Отсюда следует,
что тело в целом уже ни что иное, как глубина -- оно захватывает и уносит все
вещи в эту зияющую глубину, представляющую собой фундаментальное дегенеративное
изменение. Все есть тело и телесное. Все -- смесь тел и внутри тел, сплетение и
взаимопроникновение. Арто говорил, что все физично:
"У нас в спине -- цельный позвоночник. Позвоночник, пронзенный гвоздем боли,
который -- пока мы гуляем, поднимаем тяжести, сохраняем равновесие --
превращается в насаженные один на другой футляры"6. Дерево, колонна, цветок или
тростник -- все это вырастает внутри тела. Наше тело всегда пронизывают другие
тела и сосуществуют с его частями. В действительности все -- это некий футляр,
упакованные пища и экскременты. Так как нет поверхности, то у внутреннего и
внешнего, содержащего и содержимого больше нет четких границ. Они погружаются в
универсальную глубину или вращаются в круге настоящего, который сжимается все
больше и больше по мере наполнения. Значит, образ жизни шизофреника --
противоречие: либо в глубинной трещине, пересекающей тела, либо в раздробленных
частях, враща-
___________
5 Фрейд, "Бессознательное", в кн.: Метапсихология (1915). Приводя случаи двух
пациентов, один из которых воспринимает свою кожу, а другой свой носок как
системы из маленьких дырочек, грозящих постоянно разрастаться, Фрейд показывает,
что это как раз симптом шизофрении, который не подходит ни к истерику, ни к
одержимому навязчивыми идеями.
6 Антонин Арто, La Tour de feu, апрель, 1961.
123
ЛОГИКА СМЫСЛА
ющихся и насаженных друг на друга. Тело-решето, раздробленное тело и
разложившееся тело -- три основных измерения шизофренического тела.
При таком крушении поверхности слово полностью теряет свой смысл. Возможно оно
сохраняет определенную силу денотации [обозначения], но последняя воспринимается
как пустота; определенную силу манифестации, но она воспринимается как
безразличие; определенное значение, но оно воспринимается как "ложь". Как бы то
ни было, слово теряет свой смысл -- то есть свою способность собирать и выражать
бестелесный эффект, отличный от действий и страданий тела, а также идеальное
событие, отличное от его реализации в настоящем. Каждое событие реализуется,
пусть даже в форме галлюцинации. Каждое слово физично и немедленно воздействует
на тело. Процедура состоит в следующем: слово -- часто пищеварительной природы
-- проявляется в заглавных буквах, напечатанных как в коллаже, который его
обездвиживает и освобождает от смысла. Но в тот момент, когда пришпиленное слово
лишается своего смысла, оно раскалывается на куски, разлагается на слоги, буквы
и, более того, на согласные, непосредственно воздействующие на тело, проникая в
последнее и травмируя его. Мы наблюдали это в случае с шизофреником, изучающим
языки. В тот момент, когда материнский язык лишается своего смысла, его
фонетические элементы становятся сингулярно ранящими. Слово больше не выражает
атрибута положения вещей. Его фрагменты сливаются с невыносимо звучащими
качествами. Они внедряются в тело, где формируют смесь и новое положение вещей
так, как если бы они сами были громогласной, ядовитой пищей или упакованными
экскрементами. Части тела, его органы определяются функцией разложенных
элементов, атакующих и насилующих их7. В муках этой борьбы эффект языка
заменяется чистым языком-аффектом: "Все, что пишется, -- ПОХАБЩИНА" (то есть,
всякое зафиксированное или начертанное слово разлагается на шумовые,
пищеварительные или экскрементальные куски).
____________
7 По поводу букв-органов см. Антонин Арто, "Le Rite do peyoti", в Les
Tarahlimaras, ed. Arbalete, pp.26-32.
124
ШИЗОФРЕНИК И МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА
Значит, для шизофреника речь идет не о том, чтобы переоткрыть смысл, а о том,
чтобы разрушить слово, вызвать аффект и превратить болезненное страдание тела в
победоносное действие, превратить подчинение в команду -- причем всегда в
глубине, ниже расколотой поверхности. Изучающий языки дает пример тех средств, с
помощью которых болезненные осколки слов материнского языка превращаются в
действия, соотнесенные с иностранными языками. Только что мы увидели, что раны
наносились воздействием фонетических элементов на соединенные или разобщенные
части тела. Победа может быть достигнута теперь только благодаря введению
слов-дыханий, слов-спазмов, где все буквенные, слоговые и фонетические
значимости замещаются значимостями исключительно тоническими, которые нельзя
записать и которым соответствует великолепное тело -- новое измерение
шизофренического тела -- организм без частей, работающий всецело на вдувании,
дыхании, испарении и перетеканиях (высшее тело, или тело без органов Арто)8.
Несомненно, такая характеристика активного поведения -- в противоположность
поведению-страданию -- изначально недостаточна. По сути дела, жидкости не менее
вредоносны, чем твердые куски. Но это из-за амбивалентности действия-страдания.
Как раз здесь живущее в шизофрении противоречие находит себе реальную точку
приложения: если страдание и действие -- неразделимые амбивалентные полюса, то
два формируемые ими языка неотделимы от тела и глубины тел. Так что никогда
нельзя быть уверенным в том, что идеальные жидкости организма без частей не
несут в себе червей-паразитов, обрывки органов, твердую пищу и остатки
экскрементов. Все же очевидно, что пагубные силы эффективно используют жидкости
и вдувания, чтобы внести в тело порции страдания. Жидкость неизбежно испорчена,
но не сама по себе, а исключительно другим полюсом, от которого она неотделима.
Важно то, что она представляет активный полюс, состояние
__________
8 См. в 84, 1948: "Нет рта, нет языка, нет зубов, нет гортани, нет пищевода, нет
желудка, нет живота, нет ануса -- я должен восстановить того человека, каковым я
являюсь". (Тело без органов состоит только из кости и крови).
125
ЛОГИКА СМЫСЛА
совершенной смеси, в противоположность соединениям и повреждениям несовершенных
смесей, представляющих пассивный полюс. В шизофрении каким-то образом продолжает
жить подмеченное стоиками различие двух телесных смесей: неполной смеси,
изменяющей тело, и тотальной жидкой смеси, оставляющей тело не затронутым. В
текучем элементе, во вдуваемой жидкости кроется неописуемая тайна активной смеси
-- тайна, которая сродни "принципу моря", в противоположность пассивной смеси
отдельных частей. Именно в этом смысле Арто превращает стихи Шалтая-Болтая о
море и рыбках в проблему подчинения и команды.
Практически, такой вторичный язык, такой метод действования задается согласными
звуками, горловыми и придыхательными перегрузками, апострофами и внутренними
акцентами, дыханием и скандированием, а также модуляциями, смещающими все
слоговые и даже буквенные значимости. Речь идет о превращении слова в действие,
путем представления последнего так, как если бы его нельзя было перекомпоновать
и расчленить:
язык без артикуляции. Связующим звеном здесь- выступает размягченное,
не-органическое начало -- море-глыба или море-масса. Что же касается русского
слова дерево [derevo], то изучающий языки, счастлив от обстоятельства, что у
этого слова есть множественная форма -- деревья [derev'ya] -- чья внутренняя
атмосфера, по-видимому, гарантирует расплавление согласных (благодаря
лингвистическому мягкому знаку). Прежде чем разделять согласные и обнаружить их
произносимость, отметим, что гласная, сведенная на-нет мягким знаком, ведет к
слиянию согласных, размягчает их. От этого они становятся нечеткими и даже
непроизносимыми, поскольку обращаются в поток громких стонов в одном непрерывном
дыхании9. Эти стоны соединяются в дыхании
_________
9 См. Вольфсон, ор cit., p.53: в слове "derev'ya" [деревья], "апостроф между
мягким v и у представляет то, что называют мягким знаком, который в этом слове
действует таким образом, что завершенная согласная у произносится после мягкой
v. Эта фонема смягчалась бы неким образом и без мягкого знака как результат
последующих мягкой гласной -- фонетически представленной здесь посредством уа
[йа] и записываемой по-русски с помощью одной буквы, которая имеет форму
прописной R, написанной задом наперед [Я] (произносится direvya [деревья]:
ударение, конечно же, падает на второй слог; i -- открытое и короткое; d, r и v
мягкие, как если бы они сливались с йот)". См. также на р.73 шизофренический
комментарий русского слова louD'Mi [людьми].
126
ШИЗОФРЕНИК И МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА
подобно согласным в знаке, которым они пропитаны подобно рыбе в массе моря и
костям в крови тела без органов. Знак огня, волна, "колеблющаяся между газом и
водой", по словам Арто: стоны рокочут в дыхании.
Когда Арто говорит в своем Бармаглоте: "Покуда руржь [La rourghe] -- руаржь
[rouarghe] рангмбда [rangmbde] и рангмбд руаржамбда [rouarghambde]", он хочет
оживить, вздуть, размягчить и возжечь слово так, чтобы оно стало действием тела
без частей, а не страданием разбитого на части организма. Задача в том, чтобы
превратить слово в сплав согласных -- сплав из неразложимых согласных и мягких
знаков. В этом языке мы всегда можем найти эквиваленты слов-бумажников. Для
"rourghe" [руржь] и "rouarghe" [руаржь] Ар-то сам указывает слова ruee
[стремительное движение, наплыв, натиск], roue [колесо], route [путь], regle
[линейка, правило, закон, норма, порядок] или rout a regler [правильный путь] (к
этому списку мы могли бы добавить Rouergue [Руэргю] -- край Родеза, где в то
время находился Арто). Точно так же, когда Арто говорит "Uk'hatis" [Ук'атис],
употребляя апостроф внутри слова, он указывает на ukhase, hate [поспешность,
торопливость] и abruti [тупой, глупый], и добавляет: "ночной толчок под Гекатой,
означающий лунных свиней, сброшенных с прямой тропы". Однако, как только это
слово появляется в роли слова-бумажника, его структура и сопровождающий его
комментарий убеждают нас в наличии здесь чего-то совсем иного: "Ghore Uk'hatls"
Арто не эквивалентно потерявшимся свиньям, кэрроловским "зелюкам" или "verchons
fourgus" Парисо. Первое не противостоит последним в одном и том же плане. Слово,
предложенное Арто, не обеспечивает размножение серий на основе смысла. Напротив,
оно задает цепь ассоциаций между тоническими и согласными элементами в области
инфра-смысла согласно принципу текучести и горения, который эффективно снова и
снова впитывает смысл, как только
127
ЛОГИКА СМЫСЛА
последний производится: Uk'hatis (лунные свиньи, сбившиеся с пути) -- это К'Н
(толчок, сотрясение), 'КТ (ночной) и H'KT (Геката).
Поясним еще раз дуальность шизофренического слова: она охватывает
слово-страдание, разрывающееся в фонетические значимости, наносящие раны, и
слово-действие, которое спекает неартикулируемые тонические значимости. Эти два
слова развиваются в связи с дуальностью тела -- расчлененного тела и тела без
органов. Они отсылают к двум театрам -- театру ужаса и страсти и театру
жестокости, по своей сути активному. Они отсылают к двум типам нонсенса --
пассивному и активному: нонсенсу лишенного смысла слова, разлагающегося на
фонетические элементы, и нонсенсу тонических элементов, формирующих
неразложимое, но не менее бессмысленное слово. Здесь все случается, действует и
подвергается воздействию ниже уровня смысла и далеко от поверхности. Под-смысл,
а-смысл, Untersinn [Подсознание -- нем.] -- их следует отличать от нонсенса
поверхности. Согласно ГМльдерлину, язык в его двух аспектах -- это "знак,
свободный от значения". Хотя это и знак, но знак сливающийся с действием и
страданием тела10. Вот почему, наверное, совершенно недостаточно сказать, что
шизофренический язык определяется
_________
10 В своем замечательном труде Strucluration dinamique duns la schizophrenie
(Verlag Halls Huber, Berne, 1956), Гизелла Панков провела глубокое исследование
роли знаков при шизофрении. В связи со случаем, о котором она рассказывает,
следует особо отметить анализ фиксированных пищеварительных слов, которые
разрываются на фонетические частички: например, слово КАРАМЕЛЬКИ, р.22. Особый
интерес также представляет диалектика содержащего и содержимого, открытие
полярной оппозиции и тема воды и огня, которая с этим связана (pp.57-60, 64,
67,70); удивительное обращение к рыбе как к знаку активного бунта и к горячей
воде как к знаку освобождения (pp.74 -79); и различение двух тел -- раскрытого и
разложенного тела человека-цветка и головы без органов, которая служит
дополнением к первому.
Однако, как нам кажется, интерпретация Гизеллы Панков принижает роль головы без
органов. Кроме того, режим знаков, живущий в шизофрении, понимается ею -- на
уровне ниже смысла -- только через различие между знаками-страданиями тела и
телесными знаками-действиями.
128 ШИЗОФРЕНИК И МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА
бесконечным и паническим соскальзыванием означающей серии к означаемой.
Фактически, здесь вообще нет никаких серий -- обе серии исчезли. Нонсенс больше
не дает смысла на поверхности. Он впитывает и поглощает весь смысл -- как на
стороне означающего, так и на стороне означаемого. Арто говорит, что у Бытия,
являющегося нонсенсом, есть зубы. В поверхностной организации, которую мы
назвали вторичной, физические тела и произносимые слова одновременно разделяются
и соединяются бестелесной границей. Эта граница и есть смысл, представляющий, с
одной стороны, чистое выражаемое слов, а с другой -- логический атрибут тел.
Хотя смысл является результатом действий и страданий тел, это результат
совершенно иной, чем они, природы, поскольку он -- ни действие, ни страдание.
Это результат, который защищает звуковой язык от всякого смешения с физическим
телом. Напротив, в первичном порядке шизофрении остается только дуальность между
действием и страданием тела. Язык является обоими ими сразу, будучи полностью
поглощенным зияющей глубиной. Нет больше ничего, что спасло бы предложения от
погружения в тела и от смешения их звуковых элементов с аффектами тела:
обонянием, вкусом или пищеварением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109