"Субъективная весомость материи, т.е. определенность ее
количества экспериментом взвешивания, предполагает твердость (сопротивление
взаимно соприкасающейся материи тела при сдвигании) прямолинейного тела,
названного рычагом... При этом сам рычаг мыслится без веса, просто по его
принятой совершенной твердости. Но как возможна такая твердость?"
На первый взгляд кажется, что ответ на поставленный вопрос Кант должен
искать, исследуя наши познавательные способности: ведь именно сообразно
своим принципам разум, по Канту, создает идеальные конструкции. Это,
конечно, не значит, что он создает их произвольно. Так, например,
конструируя в геометрии понятие треугольника, мы нуждаемся в созерцании
пространства, а последнее дано нам в качестве априорной формы созерцания
внешних явлений. Стало быть, если мы конструируем рычаг, мы тоже должны
обращаться к чему-то, что дано человеческому субъекту, так сказать,
объективно. При этом не имеет принципиального значения, из какого материала
сделан данный рычаг (это важно при практическом употреблении его, а не при
теоретическом рассуждении), так же как для изучения свойств геометрической
фигуры несущественно, каким орудием и на какой поверхности мы ее чертим.
Тем не менее, ища ответа на поставленный вопрос, Кант обращается не к
структуре познающего субъекта, а к характеру познаваемого объекта. "В
рычаге как машине еще до внешних движущих сил взвешивания следует мыслить
внутреннюю движущую силу, а именно силу, благодаря которой возможен сам
рычаг как таковой, т.е. материя рычага, которая, стремясь по прямой линии к
точке опоры, сопротивляется сгибанию и перелому, чтобы сохранить твердость
рычага. Эту движущую силу нельзя усмотреть в самой материи машины, иначе
твердость, от которой зависит механическая возможность весов, была бы
использована в качестве основания для объяснения взвешивания и получился бы
порочный круг. Следовательно, должна существовать невесомая материя,
посредством которой и посредством движения которой возникает твердость
самого коромысла весов".
Кант постулирует, таким образом, особую материю, которая в отличие от
данного нам в восприятии конкретного вещества, из которого сделан рычаг, не
может быть предметом чувств осязания, обоняния или зрения, а представляет
собой нечто лишь мыслимое. А раз она не может быть дана в восприятии, то
она, естественно, не имеет никаких эмпирически фиксируемых свойств; она
невесома, несжимаема и нерасширяема. Но в отличие от обычной материи она
наделена свойством, которое, как правило, приписывается не материальной, а
скорее духовной реальности: она является всепроникающей и обладает
определенной движущей силой - свойства, которыми Аристотель, средневековые
ученые и в новое время Лейбниц наделяли душу. "Для этой материи всякое тело
(рассматриваемое как машина), всякий рычаг должны быть проницаемы, - пишет
Кант. - ...Материя, порождающая твердость, должна быть невесомой. Но так
как она должна быть также внутренне проникающей, ибо она чисто динамична,
то ее должно мыслить несжимаемой и распространенной во всем мировом
пространстве как существующий сам по себе континуум, идею которого уже,
впрочем, придумали под названием эфира не на основе опыта, а а priori (ведь
никакое чувство не может узнать механизм самих чувств как предмет этих
чувств)".
Эта материя потому и не может быть воспринята, что органы восприятия, по
Канту, сами зависят от ее сил.
Каким же образом эта материя, которую Кант именует не эфиром, а теплородом,
и которой приписывает динамические свойства, может гарантировать
механическим машинам нужную для них идеальную твердость (или, напротив,
идеальную гибкость, идеальную гладкость и т.д. - т.е. все то, благодаря
чему машина сохраняет - в идеале, конечно, - свою "машинную форму")? Ведь
что требуется от механизма, чтобы он был, если можно так выразиться,
"математическим"? Только одно определение, но такое, каким, как хорошо
осознал Платон, обладает только идеальное бытие: самотождественность.
Абсолютная твердость, которой должен быть наделен, например, рычаг, нужна
для того, чтобы плечи рычага неизменно (всегда) и в каждой своей точке
(везде) были прямой линией. Сохранение их прямолинейности и обеспечивает
эта самая всепроникающая материя, как полагает Кант. Но каким образом?
"Притяжением или равноценным ему действительным, но внутренним движением по
прямой линии", - говорит Кант. В отличие от эмпирически данной эта как бы
идеальная материя гарантирует самотождественность материальной конструкции
именно потому, что материя-теплород сама тождественна себе. Она есть
абсолютная самотождественность некоторой деятельности, а именно пульсации
притяжения и отталкивания, как поясняет Кант.
Кантовское обращение к материи и выделение в ней неизменного,
самотождественного динамического "ядра", которое не дано в чувственном
опыте, но обязательно должно быть постулировано разумом как условие
возможности математического естествознания, отсылает нас к Галилею.
Последний ставил вопрос о том, как обосновать возможность приближения
конструируемых нами материальных машин "к машинам отвлеченным и
идеальным...". Условием возможности такого приближения Галилей считал
неизменяемость материи. Не форма, как полагали в античности и в средние
века, а сама материя, неуничтожаемая и неразрушимая, служит гарантом
совершенства технических конструкций, без которых невозможен никакой
эксперимент. Но в отличие от Канта у Галилея не было динамического
определения материи.
Тезис Галилея о неизменяемости материи по-разному истолковали Декарт и
Лейбниц. Декарт отождествил материю с пространством, неизменным по
определению, а Лейбниц, трактовавший материю динамически, обосновывал ее
неизменность с помощью закона сохранения количества силы. Кант продолжает
линию динамического истолкования материи, апеллируя уже не столько к
Лейбницу, сколько к Ньютону. Приписывая умопостигаемой материи - теплороду
- изначальное колебательное движение, вызываемое силами притяжения и
отталкивания, Кант тем самым освобождается не только от картезианского
отделения материи от движения (последнее, согласно Декарту, вносит в
материю Бог), но и от ньютоновской аналогии между силой и душой. Правда,
Кант при этом сознает, что его "теплород" сродни традиционному эфиру,
родственнику "Архея" и "мировой души", "жизненного духа" природы. Однако
этот ход мысли Кант не развивает. Объединение понятий "сила" и "жизнь" -
особенность метафизики Лейбница. Правда, что касается вопроса о научном
познании природы, то здесь Лейбниц, как мы помним, настаивал на
необходимости отделить метафизику и естествознание: последнее должно иметь
своим предметом только механический аспект природного мира, т.е. величину,
форму и движение. Кант же идет дальше Лейбница, отделяя не только
естествознание от метафизики, но и метафизику природы от метафизики в
собственном смысле слова. Здесь Кант рассуждает в духе ньютоновской школы,
влияние которой распространилось на континенте начиная с 30-40-х гг. XVIII
в. Сторонники Ньютона и его последователи стремились отделить философию
природы от спекулятивной метафизики. Так, например, аналогичное кантовскому
соображение мы встречаем у д'Аламбера. "На место всей туманной метафизики,
- пишет д'Аламбер, имея в виду философские системы от Аристотеля до
Лейбница, - мы должны поставить метафизику, применение которой имеет место
в естественных науках, и прежде всего в геометрии и в различных областях
математики. Ибо, строго говоря, нет науки, которая не имела бы своей
метафизики, если под этим понимать всеобщие принципы, на которых строится
определенное учение и которые являются зародышами всех истин, содержащихся
в этом учении и излагаемых в нем". Кант ставит перед натурфилософией ту же
задачу, что и д'Аламбер: сформулировать всеобщие принципы математического
естествознания. Естествознание, по определению Канта, есть учение о телах.
Можно сказать, что предмет естествознания - это материя: здесь Кант вполне
солидарен с д'Аламбером. Подобно математике, естествознание конструирует
свой предмет - тела, или материю, в результате чего естественнонаучные
суждения носят необходимый и всеобщий характер, т.е., на языке Канта,
являются априорными. "Так как во всяком учении о природе, - пишет Кант, -
имеется науки в собственном смысле лишь столько, сколько имеется в нем
априорного познания, то учение о природе будет содержать науку в
собственном смысле лишь в той мере, в какой может быть применена в нем
математика".
Но если естествознание становится наукой благодаря математике и благодаря
тому конструированию понятий, которое родственно математическому, то какая
функция отводится метафизике природы? Дело в том, говорит Кант, что
математическая физика не может обойтись без философских принципов: понятия
движения, наполненного пространства, инерции, силы и т.д. содержат в себе
философские предпосылки. Но раз в науке содержатся - явно или скрыто -
также и философские положения, то миссия философии ясна: она имеет своей
задачей прояснение теоретических постулатов науки. "Чтобы стало возможным
приложение математики к учению о телах, лишь благодаря ей способному стать
наукой о природе, должны быть предпосланы принципы конструирования понятий,
относящиеся к возможности материи вообще; иначе говоря, в основу должно
быть положено исчерпывающее расчленение понятия о материи вообще".
Метафизика природы - это, стало быть, метафизика материи.

5. Философское обоснование новой науки о природе
Обосновать математическое естествознание - значит, по Канту, раскрыть,
каким образом конструируются его понятия, и прежде всего - понятия материи
и движения.
Мы уже знаем, что, согласно Канту, только те понятия, которые мы
конструируем сами, могут служить отправной точкой для получения строго
аподиктического, т.е. научного, знания. Таковы, согласно Канту, понятия
математики. Но наука о природе - физика, механика - это не просто
математика; для ее создания необходимо приложение математики к учению о
телах. А для этого нужно уметь конструировать понятие тела, понятие материи
вообще. Рассмотреть, каким образом конструируется в естествознании понятие
материи, и показать возможность математического учения о природе - это
главная задача философии природы, как ее понимает Кант.
Материю Кант определяет как предмет внешних чувств. В противоположность
форме внешнего чувства, пространству, материя - это то, "что во внешнем
созерцании есть предмет ощущения". Основное определение материи - это
движение: ведь только с помощью движения и возможно, говорит Кант,
воздействие на внешнее чувство. Естествознание есть поэтому не что иное,
как учение о движении, - тут Кант полностью согласен не только с учеными
нового времени, но и с Аристотелем. Движение и материю следует, по Канту,
изучать в соответствии с делением чистых рассудочных понятий на четыре
группы, т.е. со стороны количества, качества, отношения и модальности.
Подходя к движению как чистой величине, мы получаем науку форономию,
исследуя движение с точки зрения производящей силы, мы будем иметь
динамику; первая имеет дело только с количеством движения, вторая - с
качеством подвижной материи. Если взять материю "вместе с этим качеством в
их взаимном отношении в процессе ее движения", возникает наука механика. И,
наконец, если рассмотреть движение или покой материи по отношению к
познавательной способности человека, то получим науку феноменологию,
стоящую уже на границе метафизики природы и чистой метафизики вообще.
В каждой из этих областей физики материя получает свое определение. В
форономии это - подвижность. А поскольку фиксировать движение тела - все
равно, что фиксировать движение одной его точки, то в форономии материя
может рассматриваться просто как точка, поскольку здесь отвлекаются от всех
остальных ее свойств. Форономия рассматривает только скорость и направление
движущейся точки. Движение же в форономии выступает только как перемещение.
"Движение вещи есть перемена ее внешних отношений к данному пространству".
Движение, как специально подчеркивает Кант, есть не чистое рассудочное
понятие, т. е. не категория, каким оно было у Аристотеля, а понятие
эмпирическое, которое мы можем познать только из опыта. А потому и
пространство, в котором происходит движение, может быть лишь эмпирическим,
а значит, "подвижным, материальным пространством". "А подвижное
пространство, если его движение должно быть воспринято, в свою очередь
предполагает другое, более широкое материальное пространство, в котором оно
способно двигаться, это - еще другое и так далее до бесконечности". Кант,
таким образом, так же как Декарт и Лейбниц, допускает только относительное
движение и соответственно относительное пространство. Это у Канта
последовательный вывод из положения, что движение есть только предмет
опыта. Всякое подвижное пространство предполагает неподвижное, покоящееся,
по отношению к которому мы определяем первое как движущееся; однако и это
покоящееся может оказаться движущимся относительно некоторого третьего
пространства. Неподвижного же, абсолютного пространства Кант не допускает и
в этом пункте не согласен с Ньютоном, хотя закон тяготения и дальнодействие
Кант полностью принимает. "Допускать абсолютное пространство (т.е. такое,
которое, поскольку оно не материально, не может быть и предметом опыта) как
данное само по себе - значит во имя возможности опыта, который между тем
всегда может осуществиться и без абсолютного пространства, допускать нечто
такое, что ни само, ни в своих следствиях (в движении в абсолютном
пространстве) воспринято быть не может.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75