если бы величина "небесного
свода" была бесконечной, то его движение вокруг Земли было бы невозможным -
вспомним аргументацию Аристотеля против возможности существования
"бесконечно большого тела". По Аристотелю, бесконечно большое тело не могло
бы ни двигаться, ни покоиться, к нему вообще не могли бы быть применены все
те определения, которые применяются к конечным телам. Характерно, что это
фундаментальное положение физики Аристотеля разделяет и Коперник:
"Вследствие известной физической аксиомы, что бесконечное не может быть ни
пройдено, ни каким-либо образом приведено в движение, небо необходимо
остановится".
Но Копернику-то как раз и нужно "остановить" небо! Ведь тезис о том, что
движется Земля, а небесный свод неподвижен, есть исходный пункт его
гелиоцентрической системы! А поэтому как раз та аксиома, что бесконечному
невозможно двигаться, которая для древней астрономии служила аргументом в
пользу конечности Вселенной, используется теперь Коперником как
дополнительный - и очень веский - аргумент в пользу тезиса о неподвижности
неба. "Ибо самое главное, - говорит он, - чем старались обосновать
конечность мира, это и есть движение".
Коперник, таким образом, не доказывает бесконечности Вселенной (из его
четвертого постулата самого по себе такой вывод не следует), но охотно
допускает эту бесконечность, ибо такое допущение сильно подкрепляет его
идею о движении Земли. Потому он и называет в числе своих важнейших
"гипотез" утверждение о том, что "мир неизмерим и подобен бесконечности".
Правда, научная добросовестность заставляет Коперника сделать при этом
оговорку: "Предоставим естествоиспытателям (видимо, имеются в виду
"физики", которые еще и в эпоху Коперника решали принципиальные
теоретические вопросы о структуре космоса, как это требовалось научной
программой Аристотеля. - П.Г.) спорить, является ли мир конечным или нет".
На примере Коперника мы видим, как понятие бесконечности в эпоху
Возрождения оказывается темой размышления не только философов и теологов,
но и ученых-математиков: допущение бесконечности очень важно для решения
собственно астрономических проблем. Вот как описывает ученик Коперника
Ретик ход работы своего учителя, который приходит к необходимости принять
новые допущения в силу невозможности объяснить наблюдаемые явления с
помощью старых допущений: "Господин доктор, наставник мой, наблюдения всех
времен вместе со своими собственными всегда имеет перед глазами, собранные
в полном порядке, как бы в указателях, а если понадобится что-нибудь или
установить, или превратить в практические правила, он идет от первых
произведенных наблюдений вплоть до своих собственных и обдумывает, как их
согласовать, затем, получив под руководством Урании правильные выводы, он
возвращается к гипотезам Птолемея и древних и, наконец, обдумав с
величайшей тщательностью, убеждается в силу астрономической КnЛgkh
(необходимости) в том, что их нужно отбросить и принять новые гипотезы, не
без некоторого божественного вдохновения и соизволения богов. С помощью
математики он из них геометрически получает добрые следствия, какие можно
вывести; затем с принятыми гипотезами согласует наблюдения древних и свои
собственные, и только тогда, выполнив все эти труды, он выводит
астрономические законы".
Как прекрасно показывает Ретик, ученый обращается к поискам новых
"гипотез", когда с помощью старых ему не удается "согласовать между собой"
наблюдаемые факты, так что гипотезы эти ему важны не сами по себе (как для
философа, например для Кузанца), а для построения стройной системы,
объясняющей наблюдаемые факты. Но как при этом ученый "ищет" новые
гипотезы? Очевидно, обращаясь к тем общефилософским, точнее
натурфилософским, идеям, которые "носятся в воздухе" его эпохи. Коперник,
как мы знаем, был хорошо знаком с новыми направлениями мысли - он учился в
Италии как раз тогда, когда там получили широкое распространение идеи
неоплатонизма; как показал Л.А. Биркенмайер, Коперник был знаком с Пико
делла Мирандолой, одним из выдающихся гуманистов XV в. и, стало быть, ему
не были чужды умонастроения итальянского неоплатонизма. Не случайно мы
встречаем в работах Коперника нескрываемо-полемическое отношение к
перипатетикам и почтительно-восхищенное - к пифагорейцам и Платону (именно
пифагорейцы были теми античными философами, к которым помимо платоновской
Академии чаще всего обращались взоры гуманистов-неоплатоников XV в.,
оппозиционно настроенных по отношению к современному перипатетизму).
Именно тенденция к пантеизму, заложенная в итальянском неоплатонизме XV в.,
оказала, надо полагать, свое влияние на "гипотезы" Коперника, который в
вопросе о бесконечности в определенном смысле пошел дальше Николая
Кузанского: ведь Кузанец, как мы отмечали, считал Вселенную конечной и
только Богу приписывал атрибут бесконечного. Правда, как мы видели,
Коперник делает еще частые оговорки, вводя понятие бесконечной Вселенной,
но именно на Коперника опирается Джордано Бруно, решительно снимающий все
эти оговорки и доказывающий (а не только допускающий в качестве гипотезы)
необходимость принятия идеи бесконечности мира уже как философ, т.е.
категорически.
Переворот, совершенный Коперником, имел, как мы знаем, серьезные
последствия не только для естествознания, но и для философии, не только для
науки о движениях небесных тел, но и для науки о движении (т.е. физики) в
целом: ведь гипотеза о подвижности Земли, если брать ее всерьез, в корне
подрывает основы аристотелевской натурфилософии: она отменяет важнейший
принцип последней, гласящий, что центр Земли совпадает с центром мира. А
ведь именно этот принцип составлял базу для теории естественного и
насильственного движения. Правда, сам Коперник, не имея возможности
предложить иную, чем у Аристотеля, теорию движения, что впервые сделал
только Галилей, был вынужден ввести не вполне убедительную гипотезу: он
допустил, что, не являясь центром мира, Земля тем не менее является центром
тяготения (см. приведенный нами выше второй постулат Коперника). Это
утверждение, разумеется, требовало дополнительного обоснования, которое в
сущности Коперник не мог дать.
Таким образом, отменив аристотелевское представление о структуре надлунного
мира (общее у Аристотеля с общеантичным - не в частностях, но в самом
принципе), Коперник сохранил аристотелевское учение о движении в подлунной
сфере. Но при этом у него возникла серьезная трудность: каким следует
считать вращательное (вокруг своей оси) и поступательное (вокруг Солнца, -
его, впрочем, Коперник тоже называет вращательным, поскольку оно круговое,
т.е. происходит по кругу) движение Земли - естественным или насильственным?
Насильственным - невозможно, так как оно с необходимостью всегда имеет
начало и конец и соответственно предполагает определенную внешнюю силу,
воздействующую на предмет. Признать же его естественным тоже
затруднительно, если мыслить в понятиях Аристотеля: естественное круговое
движение имеют, по Аристотелю, только небесные тела в силу особой их
природы, отличной от природы земных тел: ведь небесные тела эфирны, эфир же
- самый легкий элемент, который, фигурально выражаясь, лежит как бы на
границе между материальным и нематериальным, а потому для небесных тел и
возможно движение, которое недоступно ничему земному. Копернику же
приходится утверждать, что, хотя все земные тела имеют прямолинейное (т.е.
конечное) движение, сама Земля движется круговым (бесконечным) движением.
Это уже серьезное нарушение границы, проходящей между надлунным и подлунным
мирами. Вот как пытается Коперник преодолеть возникшее затруднение: "Если
говорят, что у простого тела будет простым и движение (это прежде всего
проверяется для кругового движения), то это лишь до тех пор, пока простое
тело пребывает в своем природном месте и в целостности. В своем месте,
конечно, не может быть другого движения, кроме кругового, когда тело
всецело пребывает в себе самом, наподобие покоящегося. Прямолинейное
движение бывает у тел, которые уходят из своего природного места, или
выталкиваются из него, или каким-либо образом находятся вне его. Ведь ничто
не противоречит так всему порядку и форме мира, как то, что какая-нибудь
вещь находится вне своего места. Следовательно, прямолинейное движение
происходит только, когда не все идет, как следует, а для тел, совершенных
по природе, - только когда они отделяются от своего целого и покидают его
единство".
Сохраняя основные принципы перипатетической физики, Коперник, как видим,
вводит новое по сравнению с Аристотелем понятие тела, которое, "пребывая в
своем природном месте и в целостности, движется равномерным круговым
движением, тем самым уподобляясь покоящемуся" (такое движение,
уподобляющееся состоянию покоя, свойственно, по Аристотелю, "последнему
небу").
Но такое примирение гелиоцентрической системы Коперника с научной
программой Аристотеля было все же искусственным и не убеждало современников
Коперника. Строго говоря, они были правы: созданная Коперником
астрономическая система требовала новой научной программы: она взрывала
рамки старой физики и не могла быть согласованной с принципами
перипатетической кинематики. Это одна из важных причин, почему
гелиоцентрическая система Коперника вплоть до создания новой кинематики,
основанной на принципе инерции (пусть даже и не вполне четко
сформулированном, как это мы видим у Галилея), не была принята большинством
ученых, в том числе и такими выдающимися, как, например, Тихо Браге. Этим
же обстоятельством в значительной мере объясняется и та оценка гипотезы
Коперника, которая была дана в предисловии А. Осиандера к первому изданию
основного сочинения Коперника "О вращениях небесных сфер". "Всякому
астроному, - писал Осиандер, - свойственно на основании тщательных и
искусных наблюдений составлять повествование о небесных движениях. Затем,
поскольку никакой разум не в состоянии исследовать истинные причины или
гипотезы этих движений, астроном должен изобрести и разработать хоть
какие-нибудь гипотезы, при помощи которых можно было бы на основании
принципов геометрии правильно вычислять эти движения как для будущего, так
и для прошедшего времени. И то и другое искусный автор этой книги выполнил
в совершенстве. Ведь нет необходимости, чтобы эти гипотезы были верными или
даже вероятными, достаточно только одного, чтобы они давали сходящийся с
наблюдениями способ расчета..."
Нужно сказать, что Осиандер высказывает здесь мысль, которая не могла ни
поразить, ни даже удивить астрономов того времени: ведь еще со времен
античности мы находим именно такого рода отношение астрономов к принимаемым
ими натурфилософским гипотезам - на этом как раз и основано характерное как
для античности, так и для средних веков размежевание между физикой и
астрономией, которое, надо сказать, было вполне в духе научной программы
Аристотеля.
С точки зрения развития научного мышления, характерно, однако, что именно
то обстоятельство, которое мешало ученым XV и первой половины XVI в.
полностью оценить значение системы Коперника, а именно противоречие этой
системы физике Аристотеля, в дальнейшем оказалось причиной триумфа системы
Коперника: при разработке новой теории движения Галилей в своей полемике с
перипатетиками именно на эту систему и опирался.

Глава 2

Галилео Галилей. Формирование классической механики

В течение довольно долгого времени, особенно под влиянием позитивистского
понимания истории науки, господствовало представление о Галилее как об
ученом, который полностью пересмотрел все традиционные представления о
науке, ее методах и задачах, какие были до него, и на расчищенном таким
образом, как бы пустом месте стал строить совершенно новое здание науки -
науки современной. Хотя Галилей действительно сделал больше других в деле
разрушения старого и создания нового понятия науки, тем не менее это не
означает, что он не опирался на определенную традицию, на те достижения,
которые составили предпосылки его собственной работы. Работы историков
науки XX столетия позволили увидеть более объективную картину генезиса
науки нового времени и роли Галилея в этом генезисе.
Сам Галилей называет несколько важнейших имен, традиции которых он
продолжает: критикуя Аристотеля, Галилей нередко апеллирует к Платону, а
еще чаще к Архимеду, чьи сочинения действительно оказали решающее влияние
на творчество Галилея. Из более близких по времени Галилей чаще всего
ссылается на Коперника, и неудивительно: обоснование гелиоцентрической
системы последнего, создание физики, которая согласовалась бы с этой
системой, стали делом жизни Галилея. Обращение к Копернику, к Архимеду и
античной математике, а также к Платону как представителю античной
математической программы лежит, так сказать, на поверхности (хотя, как мы
далее увидим, даже "лежащее на поверхности" не следует всегда принимать как
само собой разумеющееся: таков, в частности, "платонизм" Галилея). Но были
и такие источники мысли Галилея, которые надо было реконструировать,
поскольку о них не идет речь в текстах итальянского ученого, между тем они
сыграли важную роль в становлении как мышления Галилея, так и вообще науки
нового времени. В плане философском сюда следует отнести принцип совпадения
противоположностей Николай Кузанского, в плане собственно физическом -
теорию импульса (импетуса), восходящую к средневековой науке XIV в., а в
плане изучения движения с точки зрения его величины - прежде всего вывода
закона падения тел - средневековую теорию интенсии и ремиссии форм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75