Все это означает, что игра трещины
перешла в глубину тел, как только работа внутреннего и внешнего раздвинула ее
края.
(Что бы мы сказали другу, утешающему нас такими словами: "Господи, да если бы я
пережила крушение, со мной вместе провалился бы весь свет. Послушайте! Мир
существует только потому, что вы его воспринимаете. Так почему не сказать, что
обвал - в Большом каньоне?" Такое утешение по-американски едва ли успокоит того,
кто знает, что трещина проходит ни внутри, ни снаружи, что ее проекция вовне
отдаляет конец ничуть не больше, чем чистая интроекция. Пусть это будет трещина
Большого каньона или скал Сьерра Мадре; пусть космические образы ущелий, гор или
вулканов сменят столь близкий и знакомый фарфор. Что изменится? Что из этого
выйдет, кроме невыносимой жалости к камням, с которыми отождествляешь себя?
Устами
206 ФАРФОР И ВУЛКАН
персонажа другой пары Мальком Лоури говорит: "Да! Раскололось! Но разве нельзя,
не дожидаясь полного развала, как-то спасти распавшиеся половины? ...Ах, хоть бы
произошло какое-нибудь фантастическое геологическое чудо, и эти части срослись
вновь! Ивонне очень хотелось исцелить треснувшую скалу. Она сама была одной из
ее половин и жаждала спасти другую, чтобы уцелеть обеим. Напрягая все свои, силы
она придвигалась ближе, молила, лила слезы, говорила, что все простит... Скала
оставалась недвижимой. "Это все очень хорошо, - сказала скала, - но выходит, что
ты виновна. Что же касается меня, то я предпочитаю разрушаться, как захочу!""2.)
Сколь бы тесным ни было единение, оно содержит два элемента, два процесса,
природа которых различна, есть трещина, бегущая по прямой, бестелесной и
безмолвной линии на поверхности; и есть внешние удары и шумный внутренний напор,
заставляющие трещину отклоняться, углубляться, проникать и воплощаться в толще
тела. Не те ли это два аспекта смерти, ранее выделенные Бланшо: Смерть как
событие, неотделимое от прошлого и будущего, на которые она разделяется, никогда
не пребывая в настоящем, - безличная смерть, "неразличимое нечто, что я не могу
уловить, ибо оно не имеет ко мне никакого отношения, что никогда не приходит, и
к чему я сам не иду". И личная смерть, происходящая и наступающая в самом что ни
на есть грубом настоящем, чей "предельный горизонт очерчен свободой умереть и
возможностью самому смертельно рискнуть". Можно указать разные способы, какими
могут соединяться эти два аспекта: самоубийство и сумасшествие, наркомания и
алкоголизм. Возможно, последние два - самые совершенные, поскольку для сведения
данных двух линий к фатальной точке, им требуется некоторое время. Тем не менее,
в каждом из них есть нечто иллюзорное. Когда Бланшо мыслит самоубийство как
желание совместить два лика смерти - длящуюся безличную смерть с сугубо личным
актом,- он ясно показывает неизбежность такого соединения или его попытки.
Вместе с тем
____________
2 Malcom Lowry, Under the Volcano (New York: Lippincott, 1965), p.55.
207 ЛОГИКА СМЫСЛА
Бланшо стремится определить, что здесь иллюзорного3. Фактически, главное
различие проходит между тем, что вступает в брак или совместно длится.
Но суть проблемы не в этом. Подобное различие существенно лишь для абстрактного
мыслителя. И как же он смешон - этот мыслитель, - когда пытается разобраться в
данном вопросе. Пусть даже эти два процесса различны по своей природе. Но вот
как сделать, чтобы один процесс не продолжался естественным и необходимым
образом в другом, чтобы бесшумный след бестелесной трещины на поверхности не
"углублялся" в толщину шумящего тела, чтобы поверхностная рана не стала
глубинной Spaltung, а поверхностный нонсенс - нонсенсом глубины? Если воля - это
всегда воля к событию, то возможно ли при этом не желать также и полного
осуществления этого события в телесной смеси, подвластной той трагичной воле,
которая правит всеми поглощениями? Если по самому порядку поверхности пошли
трещины, то разве он при этом не рушится, и как спасти его от стремительного
разрушения, пусть даже ценой утраты всех сопутствующих благ - организации языка,
а то и самой жизни? Как избежать той точки, где можно произносить лишь отдельные
буквы и выкрикивать из глубины шизофрении, где нет вообще членораздельной речи?
Если на поверхности есть трещина, то можно ли избежать того, чтобы глубинная
жизнь не стала источником разрушения, чтобы она не стала "бесспорной"? Можно ли
сохранить бестелесную трещину, препятствуя
____________
3 М. Blanchot, op.cit., pp. 104-105: "При самоубийстве я хочу убить себя в некий
определенный момент; я связываю смерть с теперь: да, теперь, теперь. Но ничто не
указывает на иллюзорность и безумие этого Я хочу, ибо смерть никогда не бывает
налицо... Самоубийство в этом смысле никогда не встречается со смертью. Скорее,
оно является желанием устранить смерть как будущее, изъять ее из той части
грядущего, которая выступает как сущность смерти... Мы, не в состоянии
проецировать убийство самих себя; мы готовим себя для этого, мы действуем под
взглядом последнего жеста, который, тем не менее, относится к категории
нормальных вещей и дел. Но этот же жест не входит в поле зрения смерти, не
касается ее, не удерживается в ее присутствии..."
208 ФАРФОР И ВУЛКАН
ее осуществлению и воплощению в глубине тела? Или еще точнее: можно ли спастись
в контр-осуществлении события - в простом и плоском представлении актера и
танцора, - лишь бы предотвратить само осуществление, характерное для жертвы и
страдания? Уже из этих вопросов видно, как смешон наш мыслитель. Да, всегда есть
два аспекта и два разных по природе процесса. Но когда Воске говорит о вечной
истине раны, то это говорится от имени личной, отвратительной раны, которую он
носит в собственном теле. Когда Фицджеральд и Лоури говорят о бестелесной
метафизической трещине и находят в ней как место своей мысли, так и препятствие
для нее; как ее живительный источник, так и иссушающий тупик; как смысл, так и
нонсенс, - то они говорят от имени всех выпитых литров алкоголя, вызвавших
трещину в их телах. Когда Арто говорит об эрозии мысли как о чем-то одновременно
и существенном, и случайном; как о полной импотенции и в то же время великой
силе, - то это уже речь со дна шизофрении. Каждый из них чем-то рисковал и шел
при этом до конца; отсюда их неоспоримое право на сказанное. Что же остается на
долю абстрактного мыслителя, дающего мудрые советы и падкого на различия? И
потом, стоит ли без конца говорить о ране Баске, об алкоголизме Фицджеральда и
Лоури, о сумасшествии Ницше и Арто, оставаясь при этом на берегу? Не пора ли
стать наконец профессионалами в этих областях? Неужели нам под силу лишь
пожелать, чтобы упавший расшибся не слишком сильно? Неужто на нашу долю выпало
лишь составление сборников да выпуск тематических номеров журнала? Или же нам
следует кратчайшим путем познать самих себя: быть немножко алкоголиком, немножко
сумасшедшим, немножко самоубийцей, немножко партизаном-террористом - так, чтобы
продолжить трещину, хотя и не настолько, чтобы непоправимо углубить ее? Как ни
крути, а все выглядит довольно мрачно. В самом деле, как еще можно оставаться на
поверхности, не покидая при этом берега? Как нам спастись самим, спасая
одновременно поверхность и все поверхностные организации, включая язык и жизнь?
Как добиться такой политики, такой партизанской войны? (Как многому нужно еще
учиться у стоиков...)
209 ЛОГИКА СМЫСЛА
Судя по всему, алкоголизм - это поиск не удовольствия, а особого эффекта:
последний в основном состоит в необычайной приостановке настоящего. Алкоголик
живет в двух временах, в двух моментах сразу, но совсем не в том смысле, какой
имел ввиду Пруст. Другой момент может быть наполнен как прожектами, так и
воспоминаниями о трезвой жизни; тем не менее он существует совершенно иначе,
основательно видоизмененным образом, находясь внутри застывшего настоящего,
которое окружает его подобно тому, как мягкий прыщик окружен упругой плотью. В
этом мягком центре второго момента алкоголик может отождествлять себя с объектом
своей любви или "ужаса и сострадания", поскольку здесь вожделенная твердая
неподвижность настоящего момента позволяет ему удерживать реальность на
расстоянии4. Алкоголик любит их одинаково - как твердость, в которой он коснеет,
так и мягкость, взятую в кольцо твердого и укрытую там. Один момент содержится
внутри другого. Настоящее застывает и столбенеет лишь для того, чтобы ввести в
игру эту мягкую, го-
__________________________________________
4 Ф.С.Фиоджеральд, цит.соч. - С.497: "Просто мне нужен был полный покой, чтобы
выяснить, каким образом у меня выработалась печальная склонность к печали,
безотрадная склонность к безотрадности, трагичная склонность к трагизму, то есть
каким образом я отождествил себя с тем, что внушало мне ужас или сострадание.
Такое отождествление губительно для писателя. Наверное, по этому душевнобольные
не работают. Ленин не стал бы по доброй воле страдать заодно с пролетариатом,
Вашингтон - со своими солдатами, а Диккенс - со своими лондонскими бедняками.
Когда Толстой пытался слиться с той жизнью, к которой было приковано его
внимание, из этого ничего не вышло, одна фальшь..." (перевод дополнен - прим.
пер.). Этот отрывок служит замечательной иллюстрацией к психоаналитической
теории маниакально-депрессивных состояний (в особенности, к теории Клейн).
Однако, как мы увидим далее, в этой теории есть два проблематичных пункта. В
первом случае манию слишком часто представляют как реакцию на депрессивное
состояние, тогда как, по-видимому, она, напротив, определяет это состояние, - по
крайней мере в структуре алкоголизма. С другой стороны, самоотождествление столь
же часто представляют как реакцию на утрату объекта, тогда как, по-видимому,
именно оно и предполагает эту утрату, влечет и даже "желает" ее.
210 ФАРФОР И ВУЛКАН
товую прорваться точку. Эти два одновременных момента странным образом
организованы: алкоголик живет совсем не в прошедшем времени несовершенного вида
[l'imparfait] или в будущем; у алкоголика есть лишь сложное прошлое, прошедшее
совершенного вида [passe compose] - хотя и весьма специфическое. Пьянствуя,
алкоголик так компонует воображаемое прошлое, как если бы мягкость причастия
прошедшего времени [participe passe] соединялась с твердостью вспомогательного
настоящего: я бывало-любил, я бывало-делал, я бывало-видел. Так выражено
совмещение этих двух моментов - так же, как сам алкоголик переживает один момент
в другом, наслаждаясь своим маниакальным всемогуществом. Здесь форма
совершенного прошлого выражает совсем не дистанцию или завершенность. Настоящий
момент присущ здесь вспомогательному глаголу "бывало", тогда как все бытийное
содержание выступает как "прошедшее" в другом одновременном моменте, в моменте
со-участия и идентификации основного смыслового глагола*. Но какое странное,
почти невыносимое напряжение чувствуется здесь... в том объятии, той манере,
какой настоящее охватывает, вводит и включает в себя другой момент. Настоящее
стало неким кристаллическим, гранитным кольцом, сформировавшимся вокруг мягкого
ядра - ядра из лавы, из жидкого и вязкого стекла. Однако, такое напряжение
нагнетается ради чего-то еще. Ибо оно превращает совершенное прошедшее в "я
бывало-напьюсь". Настоящий момент здесь - более не момент алкогольного эффекта.
Это момент эффекта эффекта. Другой момент теперь безразлично содержит в себе
ближайшее прошлое (момент, когда я пил), систему воображаемых
само-отождествлений, скрытых за ближайшим прошлым, и реальный элемент более или
менее удаленного трезвого прошлого. Значит, затвердение настоящего полностью
меняет свой смысл. Застывая, настоящее становится безвластным и безвидным. Оно
больше ничего не принимает в себя; скорее оно отдаляется от всех аспектов
другого момен-
________
*Грамматические особенности приведенного примера даются с учетом специфики
русского языка. - Примечание переводчика.
211 ЛОГИКА СМЫСЛА
та. Можно сказать, что ближайшее прошлое, как и содержащееся в нем прошлое
самоотождествлений, и, наконец, трезвое прошлое, дававшее им бытийный материал,
- улетели прочь на расправленных крыльях. Можно сказать, что все они одинаково
далеко и сохраняют эту дистанцию на фоне общего расползания поблекшего
настоящего с его новым отвердением и новым качеством во все расширяющейся
пустыне. Сложное прошлое первого эффекта оттесняется и заменяется на "Я
бывало-напивался" второго эффекта, где вспомогательное настоящее в "бывало"
выражает только бесконечную удаленность всех бытийных содержаний и со-участий.
Застывшее настоящее (я, бывало...) соотносится теперь лишь с ускользанием
прошлого (напивался). Кульминация достигается в has been [оно, бывало...]. В
этом эффекте ускользания прошлого, в этой утрате всякого объекта и заключается
депрессивный аспект алкоголизма. И, возможно, именно в этом эффекте
ускользания-отлета - источник великой силы произведений Фицджеральда и самое ее
глубокое выражение.
Удивительно, но у Фицджеральда герои весьма редко пьют или ищут выпивки.
Фицджеральд не выставляет алкоголизм как недостаток или нужду. Возможно, с его
стороны это осторожность; или сам он всегда без труда имел возможность выпить;
или же существует несколько форм алкоголизма, одна из которых обращена в сторону
своего самого недавнего прошлого. (Хотя в случае с Лоури все наоборот... Но
когда алкоголизмом страдают по-настоящему, когда выпивка - это острая
необходимость, - тогда возникает не менее основательная деформация времени. На
этот раз любое будущее переживается как будущее совершенное [futur-anterieur] с
необычайным ускорением этого сложного будущего [futur compose], - эффектом от
эффекта, не оставляющим до самой смерти)5. Алкоголизм героев Фицджеральда -
_______________
5 И у Лоури алкоголизм неотделим от самоотождествлений, которые он вызывает, и
от их банкротства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109