Под "земными
вещами" понималось прежде всего практически ориентированное познание
природы. Предоставив дело спасения души "одной лишь вере", протестантизм
тем самым вытолкнул разум на поприще мирской практической деятельности -
ремесла, хозяйства, политики. Применение разума в практической сфере тем
более поощрялось, что сама эта сфера, с точки зрения реформаторов,
приобретает особо важное значение: труд выступает теперь как своего рода
мирская аскеза, поскольку монашескую аскезу протестантизм не принимает.
Отсюда уважение к любому труду - как крестьянскому, так и ремесленному, как
деятельности землекопа, так и деятельности предпринимателя. Этим
объясняется характерное для протестантов признание особой ценности
технических и научных изобретений, всевозможных усовершенствований, которые
способствуют облегчению труда и стимулируют материальный прогресс.
Именно в этих условиях возникает экспериментально-математическое
естествознание, первые шаги которого мы видим в конце XVI-начале XVII вв. в
творчестве Кеплера, Галилея, Кавальери и др. Уже в XVII в. новая наука о
природе во многом определяла содержание и задачи метафизики, а в XVIII и
XIX вв. вообще оттеснила последнюю на задний план, создав особый -
сциентистский - способ мышления и жизненной ориентации, по сей день
определяющий характер европейской культуры и индустриально-технической
цивилизации, ставшей теперь всемирной. По словам немецкого философа Г.
Ромбаха, "точная наука есть философия нового времени". Это может показаться
преувеличением: ведь хорошо известно, что философия, нередко (а особенно в
первой половине XIX в.) настроенная критически по отношению к сциентизму,
тоже принесла на европейской почве достаточно богатые плоды. И тем не менее
именно наука главным образом определяла как общественное сознание, так и
общий облик новоевропейской цивилизации. Это станет особенно очевидно, если
принять во внимание еще одну важную особенность этой цивилизации, вызванную
к жизни именно развитием науки.
Я имею в виду технику, по своему характеру отличающуюся от той, что
существовала в восточных обществах, в античности и в средневековье.
Возникшая в XVII-XIX вв. в союзе с экспериментально-математическим
естествознанием, техника больше всего повлияла на особенности того типа
цивилизации, которую мы называем индустриальной. "Современная техника, -
пишет немецкий философ С. Мозер, - это автономное образование истории
нового времени, так же как наука и искусство. Она не есть просто сумма
отдельных методов. Скорее последние суть конкретные проявления этого
автономного и универсального процесса".
Связь между экспериментально-математическим естествознанием и техникой -
глубинная, органическая: само рождение механики невозможно без преодоления
непереходимого рубежа между естественным, природным, с одной стороны, и
техническим, искусственным, с другой, рубежа, который существовал и на
Востоке, и на Западе вплоть до XVI в. В виде эксперимента техника входит в
само тело новой науки, а потому реальность, изучаемая новым
естествознанием, - это не просто природная, но конструируемая реальность,
создаваемая в значительной мере с помощью технической аппаратуры. В свою
очередь полученные таким образом достижения науки открывают возможность для
неограниченного развития техники.
Все эти особенности новоевропейской культуры вызвали к жизни и новую
ориентацию философии. Если в средние века она выступала в союзе с
теологией, а в эпоху Возрождения - с искусством и гуманитарным знанием, то
начиная с XVII в. она опирается главным образом - хотя, конечно, не
исключительно - на науку. Поэтому для понимания проблем, которые стояли
перед философской мыслью XVII-XVIII вв., надо принять во внимание специфику
нового типа науки о природе, основы которой закладывались именно в этот
период и которая существенно отличается от естествознания античности и
средних веков. И поскольку наука занимает ведущее место в мировоззрении
этой эпохи, то и в философии на первый план выходят проблемы теории
познания - гносеологии, хотя первоначально гносеология еще обосновывается с
помощью онтологических предпосылок.
Учитывая это обстоятельство, мы рассматриваем историю философии нового
времени в ее тесной связи с развитием науки: наряду с анализом философских
учений Николая Кузанского, Джордано Бруно, Рене Декарта, Фрэнсиса Бэкона,
Готфрида Лейбница, Иммануила Канта мы исследуем творчество таких выдающихся
ученых, как Галилео Галилей, Исаак Ньютон, Христиан Гюйгенс, Роберт Бойль и
др. Прослеживание связи философии с наукой позволяет, с одной стороны,
выявить теоретические предпосылки новой математики и естествознания, а с
другой, увидеть, каким образом наиболее продуманные философские построения
уходят своими корнями в ту почву, из которой растет и научное мышление этой
эпохи и которая определяет духовный горизонт новой Европы.

Глава 1

ФИЛОСОФИЯ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ
1. ОТ ТЕОЦЕНТРИЗМА СРЕДНИХ ВЕКОВ К АНТРОПОЦЕНТРИЗМУ РЕНЕССАНСА


Эпоха Ренессанса - это начало процесса секуляризации, определившего во
многом характер новоевропейской культуры. Начавшаяся автономизация всех
сфер социальной и культурной жизни существенно отражается и на роли и
значении отдельного индивида, который обретает все большую
самостоятельность по мере того, как ослабляются корпоративные и религиозные
связи, через которые он обретал свое место в системе целого. А именно
наличие этих связей характерно для средневекового общества. Немецкий
историк Георг Фойгт еще в конце прошлого века подчеркивал эту особенность
средневековой жизни: "Ничто так не проникает собой всю средневековую жизнь
и не характеризует ее более, чем корпоративизм. После хаоса, вызванного
переселением народов, обновленное человечество кристаллизовалось в группы,
упорядоченные структуры, системы. Иерархия и феодализм - это были только
самые крупные формы организации. Даже научная жизнь... подчинялась всеобщей
тенденции: она, как замерзающая вода, стягивалась вокруг некоторых центров,
а уже из этих центров во все стороны исходили лучи. Не было другой эпохи,
когда такие массы людей жили бы и действовали - даже думали и чувствовали -
настолько одинаково, как в средние века. Если появлялись выдающиеся люди,
то они выступали только как представители системы, в центре которой они
стояли, только как первые среди равных, точно так же, как главы феодального
государства и церкви. Их величие и сила зависели не от случайностей и
своеобразия их личности, а от того, что они энергично представляли
идеальное ядро своей системы и при этом жертвенно отрицали самих себя...
Предводителями человечества были не индивиды, духовно подчиняющие себе
массы, а сословия и корпорации, для которых индивидуум представляет собой
только некоторую норму (стандарт)".
В эпоху Возрождения эта ситуация меняется. Индивид все чаще представляет не
тот или иной союз, а самого себя; отсюда вырастает его новое самосознание и
новая общественная позиция: гордость и самоутверждение, сознание
собственной силы и таланта отличает человека эпохи Ренессанса. В
противоположность сознанию средневекового человека, который считал себя
всецело обязанным традиции даже в том случае, если он как художник или
ученый создавал нечто новое, индивид эпохи Возрождения склонен приписывать
все свои заслуги только самому себе. "Пробуждение индивидуальности, - пишет
в этой связи Я. Буркгардт, - проявляется также в преувеличенном взгляде на
самостоятельное развитие, в утверждении, что нравственное или умственное
состояние индивидуума складывается независимо от родителей и предков, в
отрицании наследственности".
Именно эпоха Возрождения дала миру ряд выдающихся индивидуальностей -
людей, обладавших ярким темпераментом, всесторонней образованностью,
выделявшихся среди остальных своей волей, целеустремленностью, неуемной
энергией. И дело, разумеется, здесь не в том, что по случайному стечению
обстоятельств XV и XVI вв. оказались столь богаты крупными дарованиями, -
дело тут в самой установке сознания, которая и содействовала формированию
"ренессансного человека". В средние века мы видим немало людей с
энциклопедическими познаниями. Такие теологи и ученые, как Роберт
Гроссетест, Роджер Бэкон, Фома Аквинат, такие поэты, как Данте, были людьми
не менее одаренными и не менее образованными, чем Леонардо да Винчи или
Альберти. Но у них была другая установка: они не стремились всех превзойти,
это не было их сознательной целью, как у людей XV в., где отличие от
остальных становится сознательно культивируемой чертой личности, а
дарования и мастерство - средством удовлетворения честолюбия.
Характерна в этом отношении биография Льва Альберти, рассказанная
Буркгардтом, весьма глубоко проникшим в дух этой эпохи. "С самого детства
Лев Альберти оказывается первым во всем, чем только может человек
отличаться от других. Его успехи в гимнастических и всякого рода физических
упражнениях вызывают вообще удивление; рассказывают, как он без разбега
перепрыгивает через головы людей, бросает монету в соборе так, что она
залетает под верхний свод; как он укрощает самых диких коней, потому что
хочет превзойти всех в трех отношениях: в искусстве говорить, ходить и
ездить верхом. Он обязан одному себе успехами в музыке и тем не менее
знатоки удивляются его произведениям. Он стал изучать право... но после
нескольких лет занятий заболел от переутомления; на 24 году у него стала
ослабевать память к словам, хотя способность понимания вообще не
уменьшилась, - тогда он перешел к изучению физики и математики, но в то же
время искусств, вступая в беседу с учеными, художниками и ремесленниками и
перенимая у них технику искусств и ремесел, вплоть до сапожного мастерства".
Как видим, стремление Альберти к разностороннему образованию и
всестороннему развитию личности не в последнюю очередь подогревалось
желанием "всех превзойти" - и не только в одном каком-нибудь искусстве или
науке, но превзойти именно в разносторонности, в умении все сделать и все
познать. Видимо, в отличие и в противоположность средневековому мастеру,
который принадлежал к своей корпорации, к своему цеху и который должен был
достичь мастерства именно в своей сфере, ренессансный мастер, освобожденный
от корпорации и вынужденный сам отстаивать свою честь и свои интересы,
видит свое принципиальное отличие именно во всесторонности своих умений и
знаний. Такую установку мы встречаем и у другого выдающегося художника
эпохи Возрождения - у Бенвенуто Челлини. Бенвенуто не знал усталости в
овладении все новыми и новыми видами искусства; он был большим мастером в
разных видах многогранного ювелирного мастерства, в резьбе печатей и
медалей, чеканке монет; занимался фортификацией и зодчеством,
артиллерийским искусством, играл на флейте и кларнете, и, наконец, был
непревзойденным ваятелем. Вот что пишет Челлини об этой своей
многосторонности: "Все эти сказанные художества весьма и весьма различны
друг от друга; так что если кто исполняет хорошо одно из них и хочет
взяться за другие, то почти никому они не удаются так, как то, которое он
исполняет хорошо; тогда как я изо всех моих сил старался одинаково
орудовать во всех этих художествах; и в своем месте я покажу, что я добился
того, о чем я говорю".
Стремлению быть выдающимся мастером - художником, поэтом, ученым и т.д. -
содействует общая атмосфера, окружающая одаренных людей буквально
религиозным поклонением; их чтут теперь так, как в античности - героев или
в средние века - святых. "В Италии в это время, - пишет Я. Буркгардт, -
города считают величайшею честью обладать прахом кого-нибудь из знаменитых
людей, даже родившегося в другом городе, и нас невольно поражает стремление
флорентийцев, например, еще в XIV веке, задолго до сооружения Санто-Кроче -
обратить собор в пантеон великих людей. Здесь они хотели поместить
великолепные гробницы Аккорзо, Данте, Петрарки, Боккаччио и юриста
Цанноби-делла Страда. Позже, в XV веке, Лоренцо Великолепный обращался к
сполетинцам с личной просьбой уступить Флорентийскому собору останки
художника Фра-Филиппо-Липпи, но получил ответ, что они, жители Сполето, не
богаты излишними украшениями в своем городе, в особенности такими, как прах
знаменитых людей, а потому не могут уступить его никому".
Такая обстановка, безусловно, способствовала развитию наук, искусств и
ремесел, но одновременно она порождала сильнейшее честолюбие и жажду славы,
известности. Жажда стать известным была так сильна, что многие не
останавливались ни перед какими средствами, чтобы прославиться. Как говорит
Макиавелли, "многие, не имея возможности отличиться чем-нибудь похвальным,
стремятся к той же цели постыдным путем".
Социально-экономическому развитию общества XV-XVI вв. и общей
психологически-духовной атмосфере соответствовало и развитие
философско-теоретической мысли. В эпоху Возрождения формируется совершенно
новое самосознание человека; и хотя сама эта эпоха сознает себя по
преимуществу как возрождение античной культуры, античного образа жизни,
образа мышления и чувствования, но в действительности самосознание
ренессансного человека существенно отличается от античного - греческого или
римского. "Новое язычество" эпохи Ренессанса несет на себе явственные следы
своего происхождения: хотя оно и противопоставляет себя средневековому
христианству, но в то же время оно наследует - правда, в новой форме -
многие черты последнего.
Чаще всего возвращение к античности понимается философами и художниками
Возрождения как возвращение в лоно природы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75