Тут сказывается
близость Лейбница к пифагорейско-платоновской и неоплатонической традициям.
Что касается принципа единого и понимания монады как неделимого (простого)
единства, то тут, конечно, очевидна связь и с пифагорейством, и с Платоном
и неоплатониками. Есть, однако, у Лейбница и такие понятия, которые он не
мог позаимствовать у пифагорейцев и Платона, но скорее - у Плотина, как,
например, понятие актуальной бесконечности. В этом пункте, видимо, прав Б.
Ясиновский, пришедший к такому выводу. Можно, впрочем, добавить, что это
понятие стало весьма популярным в средневековой теологии, а в научный
оборот (в частности в математику) вошло в эпоху Возрождения. Понятием
актуальной бесконечности, как мы знаем, пользовались Николай Кузанский и
Галилей, Кавальери и Кеплер. Поэтому Лейбниц мог объединить в своем учении
о монадах оба эти влияния - неоплатоническую спекулятивную метафизику и
современную ему математику, как оно, по всей вероятности, и произошло.
Понятие актуальной бесконечности получило в системе Лейбница многостороннее
обоснование, однако при этом Лейбниц не смог избежать противоречий, которые
всегда сопряжены с употреблением этого понятия. Эти противоречия с особой
силой дали себя знать в лейбницевской теории континуума.
Что касается идеи всеобщей космической связи, то тут несомненно влияние
неоплатонизма. По Лейбницу, сущность души заключается в том, что все ее
явления или восприятия должны рождаться в ней из ее собственной природы,
притом так, что они точь-в-точь соответствуют тому, что происходит во всей
Вселенной. Душа выражает Вселенную лишь некоторым образом и на некоторое
время, смотря по отношению других тел к ее телу. Так как все тела во
Вселенной как бы сочувствуют друг другу, то и наше тело получает
впечатления от всех других, однако душа наша не может обращать внимание на
каждую частность всего: поэтому-то наши смутные чувствования суть результат
бесконечного разнообразия восприятий. Теория бессознательных восприятий и
представление о единстве макро- и микрокосма у Лейбница взаимно связаны - в
бессознательной форме душа знает обо всем, что происходит в мире, и при
этом ей не нужно "окон": весь мир виртуально заключен в ней самой.
Рассматривая монаду как "единое", "единицу", видя в ней аристотелевскую
"энтелехию", мысля ее по аналогии с неделимой душой, Лейбниц возвращается к
традициям античной философии в ее средневековой редакции, а иногда и
критически отвергая средневековую интерпретацию. Однако бросается в глаза
различие в толковании энтелехии в античности и у Лейбница. У Аристотеля
энтелехия имеет значение завершенности, законченности, у Лейбница,
напротив, бесконечного стремления, томления по высшему началу,
деятельности: не случайно влечение (конатус), стремление становится одним
из главных определений монады; не случайно идея развития выступает у
Лейбница не только в плане статическом, как иерархия существ, но и как
возможность развития каждой монады от примитивного состояния низших
организмов до высших духов. У Аристотеля "знающие ведут жизнь более
приятную, чем ищущие (знания)", - ибо покой выше движения, бытие выше
становления. Напротив, Лейбниц пишет: "...я нахожу, что беспокойство
принадлежит к сущности счастья сотворенных существ, заключающегося не в
полном обладании, от которого они стали бы бесчувственными и как бы тупыми,
но в постоянном, непрерывном продвижении к большим благам, которое
сопровождается желанием или по крайней мере постоянным беспокойством...".
Счастье Лейбниц видит именно в продвижении, прогрессе, т.е. скорее в
становлении, стремлении, чем в бытии. Здесь подоплека лейбницева понимания
монады и ее сущности как влечения, подоплека, коренящаяся в самом
мироощущении немецкого философа, несовместимом с мироощущением античного
мудреца. С активизмом Лейбница, с его предпочтением становления и
деятельности бытию связано и его принятие категории актуально бесконечного.
В этом пункте Лейбниц ближе к Экхарту, Ангелу Силезиусу, к ван Гельмонту и
Парацельсу, чем к античной философии или к протестантскому аристотелизму,
хотя некоторое влияние последнего на мышление молодого Лейбница отрицать не
приходится.
От Аристотеля и его понимания энтелехии Лейбниц отличается также и тем, что
рассуждает как естествоиспытатель в духе механики XVII в. Так, для
Аристотеля понятие живого организма - это то, в чем тело и дух соединяются
между собой. У Лейбница же тело должно быть объясняемо по
математически-механическим законам, открытым современной ему наукой, а дух
определяется как обладающий волей и знанием в соответствии с тем его
пониманием, какое XVII век унаследовал от средневековья и Возрождения.
Понимание духа через внутреннее, душевное, личное начало, идущее от средних
веков, от Августина, отличает Лейбница от Аристотеля.
Наделяя монаду влечением и восприятием, Лейбниц мыслит ее по аналогии с
человеческой душой. Он постоянно подчеркивает эту аналогию, не считая
нужным ее скрывать. "Я... допускаю распространенные во всей природе
жизненные начала, бессмертные, так как они неделимые субстанции, или иначе
- единицы. ...Эти жизненные начала, или души, имеют восприятие и влечение".
В другом месте Лейбниц поясняет, что монады называются "душами, когда у них
есть чувство, и духами, когда они обладают разумом". В остальных же вещах,
в неорганическом мире они, говорит Лейбниц, называются субстанциональной
формой. В малейшей части материи, по Лейбницу, существует целый мир живых
существ, энтелехий, душ.
В этой связи вызывает недоумение утверждение К. Фогеля, что монаду как
простую субстанцию у Лейбница неправильно понимать по аналогии с душой; эта
аналогия, согласно Фогелю, играет второстепенную роль, и благодаря ей
обычно скрывалась связь монадологии с проблемой пространства и континуума.
Но разве то обстоятельство, что понятие монады возникло у Лейбница по
аналогии с понятием души, о чем свидетельствуют бесчисленные высказывания
самого Лейбница, противоречит тому факту, что с помощью этого понятия
Лейбниц пытается решить также и проблему континуума? В этом отношении
совершенно прав Г. Гаймсет, указавший на то, что именно опыт самосознания и
единство самосознания стали для Лейбница своего рода моделью для его
понятия монады. "Как для Спинозы пространство и пространственная материя,
так для Лейбница дух-душа (Geistseele) апперцепции стала онтологическим
ориентиром, а также основной моделью для всей космологии, как для живых
существ, так и для материального, для сферы res extensae вообще: все это,
конечно, за вычетом специфической характеристики апперцептивного...".
Действительно, опыт самосознания (апперцепции), его единства и
самотождественности, отличающей его от всех внешних вещей, изменчивых и
преходящих, сыграл большую роль в становлении понятия монады. Вот
интересная запись Лейбница в философском дневнике от 15 апреля 1676 г.,
т.е. еще до того, как оформилось учение Лейбница о монадах. "В нашем уме, -
пишет Лейбниц, - есть восприятие или чувство самого себя, как некоторой
известной особого рода вещи. ...Каждый раз по желанию мы узнаем, что мы
воспринимаем свои мысли, т.е. что мы думали немного раньше. Значит,
интеллектуальная память заключается не в том, что такое мы воспринимали, но
что мы воспринимали, что мы те, которые воспринимали, и это есть то, что мы
обычно называем "то же". Эта способность в нас независима от внешних вещей.
Я не вижу, каким образом человек или ум может умереть или исчезнуть при
продолжении известных размышлений. Нечто пребывает в изменениях не как само
по себе протяженное в пространстве, но как что-то особое, чему свойственны
известные изменения, что именно восприняло то или другое". Не только идея
монады как самотождественной и независимой от внешних вещей реальности, но
и мысль о неуничтожимости монад возникает у Лейбница по аналогии с нашим Я,
т.е. с разумной душой. "Если такова природа ума и если она состоит
непременно в восприятии самого себя, то я не вижу, каким образом оно может
быть задержано или разрушено..."
Однако тут уместен вопрос: если Лейбниц мыслит неделимое, монаду по
аналогии с разумной душой, то чем же в таком случае его концепция
отличается от учения Декарта, тоже рассматривавшего ум, или разумную душу,
как неделимое начало в отличие от материи как бесконечно делимой? А
различие между этими мыслителями есть, и очень существенное. Если Декарт
противопоставлял ум как неделимое всей остальной природе - как неживой, так
и живой и даже одушевленной (ведь и у животных, по Декарту, нет неделимой
души), то Лейбниц, напротив, утверждает, что неделимые составляют
субстанциальное начало во всей природе. Более того, Лейбниц считает
бессмертными не только разумные души, но и все вообще монады. Такое
положение было бы совершенно абсурдным (поскольку оно вынуждало допустить
разумную и сознательную душу не только у растений и животных, но даже у
минералов), если бы не одно обстоятельство, которое только и делает
возможной монадологию: в отличие от картезианцев и их последователей, в
отличие от большинства своих предшественников среди рационалистов XVII в.
Лейбниц постулирует возможность бессознательных представлений, или
бессознательных восприятий. Лейбниц называет их "малыми восприятиями",
наблюдать которые в себе человек не в состоянии, но допустить которые
необходимо для объяснения как явлений сознания, так и процессов в живой
природе.
Допущение "малых восприятий" отнюдь не разрушало рационалистических
предпосылок философии Лейбница. Его позицию в этом пункте точно
характеризует В.В. Соколов. "С точки зрения рационалистической гносеологии
наибольшую ценность представляет апперцепция... Апперцепция характеризует
активность человеческого сознания... Более упрощенный и прямолинейный
рационализм Декарта в сущности сводил человеческое сознание именно к таким
состояниям. Лейбниц же понимал, что вся сфера сознания отнюдь не может быть
сведена к апперцепции... Хотя по содержанию это самая интенсивная форма
сознания, по объему это скорее его меньшая часть. Большую же часть сознания
составляют так называемые малые перцепции..."
Теория малых восприятий, вероятно, сложилась у Лейбница не без влияния его
размышлений над проблемой континуума, и в частности его занятий математикой
- изучения работ Кеплера, Кавальери и других математиков, пользовавшихся
методом исчисления бесконечно малых. Работа над созданием метода
дифференциального исчисления и размышления о незаметных переходах в
состояниях сознания привели Лейбница к открытию идеи "бессознательных
восприятий". О том, насколько эти два хода мыслей двигались у Лейбница
параллельно, свидетельствуют сами примеры, которые он приводит в
подтверждение своей теории "малых восприятий". "Чтобы... пояснить мою мысль
о малых восприятиях, которых мы не можем различить в массе, я обычно
пользуюсь примером шума моря... Шум этот можно услышать, лишь услышав
составляющие это целое части, т.е. услышав шум каждой волны, хотя каждый из
этих малых шумов воспринимается лишь неотчетливо в совокупности всех прочих
шумов... хотя каждый из них не был бы замечен, если бы издающая его волна
была одна. В самом деле, если бы на нас не действовало слабое движение этой
волны и если бы мы не имели какого-то восприятия каждого из этих шумов, как
бы малы они ни были, то мы не имели бы восприятия шума ста тысяч волн, так
как сто тысяч ничто не могут составить нечто".
Бессознательные "малые восприятия" подобны дифференциалу: только бесконечно
большое их число, будучи суммированным, дает доступную нашему сознанию,
различаемую нами величину. Но эта величина не может возникнуть иначе, как
из суммы бесконечно большого числа бесконечно малых - а потому не
достигающих порога нашего сознания - восприятий. В основе теории "малых
восприятий", так же как и метода дифференциального исчисления, лежит закон
непрерывности, согласно которому природа не делает скачков. "Ничто не
происходит сразу, - говорит Лейбниц, - и одно из моих основных и наиболее
достоверных положений - это то, что природа никогда не делает скачков. Я
назвал это законом непрерывности... Значение этого закона в физике очень
велико: в силу этого закона всякий переход от малого к большому и наоборот
совершается через промежуточные величины как по отношению к степеням, так и
по отношению к частям. Точно так же движение никогда не возникает
непосредственно из покоя, и оно переходит в состояние покоя лишь путем
меньшего движения, подобно тому как никогда нельзя пройти некоторого пути
или длины, не пройдя предварительно меньшей длины". При этом Лейбниц, в
отличие от Аристотеля, обосновывает идею непрерывности с помощью актуальной
бесконечности.
С принципом непрерывности тесно связан другой постулат научной программы
Лейбница, гласящий, что в природе нет и не может быть двух совершенно
тождественных вещей. Как раз потому, что различия между вещами могут быть
до бесконечности малы, они оказываются незаметными для нас, и мы можем
прийти к мысли, что существуют вещи, различаемые между собой только
нумерически, но не по их реальным признакам. В действительности, как
подчеркивает Лейбниц, между любыми двумя вещами, как бы они ни были похожи
и неразличимы для нашего глаза, всегда и необходимо имеются различия.
Этот закон имеет и другую сторону: в природе, говорит Лейбниц, должны
существовать непрерывные переходы между различными видами существ, в ней
нет скачков. Между растениями и животными, между минералами и растениями
существуют промежуточные формы, которых мы просто еще не открыли. В
лестнице природных существ нет пропущенных ступеней - таков вывод из
принципа непрерывности применительно к живой и неживой природе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75