имею, то люблю" и "что люблю, то имею", "я дышу,
пока сплю" и "я сплю, пока дышу". У всего этого один и тот же смысл. Сюда же
относится и последний пример из Сильвин и Бруно, где красный драгоценный камень,
на котором написано "Все будут любить Сильвию", и голубой драгоценный камень, на
котором написано "Сильвия будет любить всех", суть две стороны одного и того же
камня, так что ни одна из них не предпочтительнее другой, а только себя самой,
следуя закону становления (выбирать вещь из нее же самой)
__________.
3 См. Hubert Elie, op. cit., Maurice de Gandillac, Le Mouvement doctrinal du 1X
au XlV siucle, Paris, Bloud et Gay, 1951.
55
ЛОГИКА СМЫСЛА
И, наконец, обратимся к модальности: как могли бы возможность, реальность и
необходимость обозначаемого объекта воздействовать на смысл? Событие, со своей
стороны, должно иметь одну и ту же модальность как в будущем, так и в прошлом, в
соответствии с которой оно дробит свое настоящее до бесконечности. Если событие
возможно в будущем и реально в прошлом, то нужно, чтобы оно было сразу и
возможным, и реальным, поскольку оно одновременно поделено между ними. Значит ли
это, что оно необходимо? Вспомним парадокс случайного будущего и его важность
для стоической мысли. Однако гипотеза необходимости покоится на применимости
принципа противоречия к предложению, объявляющему будущее. Здесь стоики шли на
удивительные вещи, лишь бы избежать необходимости и утвердить "предопределенное"
без утверждения последней4. Нам же лучше оставить этот ход мысли, пусть даже он
и ведет к переоткрытию тезиса стоиков, хотя и с иной точки зрения. Ибо принцип
противоречия касается как возможности реализации обозначения, так и минимального
условия сигнификации. Но, может быть, он не имеет отношения к смыслу: ни
возможное, ни реальное, ни необходимое, но предопределенное... Событие обитает в
выражающем его предложении, а также оживает в вещах на поверхности и на внешней
стороне бытия. А это, как мы увидим, и есть "предопределенное". Отсюда следует,
что событие должно излагаться предложением как будущее, но в не меньшей степени
еще и то, что предложение излагает событие как прошлое. Один из основных
технических приемов Кэррола состоит в том, что событие представляется дважды,-
именно потому, что все происходит посредством языка и внутри языка. Один раз
событие представлено в предложении, где оно обитает, и еще раз в положении
вещей, где оно вдруг возникает на поверхности. Один раз событие представлено в
куплете песни, связывающем его с предложением, а другой раз в поверхностном
эффекте, который связывает его с бытием, с вещами и с положениями вещей.
(Таковы, на-
____________
4 По поводу парадокса возможных будущих и его значения для стоической мысли см.
исследование P.M.Schuhl, Le Dominateur et les possibles, Paris, P.U.F., 1960.
56
СМЫСЛ
пример, бой между Труляля и Трулюлю, а также битва между львом и единорогом. То
же самое имеет место в Сильвин и Бруно, когда Кэррол просит читателя угадать,
сочинил ли он куплеты песни садовника в соответствии с событиями, или же события
сочинены в соответствии с куплетами.) Но нужно ли излагать событие дважды, --
ведь оба [случая] всегда существуют в одно и то же время, так как они -- две
неразрывные стороны одной и той же поверхности, чье внутреннее и внешнее, чье
"упорство" и "сверх-бытие", прошлое и будущее всегда находятся во
взаимообратимой связности?
Как подвести итог этим парадоксам нейтральности, демонстрирующим смысл как нечто
независимое от модусов предложения? Философ Авиценна различал три состояния
сущности: универсальное -- по отношению к интеллекту, мыслящему сущность в
целом; и единичное -- по отношению к отдельным вещам, в которых она воплощается.
Но ни одно из этих двух состояний не является сущностью самой по себе. Животное
-- это не что иное, как только животное, "animal поп est animal tantum". Оно
безразлично к универсальному и единичному, особенному и всеобщему5. Первое
состояние сущности--это сущность как означаемое [signifee] предложением в
порядке понятия или понятийных импликаций. Второе состояние сущности -- это
сущность как то, на что указывает [designee] предложение в конкретных вещах. И
третье состояние сущности -- это сущность как смысл, сущность как выраженное --
и всегда с этой присущей ему сухостью (animal tantum), со своей великолепной
стерильностью или нейтральностью. Смысл безразличен к универсальному и
единичному, общему и частному, личному и коллективному, а также к утверждению и
отрицанию, и так далее. Короче, он безразличен ко всем оппозициям, потому что
последние -- только модусы предложения, взятые в отношениях денотации и
сигнификации, а не аспекты смысла, выражаемого предложением. Не перевешивает ли
тогда статус чистого события с присущей ему фатальностью все эти оппозиции: ни
частное, ни публич-
________
5 См. комментарии Этьена Жильсона в L'Etre et I'essence, ed. Vrin, 1948,
рр.120-123.
57
ЛОГИКА СМЫСЛА
ное; ни коллективное, ни индивидуальное... Не является ли смысл более
устрашающим и всесильным в такой нейтральности -- всесильным в той мере, в какой
он является всеми этими вещами сразу?
Парадокс абсурда, или невозможных объектов. Из только что рассмотренного
парадокса вытекает еще один: предложения, обозначающие несовместимые объекты,
имеют смысл. Однако их денотация при этом совершенно не выполнима. Нет у них и
сигнификации, которая определяла бы саму возможность такого выполнения. Эти
объекты существуют без значения, то есть они абсурдны. Тем не менее, они имеют
смысл, и нельзя смешивать два понятия -- абсурд и нонсенс. Абсурдные объекты
--то же, что квадратный круг, материя без протяженности, perpetuum mobile, гора
без долины -- это объекты "без места", они вне бытия. Однако они имеют четкое и
определенное положение в этом "вне": они из "сверхбытия" -- чистые, идеальные
события, не реализуемые в положении вещей. Этот парадокс следует называть
парадоксом Мейнонга, ибо именно Мейнонг первый понял, какие красивые и
замечательные эффекты можно отсюда извлечь. Если мы различаем два рода бытия --
бытие реального как материю денотаций и бытие возможного как форму значений, --
то мы должны добавить еще и сверх-бытие, определяющее минимум общего в реальном,
возможном и не возможном. Ибо принцип противоречия приложим к возможному и
реальному, но не к невозможному: невозможные сущности -- это
"сверх-существующее", сведенное к минимуму и упорно утверждающее себя в
предложении.

Шестая серия: сериация
Парадокс неопределенного регресса -- источник всех остальных парадоксов. Такой
регресс с необходимостью имеет сериальную форму: каждое обозначающее имя
обладает смыслом, который должен быть обозначен другим именем: n1, --> n2 --> n3
--> n4... Если рассматривать только эту последовательность имен, то их серия
представляет собой синтез однородного, причем каждое имя отличается от
предыдущего лишь своим рангом, степенью или типом. Фактически -- согласно теории
"типов" -- каждое имя, обозначающее смысл предшествующего имени, обладает более
высоким рангом как по отношению к предшествующему имени, так и по отношению к
тому, что это последнее обозначает. Но если вместо простой последовательности
имен обратить внимание на то, что чередуется в этой последовательности, то мы
увидим, что каждое имя сначала берется с точки зрения того обозначения, которое
оно осуществляет, а затем -- того смысла, который оно выражает, поскольку именно
этот смысл служит в качестве денотата для другого имени. Заслуга Кэррола как раз
и заключается в прояснении такого различия в природе [имМн]. На этот раз перед
нами синтез разнородного. Сериальная форма необходимым образом реализуется в
одновременности по крайней мере двух серий. Каждая уникальная серия, чьи
однородные термины различаются только по типу и степени, необходимым образом
разворачивается в две разнородные серии, каждая из которых в свою очередь
образована из терминов одного и того же типа и степени, хотя эти термины по
природе своей отличаются от терминов другой серии (конечно же, они могут
отличаться и по степени). Таким образом, сериальная
59
ЛОГИКА СМЫСЛА
форма является, по существу, мульти-сериальной. Аналогично обстоит дело и в
математике, когда серия, построенная в окрестности одной точки, значима только в
связи с другой серией, построенной вокруг другой точки, причем вторая серия либо
сходится с первой, либо расходится с ней. Алиса -- это история орального
регресса, где "регресс" должен быть понят прежде всего в логическом смысле, как
синтез имен. Под однородной формой этого синтеза разворачиваются две разнородные
серии оральности: есть-говорить, поглощаемые вещи-выражаемый смысл. Таким
образом, сама сериальная форма как таковая отсылает нас к описанным прежде
парадоксам дуальности и вынуждает обратиться к ним снова, но уже с этой новой
точки зрения.
Фактически, такие две разнородные серии можно задать разными способами. Можно
рассматривать серию событий и серию вещей, где эти события осуществляются или не
осуществляются; или серию обозначающих предложений и серию обозначаемых вещей;
или серию глаголов и серию прилагательных и существительных; или серию выражений
и смысла и серию денотаций и денотатов. Подобные вариации не столь уж важны, ибо
они предоставляют только степени свободы в организации разнородных серий. Та же
дуальность, как мы видели, имеет место и вовне -- между событиями и положениями
вещей; на поверхности -- между предложениями и обозначаемыми объектами; а также
внутри предложения -- между выражениями и обозначениями. Важно то, что мы можем
сконструировать две серии в рамках внешне однородной формы. В этом случае мы
получаем по две серии вещей или положений вещей; по две серии событий; по две
серии предложений или обозначений; по две серии смыслов или выражений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109