результатом
этого оказывается и "ценностное предпочтение бесконечного", к которому
тяготело христианское мышление с самых первых его шагов в эпоху патристики.
Отсюда, согласно Гаймсету, с неизбежностью вытекает и утверждение Кузанца о
бесконечности мира.
Однако мы знаем, что Кузанец не без оговорок признает бесконечность мира, -
его трактовка этой бесконечности отличается от той, которая имеет место у
Джордано Бруно, Рене Декарта или Исаака Ньютона. Как следует понимать слова
Николая о том, что мир не конечен, но и не бесконечен в собственном смысле?
Дело в том, что Кузанец различает два вида бесконечного: негативно
бесконечное и привативно бесконечное. "...Только абсолютный максимум
негативно бесконечен, только он есть то, чем может быть во всей потенции.
Наоборот, Вселенная, охватывая все, что не есть Бог, не может быть
негативно бесконечной, хотя она не имеет предела и тем самым привативно
бесконечна". Негативная бесконечность Бога - это бесконечность актуальная,
то, что Кузанец чаще всего называет абсолютным максимумом. Привативная же
бесконечность скорее соответствует тому, что мы сегодня называем
потенциальной бесконечностью и что в античности предпочитали называть
беспредельным. И в самом деле, Вселенная привативно бесконечна, так как, по
словам Кузанца, она "не имеет предела". Такого рода потенциально
бесконечное - это то, что всегда может быть актуально больше, но это как
раз признак конечности, ибо актуальная бесконечность не может становиться
больше или меньше от прибавления к ней или отнятия от нее какой бы то ни
было величины.
Как разъясняет Николай Кузанский, конечная величина не может стать
бесконечной путем постепенного возрастания. Вот такого рода конечностью,
могущей возрастать без предела, но никогда не могущей превратиться в
актуальную бесконечность, Кузанец считает Вселенную. Она может возрастать
без предела, потому что не имеет предела создавшее ее бесконечное
всемогущество Бога, или, в терминах неоплатоников, которыми часто
пользуется Кузанец, потому что она эманирует из абсолютного максимума.
Итак, Вселенная потенциально бесконечна, а это значит, что у нее нет ни
центра, ни окружности. Ибо центр и окружность - границы, а бесконечность,
пусть даже и привативная, не может иметь никаких границ. Но из этого
следует вывод, очень важный для дальнейшего развития не только философии,
но и астрономии и физики: "Центр мира не более внутри Земли, чем вне ее".
Таким образом, согласно учению Николая Кузанского, Земля не может быть
центром мира, поскольку, во-первых, у Вселенной нет никакого центра, а
во-вторых, вообще не может быть такой совершенной сферы, чтобы все точки ее
периферии были одинаково удалены от центра: "Точной равноудаленности от
разных мест вне Бога не найти, потому что только Он один есть бесконечное
равенство". Бог, по Кузанцу, есть абсолютный центр мира и он же -
абсолютная окружность всего. А раз Земля не центр мира, то она "не может
быть совершенно неподвижной, а обязательно движется так, что может
двигаться еще бесконечно медленнее. И как Земля не центр мира, так сфера
неподвижных звезд не есть его окружность, хотя при сравнении Земли с небом
наша Земля и кажется ближе к центру, а небо - ближе к окружности".
Отсюда следует немаловажный вывод, меняющий очень многое в средневековом
мировоззрении: Земля ничем принципиально не отличается от других небесных
тел - она не находится в центре мира, не является неподвижной, а значит,
объективно нет никакого "верха" и "низа", положение небесных тел
относительно и, стало быть, Землю можно считать таким же небесным телом,
как Солнце или Луну. "Неверно, будто наша Земля - самая ничтожная и
низменная", как это полагали до сих пор. "Земля - благородная звезда,
имеющая свои особые и отличные от других звезд свет, тепло и влияние, как и
любая звезда тоже отличается от любой другой светом, природой и влиянием".
Это высказывание Кузанца противоречит предпосылкам аристотелевской физики,
которая исходит из различия подлунного и надлунного миров. Он
пересматривает как базисные утверждения науки о природе, господствовавшие
на протяжении почти двух тысячелетий, так и вековые представления о
несоизмеримо различном характере "неба" и "земли". Тем самым Кузанец
подготовляет коперниканскую революцию в астрономии. При этом он идет
дальше, чем то позволяют астрономические знания той эпохи. Он, например, не
видит существенного различия между Землей и Солнцем. "Не доказательство
низменности Земли и ее темный цвет, - пишет Николай. - Находись кто-нибудь
на Солнце, оно тоже не показалось бы ему столь же сияющим, как нам. Если
рассмотреть солнечное тело, оно имеет ближе к центру некую как бы землю, по
окружности - некоторое как бы огненное свечение, а в промежутке - как бы
водянистое облако, а также более светлый воздух. Такие же элементы есть и у
Земли".
Как видим, задолго до Коперника Кузанец формулирует целый ряд смелых
утверждений (не останавливаясь перед мифологемами), подрывающих основы
астрономической теории Птолемея: Вселенная бесконечна пусть и привативно,
но это значит, что у нее нет предела; Земля не является центром мироздания,
а потому и не остается неподвижной. Отсюда следует далее, что в небе нет
неподвижных и фиксированных полюсов, согласно терминологии самого Николая
Кузанского, но "любая часть мира... движется". А это значит, что не
существует объективно данной точки отсчета, исходя из которой можно было бы
измерять движения небесных тел. Отсюда следует, что астрономические расчеты
не просто приблизительны, что допускалось в астрономии и раньше, но они
могут быть грубо ошибочными - а это уже новый взгляд на астрономию.
"Поскольку мы можем воспринять движение только в сравнении с чем-то
неподвижным, как-то полюсами или центрами, заранее не нуждаясь в них при
любом измерении движений, то очевидно, что мы ходим путями догадок
(coniecturis) и относительно всего ошибаемся".
Понятие центра мира, с точки зрения Николая Кузанского, есть не более чем
субъективное допущение. Объективно центра нет нигде, или, что то же самое,
он находится везде. Центром мы обычно называем, говорит Кузанец, точку
зрения наблюдателя, которому свойственно считать себя в центре, где бы он
ни находился, - такова иллюзия восприятия.
Роль философии Николая Кузанского в становлении научного мышления нового
времени до сих пор недостаточно оценена в нашей литературе. А между тем мы
видим, как именно Кузанец подготавливает логические и онтологические
предпосылки для того переворота в астрономии, который связан с именем
Коперника, и того переворота в физике (прежде всего механике), который
осуществил Галилей.
И в самом деле, вдумаемся, какой серьезный тезис выдвигает Кузанец: все
фиксированное, все определенное дано с конечной точки зрения, только
относительность абсолютна, ибо она есть выражение бесконечности. В
результате получается, что принцип определенности (высшее выражение
которого - единое Платона и неоплатоников) может быть, по Кузанцу,
характеристикой только низшего, рассудочного уровня бытия; все
тождественное себе, включая и сам логический закон тождества
(онтологическим и даже сверхонтологическим, или сверхбытийным, выражением
которого была в античной философии категория единого), отныне объявляется
сферой рассудочного знания, и только единое, понятое в своем тождестве с
бесконечным как совпадение противоположностей, т.е. как нарушение закона
тождества, представляет для Кузанца выражение высшей, божественной
реальности.
Именно Николай Кузанский положил начало той линии в новоевропейской
философии, которая идет от Бруно через Спинозу и затем к Шеллингу и Гегелю
и которую характеризует стремление мыслить высшее начало бытия как
тождество противоположностей. Для представителей этой линии не существует
двух различных начал бытия, как их мыслили античные философы - Платон и
Аристотель, Прокл, Плотин, а именно единого и беспредельного, формы и
материи; в этом смысле всех их можно называть монистами, противниками
дуализма. Если исходить, как это делает, например, Гаймсет, из того
положения, что монизм в философии представляет адекватную форму для
христианского монотеизма, тогда придется согласиться с ним в том, что и
патристика, и средневековая западная теология имеют неадекватную содержанию
христианского вероучения форму.
В действительности же представляется более правильным другое объяснение.
Характерная для Кузанца тенденция мыслить высшее начало бытия как тождество
противоположностей (единого и бесконечного) была результатом пантеистически
окрашенного сближения Бога с миром, Творца с сотворенным им сущим. В
результате такого сближения было нарушено важное как для неоплатоников, так
и для раннехристианской патристики убеждение в непостижимости единого.
Кузанец отходит как от Прокла, так и от Псевдо-Дионисия Ареопагита; он
считает неприменимым по отношению к божественному первоначалу закон
тождества, но полагает, что мы можем постигнуть Бога особым образом - путем
нарушения основного закона мышления, который и объявляется главным
принципом уже не ума, а рассудка. Ибо совпадение противоположностей требует
отмены закона тождества, что постоянно подчеркивает Николай Кузанский.
Казалось бы, что различие здесь между Григорием Нисским и Псевдо-Дионисием,
с одной стороны, и Николаем Кузанским - с другой, почти неуловимо. Ведь
можно возразить: поскольку Кузанец называет познание с помощью принципа
совпадения противоположностей "умудренным неведением", т.е., строго говоря,
даже и не знанием, а "знанием о незнании", то чем же тогда его точка зрения
отличается от точки зрения на этот счет представителей прежней
апофатической теологии, допустим, того же Дионисия, утверждающего, что Бог
непостижим?
А тем не менее различие здесь есть. И состоит оно в том, что Григорий и
Дионисий, указывая на непостижимость божественной реальности, не делают
отсюда вывода относительно того, что закон тождества, или, иначе говоря,
определенности, всякого сущего в строгом смысле слова неприменим и по
отношению к тварному бытию. И не делают этого вывода потому, что реальность
Бога и реальность мира у них строго различена. Кузанец же преодолевает
здесь именно это принципиальное различие Творца и твари, приходя к выводу,
что поскольку закон тождества неприменим к постижению Творца, то он
неприменим, вообще говоря, и к постижению тварного мира. Именно это и
означает заявление Кузанца о том, что мерой должно быть не единое, а
бесконечное.
Принцип относительности как важнейший исходный принцип науки нового времени
был следствием того пантеистически окрашенного монотеизма, какой мы находим
у Николая Кузанского и какой еще с большей последовательностью проводится у
пантеиста Джордано Бруно.
Поэтому мы не можем согласиться ни с Гаймсетом, ни с Клаусом Якоби, что
мышление Кузанца, повлиявшее на развитие философии и науки последующих
веков, есть по существу философское выражение христианского монотеизма.
Скорее это отход от христианского монотеизма, предполагающего сущностное
различение Творца и творения, шаг в сторону имманентизации христианского
трансцендентного Бога. Об этом свидетельствует та реакция, с которой было
воспринято учение Кузанца среди его современников. Наиболее характерно в
этой связи выступление уже упоминавшегося нами Венка. Интересно также
сравнение Николая Кузанского с Фомой Аквинским, выявляющее различия в
методе мышления этих двух теологов.
В своем ответе Венку Николай Кузанский разъясняет сущность своего метода,
указывая, что он опирается не на деятельность рассудка (ratiocinatio), а на
интеллектуальную интуицию, на созерцание ума. "Рассудок, - пишет Николай, -
ищет и пробегает - рассуждает (quaerit et discurrit).
Пробегание-рассуждение (discursus) необходимо определено двумя границами -
"от чего" и "к чему", друг от друга отличными, или, как мы их называем,
противоположными. Так что для дискурсивного рассудка границы противоположны
и раздельны. Ибо в области рассудка противоположности разделены, как в
понятии круга, которое состоит в том, что линии от центра к окружности
равны и центр не может совпасть с окружностью. Но в области разума
(intellectus), который увидел в единице свернутые в ней числа, в точке -
линию, в центре - круг, увидел совпадение единого и многого, точки и линии,
центра и круга, - все это достигается видением ума без дискурсии".
Вот каким путем в умы ученых постепенно проникали идеи, в конце концов
приведшие к отмене того способа мышления, который предполагал допущение
абсолютных точек отсчета: центра Земли и планетных орбит, "верха" и "низа"
и т.д.
Для понимания эволюции философского и научного мышления важно исследовать
не только те сдвиги в понятиях и методах, которые в конце концов выливаются
в научные революции, но и те подспудные тенденции в развитии мысли, которые
незаметно формируют культурно-историческое сознание эпохи, создавая не
всегда четко артикулированный и не всегда ясно определенный фон,
ориентирующий умы современников в определенном направлении, укрепляющий
одни стереотипы мышления и разрушающий другие. Хотя работы Кузанца
непосредственно на естественные науки оказали мало влияния, а у математиков
даже встретили поначалу вполне понятное сопротивление, тем не менее они во
многом определили именно горизонт мышления той эпохи. В утверждении
принципа относительности, столь важного для философии и науки нового
времени, роль Николая Кузанского трудно переоценить. Из утверждения, что
единое есть бесконечное, абсолютный минимум есть абсолютный максимум,
естественно вытекало, что бесконечное есть самая точная мера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75