Выражение "материя" обозначало тогда у Лейбница
всевозможные разновидности субстанций. В сущности, таких взглядов Лейбниц
придерживался и в дальнейшем, но терминология менялась: первичную материю с
указанными выше свойствами он называл латинским словом moles (примерно -
"громада"), вторичную материю - массой. Со вторичной материей мы переходим
в область механики и физики - к протяженности и непроницаемости добавляется
понятие об инерции, об инертной массе тела, без чего нельзя получить
правильные законы соударения тел и движения тел вообще. Именно такая
вторичная материя наделяется Лейбницем деятельной силой, тогда как
первичной материи, которая представляет собой еще нечто неполное, "голую
материю", такое деятельное начало не присуще, она пассивна".
Вторичная материя представляет собой, как видим, нечто иное, чем материя,
как ее понимали, с одной стороны, аристотелики, а с другой - картезианцы.
Вторичная материя у Лейбница есть уже результат соединения чисто пассивной
первичной материи с силой, несущей в себе начало формы. Именно с этой
второй материей и имеет дело физика, изучая движение тел. В работе "Новая
физическая гипотеза" (1671) Лейбниц говорит о двух способах рассмотрения
движения: кинематическом, который берет движение на уровне явления, и
динамическом, при котором исследуются причины движения. То обстоятельство,
что пространство у Лейбница не есть внутренняя характеристика материальных
тел, побудило его в отличие от Декарта вплотную заняться именно проблемами
динамики.
В 60-70-е гг. XVII в. в центре внимания физиков оказалась теория
взаимодействия тел, в частности динамическая теория удара. В 1668 г.
Лондонское Королевское общество объявило конкурс на лучшую работу по теории
удара. Гюйгенс, Рен и Валлис дали, каждый независимо от других, объяснение
этого явления: Валлис предложил математическое решение проблемы удара не
упругих, а Гюйгенс и Рен - упругих тел. Гюйгенс, с которым Лейбниц был
дружен начиная с 1672 г., не мог не привлечь внимания своего младшего
коллеги к этому вопросу. Не удивительно, что проблема толчка занимала
Лейбница на протяжении многих лет. В результате Лейбниц пришел к следующему
выводу. "Если... мыслить тело только с помощью математических понятий,
таких, как величина, форма, место и их изменение, и допускать изменение
скорости только в момент столкновения, не прибегая к метафизическим
понятиям, то есть применительно к форме - к понятию деятельной силы, а
применительно к материи - к понятию инертности и сопротивления, то есть,
другими словами, если определять результат удара лишь посредством
геометрического сложения скоростей, то отсюда, как я показал, вытекает
следствие, что скорость даже и самого малого тела полностью должна
переходить к большому телу, с которым малое сталкивается. Следовательно,
покоящееся тело, каким бы большим оно ни было, увлекалось бы любым другим,
как угодно малым сталкивающимся с ним телом, нисколько при этом не замедляя
движение этого малого тела. Ибо при таком понимании материи нельзя говорить
ни о каком сопротивлении, а можно говорить лишь о безразличии по отношению
к движению и покою. Поэтому сдвинуть с места большое тело было бы не
труднее, чем сдвинуть малое... Это и подобные ему следствия стоят в
противоречии с порядком вещей и противоречат принципам истинной метафизики".
В 1686 г. была напечатана статья Лейбница под названием "Краткое
доказательство замечательной ошибки Декарта и других насчет закона природы,
посредством которого, как они думали, Бог сохраняет всегда одинаковое
количество движения в природе и который, однако, извращал всю механику". В
этой статье Лейбниц вносит поправку в сформулированный еще Декартом закон
сохранения количества движения, указывая на то, что количество движения,
равное произведению массы тела на его скорость, не тождественно количеству
силы.
Понятие силы у Лейбница не может получить своего окончательного объяснения
в рамках динамики - оно отсылает к метафизике, где сила трактуется как
форма. Однако понятие формы у Лейбница не тождественно аристотелевскому. В
чем же состоит отличие лейбницевской трактовки формы от понимания ее у
Аристотеля? Для ответа на этот вопрос следует проанализировать центральное
понятие метафизики Лейбница - понятие монады.

6. Монадология
Как мы уже знаем, монада - это единое, или единица. Монада проста, т.е. не
состоит из частей, или, что то же самое, неделима. Поскольку все
материальное - сложно, состоит из частей, то монада не может быть
материальной. Не протяжение, а деятельность составляют ее сущность. Но в
чем же состоит деятельность монады? Как поясняет Лейбниц, эта деятельность
представляет собой именно то, что невозможно объяснить с помощью
механических причин: представление, или восприятие (representatio), и
стремление (appetitio). Представление невозможно получить ни из анализа
протяжения, ни путем комбинации физических атомов, ибо оно не есть продукт
взаимодействия механических элементов. Остается, как говорит Лейбниц,
допустить его как исходный, первичный, простой элемент, простую субстанцию,
из которой составляется все сложное. Обратим внимание на эту сторону дела:
сложная субстанция составляется из простых, "сложная субстанция есть не что
иное, как собрание, или агрегат, простых" - здесь как раз и заключается
одно из важнейших отличий лейбницева понимания единого, или формы, от
античного.
Итак, восприятие (перцепция) и стремление составляют внутреннее содержание
монад. Деятельность монад выражается в непрерывной смене внутренних
состояний. Главное, что при этом отмечает Лейбниц, - это самодовление
(автаркия) каждой монады, благодаря которой они являются источником своих
собственных внутренних действий, "бестелесными автоматами". В этом пункте
сказывается стремление Лейбница отстоять известную самостоятельность
природы, которая в картезианстве и особенно в окказионализме предстала как
мертвый механизм, а у Мальбранша даже как простая внешняя оболочка для
деятельности божественного Творца.
Лейбниц хочет не только вернуть природе жизнь и творческое начало. Он
пытается показать, что самостоятельной жизнью обладает в природе каждый
индивидуум, каждая вещь, и при этом не только растение или животное, но и
минерал, и металл. Недаром Лейбниц придает большое значение принципу
индивидуальности и видит в его разработке заслугу средневековой схоластики;
еще в юности он написал сочинение "De Principio Individui" (1663) -этот
принцип и лег в основу его монадологии.
Рассмотрение субстанции как индивидуально сущего ("вот этого") характерно
для номинализма, получившего в XVI-XVII вв. наибольшее развитие в
английской философии - у Бэкона, Гоббса и Локка. Эта номиналистическая
линия в мышлении восходит к Аристотелю, который в "Категориях" определяет
первичную субстанцию (сущность) как то, что "не сказывается ни о каком
подлежащем и не находится ни в каком подлежащем, как, например, отдельный
человек или отдельная лошадь". Лейбниц разделяет номиналистическую точку
зрения, считая, что реальное бытие принадлежит индивидуальным сущностям, и
соответственно принимает основные положения аристотелевской логики. "Так
как действовать и испытывать действие - свойство собственно индивидуальных
субстанций... то необходимо объяснить, что такое эта субстанция. Совершенно
справедливо, что когда несколько предикатов приписываются одному и тому же
субъекту, а этот субъект не приписывается никакому другому, то его можно
назвать индивидуальной субстанцией... Не подлежит сомнению, что всякое
действительное свойство предикативности имеет некоторое основание в природе
вещей, и когда предложение не бывает тождественным, т.е. когда предикат не
включается прямо в субъект, то он должен включаться в него потенциально, а
это есть то, что философы называют in-esse, говоря, что предикат находится
в субъекте. Таким образом, термин "субъект" всегда включает в себя термин
"предикат", так что тот, кто мог бы в совершенстве овладеть понятием
какого-либо субъекта, мог бы также сделать вывод о том, что последнему
принадлежит такой-то предикат".
Отсюда можно видеть, что значимость и высшая познавательная ценность закона
тождества обосновывается у Лейбница онтологически, путем указания на
природу субстанции как индивидуальной сущности, содержащей в себе все свои
предикаты, хотя наш конечный ум и не может непосредственно все их видеть.
По поводу того, кто оказал на Лейбница решающее влияние в вопросе о
значении индивидуального начала, существует целый ряд предположений,
которые здесь не место подробно рассматривать. Нет сомнения, что известное
влияние на Лейбница в этом пункте оказал Гоббс, номинализм которого
базировался на предпосылке множественности субстанций, т.е. единичных
вещей. Высказывание Лейбница в 1671 г., что как люди и животные, так и
растения и минералы имеют в себе ядро своей субстанции, может быть
истолковано в духе номинализма Гоббса. Не лишено оснований и соображение
исследователя творчества Лейбница В. Кабица о том, что на формирование идеи
плюрализма субстанций оказала влияние также протестантская школьная
философия, в частности идущее от Дунса Скота понятие haecceitas (этость),
известное также под именем species monadica (монадический вид), individuum
monadicum (монадический индивидуум).
Средневековая философия действительно оказала влияние на метафизику
Лейбница. Не только у скотистов, но и в томистской традиции проблема
индивидуации занимала существенное место. Б. Ясиновский обратил внимание на
то, что тезис "оmn individuum tota sua entitate individuatur", высказанный
Лейбницем в его юношеской работе 1663 г., заимствован им у Фомы Аквинского.
Существенно, однако, и отличие Лейбница от Фомы. Согласно Фоме,
индивидуация осуществляется благодаря материи, и только среди ангелов как
существ бестелесных каждый индивидуум должен быть infma species и должен
отличаться от всех других по самой своей сущности. У Лейбница же это
положение томистов отнесено ко всякой субстанции вообще. Это обстоятельство
вносит немало путаницы в понятие монады, особенно в связи с вопросом о
соотношении феноменального и реального, материального и сверхматериального
уровней рассмотрения.
Интерес к многообразию и многоликости мира и всего сущего в нем характерен
также и для мировосприятия Ренессанса. Что касается понятия монады, то
Лейбниц мог позаимствовать его как у Бруно, так из тех же источников, в
которых черпал и сам Бруно: у пифагорейцев и платоников - как античных, так
и средневековых.
Есть один важный момент в лейбницевой монадологии, который отличает его не
только от Бруно, но и от Николая Кузанского: монады Лейбница не могут
погибнуть естественным образом, они могут быть только уничтожены
божественной волей, которая их сотворила. Таким образом, они совечны миру:
так как вечность мира, согласно средневековым представлениям, есть не
этернитac, а семпитернитас (этернитас присуща только Богу), т.е.
представляет собой беспредельную длительность, то и монадам присуща эта
последняя. Они не погибают и не возникают, а, будучи сотворены однажды,
составляют элементы мироздания. Так в системе Лейбница решается вопрос о
бессмертии души: бессмертием обладает каждая индивидуальная душа, сохраняя
свою обособленность и индивидуальность и после смерти, - тезис, который не
мог принять пантеист Бруно, так же как его не мог принять старший
современник Лейбница - пантеист Спиноза.
Обособленность каждой монады у Лейбница доведена до крайнего предела.
Монады не могут сообщаться друг с другом, влиять друг на друга или
испытывать влияние чего-то извне; они, как выражается Лейбниц, "не имеют
окон". Так же точно, как у Декарта, окказионалистов и Спинозы, субстанция
есть то, что определяется только через само себя и тем самым не зависит ни
от чего другого, а потому субстанция мышления и субстанция протяжения (у
Спинозы, правда, это атрибуты единой субстанции) не имеют между собой
никакой непосредственной связи и не могут воздействовать друг на друга,-
так и у Лейбница бесконечное множество простых субстанций-монад не могут
иметь друг с другом никаких контактов и соприкосновений, ибо каждая из них
- абсолютно замкнутое, самодовлеющее, саморазвивающееся внутреннее бытие,
внутренний микрокосм.
Однако в то же время каждая из монад воспринимает в себе самой весь космос
во всем его богатстве и многообразии. В зависимости от степени ясности
своих представлений монады воспринимают мир лишь смутно и неотчетливо, либо
более ясно и, наконец, даже при свете сознания, как человеческая разумная
душа. Здесь Лейбниц разделяет предпосылку окказионализма: синхронность
протекания восприятий в замкнутых монадах происходит благодаря посредству
Бога, установившего и поддерживающего предустановленную гармонию
внутреннего мира всего бесконечного множества монад. "...В простых
субстанциях, - пишет Лейбниц, - бывает только идеальное влияние одной
монады на другую, которое может происходить лишь через посредство Бога,
поскольку в идеях Божиих одна монада с основанием требует, чтобы Бог,
устанавливая в начале вещей порядок между другими монадами, принял в
соображение и ее. Ибо, так как одна сотворенная монада не может иметь
физического влияния на внутреннее бытие другой, то лишь указанным способом
одна монада может находиться от другой в зависимости".
В результате связи через Бога, т.е. через предустановленную гармонию,
каждая монада, будучи "лишенной окон", в то же время является зеркалом
Вселенной. "...Души вообще, - говорит Лейбниц, - суть живые зеркала или
отображения мира творений..." Не через внешнее, физическое воздействие, а
через самих себя монады видят и понимают друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75