https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/Lemark/ 

 

А такой метод носит название
индуктивного. Индукция (что в переводе значит "наведение") была описана
Аристотелем, но последний не придавал ей такого универсального значения,
как Бэкон.
Простейшим случаем индуктивного метода является так называемая полная
индукция, когда перечисляются все предметы данного класса и обнаруживается
присущее им свойство. Так, например, может быть сделан индуктивный вывод о
том, что в этом саду вся сирень белая. Однако в науке роль полной индукции
не очень велика. Гораздо чаще приходится прибегать к неполной индукции,
когда на основе наблюдения конечного числа фактов делается общий вывод
относительно всего класса данных явлений. Классический пример такого вывода
- суждение "все лебеди белы"; такое суждение кажется достоверным только до
тех пор, пока нам не попадается черный лебедь. Стало быть, в основе
неполной индукции лежит заключение по аналогии, а оно всегда носит лишь
вероятный характер, но не обладает строгой необходимостью.
Пытаясь сделать метод неполной индукции по возможности более строгим и тем
самым создать "истинную индукцию", Бэкон считает необходимым искать не
только факты, подтверждающие определенный вывод, но и факты, опровергающие
его.
Таким образом, естествознание должно пользоваться двумя средствами:
перечислением и исключением, причем главное значение имеют именно
исключения. Должны быть собраны по возможности все случаи, где присутствует
данное явление, а затем все, где оно отсутствует. Если удастся найти
какой-либо признак, который всегда сопровождает данное явление и который
отсутствует, когда этого явления нет, то этот признак можно считать
"формой", или "природой", данного явления. С помощью своего метода Бэкон,
например, нашел, что "формой" теплоты является движение мельчайших частиц
тела.
Творчество Бэкона оказало сильное влияние на ту общую духовную атмосферу, в
которой формировались наука и философия XVII в., особенно в Англии. Не
случайно бэконовский призыв обратиться к опыту и эксперименту стал своего
рода лозунгом для основателей Лондонского естественнонаучного общества,
куда вошли творцы новой науки - Р. Бойль, Р. Гук, И. Ньютон и другие.
Однако при всем влиянии Бэкона нельзя не отметить, что английский философ
сделал несколько односторонний акцент на эмпирических методах исследования,
недооценив при этом роль рационального начала в познании и прежде всего -
математики. Поэтому развитие нового естествознания в XVII в. пошло не
совсем по тому пути, какой ему предначертал Бэкон. Индуктивный метод, как
бы тщательно он ни был отработан, все же в конечном счете не может дать
всеобщего и необходимого знания, к какому стремится наука. И хотя
бэконовский призыв обратиться к опыту был услышан и поддержан - прежде
всего его соотечественниками, однако экспериментально-математическое
естествознание нуждалось в разработке особого типа эксперимента, который
мог бы служить основой для применения математики к познанию природы.
Такой эксперимент, как мы уже знаем, создавался в рамках механики, ставшей
ведущей отраслью нового естествознания, которая выступала как отрасль
математики.
Есть, однако, характерная особенность, одинаково присущая как эмпиризму,
так и рационализму; ее можно обозначить как онтологизм, роднящий философию
XVII в. - при всей ее специфике - с предшествующей мыслью. Хотя в центре
внимания новой философии стоят проблемы теории познания, однако большинство
мыслителей полагает, что человеческий разум в состоянии познать бытие, что
наука и, соответственно, философия, поскольку она является научной,
раскрывает действительное строение мира, закономерности природы.
Правда, достигнуть такого истинного, объективного знания человеку, по
мнению философов XVII в., не так-то легко; человек подвержен заблуждениям,
источником которых являются особенности самого познающего субъекта. Поэтому
достигнуть истинного знания невозможно, если не найти средств для
устранения этих субъективных помех, которые Ф. Бэкон называл "идолами", или
"призраками", и освобождение от которых составляет предмет критической
работы философа и ученого. "Идолы" - это различного рода предрассудки, или
предрасположения, которыми обременено сознание человека. Существуют, по
Бэкону, идолы пещеры, идолы театра, идолы площади и, наконец, идолы рода.
Идолы пещеры связаны с индивидуальными особенностями людей, с их
психологическим складом, склонностями и пристрастиями, воспитанием и т.д. В
этом смысле каждый человек смотрит на мир как бы из своей пещеры, и это
приводит к субъективному искажению картины мира. Однако от этих идолов
сравнительно нетрудно освободиться. Труднее поддаются устранению призраки
театра, источник которых - вера в авторитеты, мешающая людям без
предубеждения самим исследовать природу. По убеждению Бэкона, развитию
естественных наук особенно мешает догматическая приверженность к
Аристотелю, высшему научному авторитету средних веков. Нелегко победить
также идолов площади, источник которых - само общение людей, предполагающее
использование языка. Вместе с языком мы бессознательно усваиваем все
предрассудки прошлых поколений, осевшие в выражениях языка, и тем самым
опять-таки оказываемся в плену заблуждений. Однако самыми опасными
оказываются идолы рода, поскольку они коренятся в самой человеческой
сущности, в чувствах и особенно в разуме человека, и освободиться от них
всего труднее. Бэкон уподобляет человеческий ум неровному зеркалу,
изогнутость которого искажает все то, что отражается в нем. Примером такой
"изогнутости" Бэкон считает стремление человека истолковывать природу по
аналогии с самим собой, откуда рождается самое скверное из заблуждений -
телеологическое понимание вещей.
Телеологическое рассмотрение природы было в XVII в. главным препятствием на
пути нового естествознания, а потому и оказывалось предметом наиболее
острой критики со стороны ведущих мыслителей этой эпохи. Наука должна
открывать механическую причинность природы, а потому ставить природе не
вопрос "для чего?", а вопрос "почему?".
Обратим внимание на один важный момент бэконовской критики идолов: все, что
составляет специфику познающего субъекта, объявляется английским философом
источником заблуждений. Сюда попадают не только индивидуальные особенности
эмпирического субъекта, еще греческими философами объявленные причиной
ложных мнений, но и сама природа разума, этой общей способности
человеческого рода. Бэкон призывает освободиться не только от
индивидуального субъекта, но и от субъекта надындивидуального (родового),
от субъективности как таковой. И только при этом условии возможен выход к
самому бытию, к познанию природы. Лучшим средством для этого он считает
опыт и основанный на опыте индуктивный метод.
Таким образом, в XVII в. происходит процесс, в известном смысле аналогичный
тому, какой мы наблюдали в период становления античной философии. Как в VI
и V вв. до н.э. философы подвергали критике мифологические представления,
называя их "мнением" в противоположность "знанию", так и теперь идет
критика средневекового, - а нередко и возрожденческого сознания, а потому
так остро вновь стоит проблема предрассудков и заблуждений. Критическая
функция философии снова выходит на первый план.

2. НАУКА - ОРУДИЕ ГОСПОДСТВА ЧЕЛОВЕКА НАД ПРИРОДОЙ

Именно в творчестве Ф. Бэкона практическая ориентация науки нового времени
нашла свое наиболее яркое и последовательное выражение. Цель научного
знания Бэкон видит в принесении пользы человеческому роду; в отличие от
тех, кто видел в науке самоцель, Бэкон подчеркивает, что наука служит жизни
и практике, и только в этом находит свое оправдание. "...Мы хотим
предостеречь всех вообще, - пишет Бэкон, - чтобы они помнили об истинных
целях науки и устремлялись к ней не для развлечения и не из соревнования,
не для того, чтобы высокомерно смотреть на других, не ради выгод, не ради
славы или могущества или тому подобных низших целей, но ради пользы для
жизни и практики..." Общая задача всех наук - увеличение власти человека
над природой. Те, кто относились к природе созерцательно, склонны были, как
правило, видеть в науке путь к более углубленному и просветленному разумом
созерцанию природы. Такой подход был характерен для античной науки,
особенно для перипатетической школы. Бэкон резко осуждает такое понимание
науки. Наука - средство, а не цель сама по себе; ее миссия в том, чтобы
познать причинную связь природных явлений ради использования этих явлений
для блага людей. "...Речь идет, - говорит Бэкон, имея в виду назначение
науки, - не только о созерцательном благе, но поистине о достоянии и
счастье человеческом и о всяческом могуществе в практике. Ибо человек,
слуга и истолкователь природы, столько созерцает и понимает, сколько
охватил в порядке природы делом или размышлением; и свыше этого он не знает
и не может. Никакие силы не могут разорвать или раздробить цепь причин; и
природа побеждается только подчинением ей. Итак, два человеческих
стремления - к знанию и могуществу - поистине совпадают в одном и том
же..." (курсив мой. - П.Г.).
В бэконовском стремлении обратить взор науки к земле, к познанию природных
явлений, которые нам открывают чувства и потому на первых порах являются
источником всякого знания, чувствуется сильное влияние протестантизма.
Именно в протестантизме, начиная с самих его основателей - Лютера и
Кальвина - акцент ставится на невозможность с помощью разума постигнуть то,
что относится к сфере божественного, поскольку трансцендентный Бог
составляет предмет веры, а не знания. Лютер был резким критиком схоластики,
которая, по его мнению, пыталась с помощью разума постигнуть
трансцендентное, дать рациональное обоснование истин откровения, доступных
только вере. Разведение веры и знания, характерное для протестантизма в
целом, привело к сознательному стремлению ограничить сферу применения
разума прежде всего миром "земных вещей". Под этим понималось не просто
познание природы - ибо ведь ее можно постигать с помощью спекулятивных
построений, как то было, например, в средневековом и возрожденческом
неоплатонизме, - но именно практически ориентированное ее познание.
Предоставив дело спасения души "одной вере", Лютер тем самым вытолкнул
разум на поприще мирской практической деятельности - ремесла, хозяйства,
политики. Применение разума в практической сфере тем более одобряется, что
сама эта сфера с точки зрения протестантских реформаторов - и Лютера, и
Кальвина - приобретает особо важное значение: труд выступает теперь как
своеобразная мирская аскеза, поскольку монашеская аскеза протестантизмом не
принимается. Отсюда уважение к любому труду - как крестьянскому, так и
ремесленному, как деятельности землекопа, так и деятельности
предпринимателя. "Протестантизм дает высокую оценку любому труду. ...Для
реформаторов нет "чистой" (сакральной) и "грязной" (мирской) деятельности,
- любой труд, если человек отдается ему с высшим напряжением всех сил и
способностей, есть "служение Господу"". Отсюда же вытекает и признание
ценности всех технических и научных изобретений и усовершенствований,
которые способствуют облегчению труда и стимулируют материальный прогресс;
этот последний теперь начинает восприниматься не как чисто мирское дело, но
как плод настойчивого и плодотворного труда: сфера практической
деятельности и нравственного обновления у протестантских мыслителей
невольно объединяются.
Особенно ярко все это видно именно у Ф. Бэкона. Как и Лютер, Бэкон
ориентирует науку искать свои открытия не в книгах, а в поле, в мастерской,
у кузнечных горнов. Он советует исследователям "продать книги, оставить
Минерву и Муз как бесплодных девственниц и посвятить себя служению
Вулкану". Знание, которое не приносит практических плодов, Бэкон считает
ненужной роскошью; спор об отвлеченных понятиях и "гипотезах", как позднее
назовет их Ньютон, не приносит никаких результатов и потому есть пустая
трата времени. "Та мудрость, которую мы почерпнули преимущественно у
греков, представляется каким-то детством науки, обладая той отличительной
чертой детей, что она склонна к болтовне, но бессильна и не созрела для
того, чтобы рождать".
Как показывает английский исследователь Ч. Уэбстер, сама идея "великого
восстановления наук" возникла в атмосфере пуританства - английской ветви
кальвинизма - и осознавалась здесь как один из важнейших признаков
возвращения к праведному образу жизни, характерному для человека до
грехопадения. И действительно, у Бэкона мы встречаем немало попыток
оправдания науки - и прежде всего естествознания - как дела не только
безобидного, но и нравственно и религиозно освященного. В противоположность
средневековому отношению к науке о природе как занятию второстепенному и
мало способствующему спасению души (такая точка зрения характерна особенно
для раннего средневековья), в XVI-XVII вв. появляется глубокое убеждение в
том, что власть над природой означает нравственное и религиозное
обновление. Люди, пишет в этой связи Бэкон, не должны думать, что
"исследование природы в какой-либо части как бы изъято от них запретом.
Ведь не то чистое и незапятнанное знание природы, в силу которого Адам дал
вещам названия по их свойствам, было началом и причиной падения; тщеславная
и притязательная жажда морального знания, судящего о добре и зле, - вот что
было причиной и основанием искушения к тому, чтобы человек отпал от Бога и
сам дал себе законы".
Изучение природы, по Бэкону, таким образом, сродни деянию Адама, не
утратившего еще способности непосредственного постижения вещей, поскольку
он еще не нарушил божественной заповеди и не посягнул на "моральное знание"
о добре и зле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75


А-П

П-Я