В результате даже те ученые, которые, подобно Декарту, отвергают
атомизм как философское учение, в то же время нередко принимают его как
физическую гипотезу - в виде корпускуляризма.
В период становления классической механики атомизм как средство
моделирования физических процессов получает самое широкое распространение,
- такое, какого он не имел ни в эпоху античности и эллинизма, ни тем более
в средние века. И это понятно: атомизм объясняет все явления - не только в
неживой, но и в живой природе и, как видим на примере Гассенди, даже в
сфере духовной - чисто механическим путем. Вот почему, несмотря на наивный
и упрощенный подход Гассенди к объяснению процессов физического мира,
принимавшему подчас весьма фантастический характер, а также несмотря на то,
что теория познания Гассенди не в состоянии обеспечить фундамент, на
котором стоит его физика, Гассенди оказал большое влияние на развитие мысли
XVII столетия, в том числе и естественнонаучной. Многие из ученых - в том
числе отчасти и Ньютон - представляли себе атомы и пустоту в той форме,
какую они нашли у Гассенди. "Данное им (Гассенди.- П.Г.) определение атомов
чуть ли не дословно такое же, как у Ньютона в его "Оптике", изданной
пятьдесят лет спустя. Гассенди так убедительно обосновал эту точку зрения,
что она была принята всеми натурфилософами, не принадлежавшими к числу
ревностных приверженцев декартовой заполненности с ее вихрями".
Атомизм Гассенди принял и такой выдающийся ученый XVII в., как Христиан
Гюйгенс. "Следуя Гассенди, великому реставратору атомизма, Гюйгенс полагал,
что каждая маленькая независимая частица в универсуме есть твердая и
неразрушимая сущность. Вместе с атомистами Демокритом и Эпикуром он полагал
также, что все эти атомы движутся в пустом пространстве", - пишет историк
науки А. Эльзинга.
Сенсуалистическая теория познания Гассенди вела к иному представлению о
задачах и возможностях науки, чем то, какое мы находим в научной программе
картезианцев. Хотя Декарт выступил с резкой критикой традиционной
философии, тем не менее в одном отношении его идеал науки восходил к
античной традиции. Это обстоятельство отмечает Р. Уэстфел. "Декарт был
убежден, - пишет он, - что наукой следует называть не допущения, не
вероятные объяснения, но только необходимые доказательства, строго
выведенные из необходимых же начал. Хотя такая степень достоверности не
могла быть достигнута в деталях каузальных объяснений... но, во всяком
случае, общие принципы были вне сомнения, а именно, жесткое отделение
телесного от духовного и вытекающая отсюда необходимость механического
причинения (causation)". И в самом деле, пробабилизм Декарта
распространяется на объяснение отдельных явлений природы, в целом же
научное знание, по его убеждению, покоится на абсолютно достоверных
принципах. В этом - специфика картезианского рационализма.
В отличие от Декарта Гассенди в отношении познавательных возможностей
человека допускал известную долю скептицизма. Это был не радикальный
скептицизм как сознательно отстаиваемая философская позиция, как это имело
место у античных скептиков, - скептицизм Гассенди был весьма осторожный и
обосновывался ссылкой на конечность человеческого разума и на представление
о том, что основным источником познания является чувственное восприятие,
чувственный опыт. Согласно сенсуалистической традиции, природа не до конца
прозрачна для человеческого разума, поскольку она доступна человеку, так
сказать, не "изнутри", а "извне", а потому математическое описание явлений
движения, взаимодействия тел является главной задачей науки. Выше мы уже
отмечали, что такого рода мотивы не чужды были и Галилею, считавшему, что
математическое описание поведения природных объектов - задача для науки не
менее почтенная, чем установление умопостигаемых причинных связей между
этими объектами. Гассенди уже определеннее говорит о том, что установление
гипотез относительно сущности природных явлений - дело более
проблематичное, чем математическое описание природных процессов. И в этом
отношении ньютонов лозунг: "Гипотез не измышляю" - в известной мере тоже
восходит к Гассенди, который оказался ближе других континентальных
философов к английской традиции, больше ориентированной на эмпирический
опыт и эксперимент, чем на разум и его построения.
2. Христиан Гюйгенс. Атомистическая теория движения

Гюйгенс был одним из самых крупных представителей атомизма XVII в. Анализ
его творчества позволяет понять, в чем состояло отличие атомизма нового
времени от античного. Гюйгенс разрабатывает атомистическую программу в
полемике с Декартом, с одной стороны, и с Ньютоном - с другой. Его не
удовлетворяет ньютонов принцип дальнодействия, он не принимает также идею
абсолютного пространства. Что же касается Декарта, то последний
отождествляет материю с пространством, считая, таким образом, ее
непрерывной, а не дискретной.
В отличие от Декарта Гюйгенс различает тело и пространство, отождествляя
тело с атомами, а пространство с пустотой. Главным определением атомов
Гюйгенс считает бесконечную твердость, благодаря которой они в состоянии
оказывать сопротивление всякому внешнему воздействию. Вот что пишет Гюйгенс
Лейбницу в этой связи: "Основание, побудившее меня предположить
неразрушимые атомы, состоит в том, что я, как и Вы, господин Лейбниц, не
могу согласиться с картезианским принципом, что сущность тел состоит только
в протяжении. Для того, чтобы тела могли сохранять свою форму и при
движении оказывать друг другу сопротивление, я скорее считаю необходимым
приписать им непроницаемость и сопротивление любому разделению их частей.
Следует допустить, что это сопротивление бесконечно велико..."
Картезианцы резко отвергли тезис Гюйгенса об абсолютно твердых атомах. Так,
картезианец Д. Папен в 1690 г. писал Гюйгенсу: "...мне не нравится Ваше
утверждение, что совершенная твердость есть одно из существенных свойств
тел. Мне кажется, что это равносильно допущению существенного свойства,
которое отбрасывает нас от всех математических или механических принципов".
Как видим, атомисты, так же как и картезианцы, стремились к очищению
механики от всех понятий, которые они считали недостаточно механическими, -
в этом был пафос всех четырех научных программ XVII в., включая и Ньютона,
и Лейбница. Картезианцы пытались строить механику на основе континуализма,
а атомисты мыслили материю дискретной. Приписывая атомам бесконечную
твердость, т.е. бесконечную силу сопротивления всякой попытке разделения на
части, Гюйгенс этим путем пытается преодолеть то противоречие, которое он
усматривает в декартовской теории корпускул. Декарт, не признавая атомизма
в качестве метафизической гипотезы, не допуская, таким образом, пустоты, в
то же время допускал существование физических корпускул различной формы,
движущихся соответственно с разной скоростью. Это различие формы и скорости
корпускул как раз и обусловливает, согласно Декарту, различие стихий
природы - газообразной, жидкой и твердой.
Декартова программа в вопросе о природе материи включает два не вполне
согласуемых между собой момента: поскольку материя тождественна
пространству, она бесконечно делима, поскольку же она составляет субстрат
физических тел, она разделена на множество частей. Декарт не случайно
прибегает к посредничеству Бога для того, чтобы бесконечно делимую
материю-пространство превратить в разделенную на части материю-вещество:
между этими моментами мы видим hiatus, зияние, которое преодолевается здесь
с помощью внелогического скачка. Гюйгенс хорошо видел невозможность перейти
от непрерывности пространства-материи к корпускулам. Правда, он фиксирует
эту непоследовательность Декарта не в самом исходном пункте, но в
следствии, вытекающем из него.
Поясняя, как из разделенной Богом на части материи образовалась затем
Вселенная, Декарт вынужден показать, каким образом из одинаковых
первоначально частей образовались впоследствии различные как по форме, так
и по скорости корпускулы. "...Какой бы фигуры части тогда (в начале
космогонического процесса. - П.Г.) ни были, с течением времени они не могли
не стать округлыми, так как имели различные кругообразные движения. Так как
сила, которой вначале части были движимы, оказалась достаточной, чтобы
отделить их друг от друга, то этой же сохранившейся в них и в дальнейшем
силы, очевидно, хватило, чтобы обточить все углы частей по мере их
столкновений..."
Схема Декарта проста. Все мироздание создано с помощью двух начал: материи
и движения. Движение производится силой, исходящей от Бога. Божественная
сила делит непрерывную материю на части и затем сохраняется в этих частях,
являясь источником их движения. С помощью движения первоначально созданные
одинаковыми корпускулы взаимно шлифуют друг друга, в результате чего
образуются: 1) округлые частички; 2) их более мелкие "осколки", "отлетающие
от углов"; 3) более грубые, а потому плохо поддающиеся "обтачиванию"
частицы. Из этих трех видов корпускул и образовался, по Декарту, весь
видимый космос: подвижные шарообразные частицы составили жидкость, из
которой создано небо; "осколки", обладающие наибольшей скоростью, стали
субстратом Солнца и звезд, а третий род наиболее плотных и наименее
подвижных частиц образовал Землю, планеты и кометы. Именно различием формы
и скорости частиц Декарт объяснял различие трех видов вещества: "... Солнце
и неподвижные звезды излучают свет, небеса его пропускают, Земля же,
планеты и кометы его отбрасывают и отражают". Таковы основные определения
трех элементов мира: светиться, быть прозрачным и быть непрозрачным
("плотным" ).
Гюйгенс обнаруживает противоречие в декартовой модели космогенеза. "Если
потребовалась определенная сила для того, чтобы преодолеть противостояние
сопротивлению, которое оказывали эти углы и выступы всякому изменению
формы, то благодаря чему, по его (Декарта. - П.Г.) мнению, можно определить
и ограничить это сопротивление?.. Если же углы и выступы не оказывают
никакого сопротивления, так что эти тела могут округлиться и обточиться,
сталкиваясь с какими-либо другими частицами, то почему же тогда они не
слепились, как сырая глина, и как они могли сохранить свою форму, после
того как они уже стали круглыми?" Гюйгенс увидел противоречие декартова
понятия материи в его физическом воплощении. В сущности, это противоречие
носит логический характер и содержится в утверждении Декарта, что материя:
1) бесконечно делима, т.е. непрерывна, и в то же время 2) поделена на
части. Декарт не указал принципа, сообразно которому можно было бы
обоснованно перейти от первого тезиса ко второму. Декарт не нашел лучшего
решения проблемы непрерывного и неделимого, чем поставить их рядом, указав
лишь, что с точки зрения метафизической материя непрерывна, тогда как с
точки зрения физической она дискретна.
Указывая, что у Декарта нет твердого критерия меры сопротивляемости частей
разрушению, Гюйгенс выходит из этого противоречия, тем что превращает
физическое определение материи у Декарта в метафизическое. Материя,
согласно Гюйгенсу, по самой своей сущности дискретна, и при этом атом
является бесконечно твердым, т.е. обладает бесконечной силой сопротивления
разделению на части. Так в полемике с Декартом Гюйгенс формулирует исходное
положение атомистической программы, определяя атом как бесконечно твердое
тело.
Не разделяет Гюйгенс и принципов ньютонианской научной программы. Он
решительно отклоняет идею действия на расстоянии, т.е. принцип тяготения,
лежащий в основании физики Ньютона. Не признает Гюйгенс и ньютоновского
понятия абсолютного пространства и, соответственно, абсолютного движения.
Правда, как видно из переписки Гюйгенса с Лейбницем, первоначально Гюйгенс
склонялся к тому, чтобы, подобно Ньютону, различать абсолютное и
относительное движения, и считал абсолютным вращательное движение.
Впоследствии, однако, Гюйгенс пришел к выводу, что вращательное движение
ничем принципиально не отличается от прямолинейного, и в этом вопросе занял
позицию, близкую к Лейбницу, который с самого начала не признавал
ньютоновского различия между движением абсолютным и относительным, считая,
что все движения должны рассматриваться как относительные. "Долгое время я
считал, - пишет Гюйгенс, - что вращательное движение содержит критерий для
истинного (т.е. абсолютного, а не относительного. - П.Г.) движения в
проявляющихся в нем центробежных силах. Применительно к другим феноменам
это фактически одно и то же, вращается ли рядом со мной круглый диск или
колесо, или же я сам двигаюсь вокруг покоящегося диска. Но если на край
диска положить камень, то последний отбрасывается только в том случае, если
движется диск. Из этого раньше я делал вывод, что круговое движение диска
не является относительным по сравнению с другим предметом. Между тем этот
феномен свидетельствует лишь о том, что части колеса в силу давления на
периферию побуждаются к относительному по отношению друг к другу движению в
разных направлениях. Вращательное движение есть поэтому лишь относительное
движение частей, которые приводятся в действие в разных направлениях, но
держатся вместе благодаря их связи или соединению... Большинство держатся
взгляда, что истинное движение тела происходит тогда, когда тело
выбрасывается из определенного фиксированного места в мировом пространстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75