И мне остается только приступи
ть к операции.
В жизни все выглядит совсем не так, как в книгах. На картинках и схемах Ц п
ростота и легкость! Но совсем другое дело резать живое существо, когда ег
о живот мягко приподнимается и опадает, а из-под скальпеля сочится кровь.
Я знал, что сычуг расположен вот тут, чуть правее грудины, но, когда я проше
л брюшину, все замаскировал скользкий, пронизанный жиром сальник. Я отод
винул его, но тут левый тюк сдвинулся, Монти накренился влево и в рану хлын
ули кишки. Я уперся ладонью в блестящие розовые петли. Не хватало еще, чтоб
ы внутренности моего пациента вывалились на солому прежде, чем я хотя бы
добрался до желудка.
Ц Гарри, положите его прямее на спину, а тюк подтолкните на прежнее место
! Ц просипел я. Фермер тотчас исправил положение, но кишки совсем не жажд
али возвращаться восвояси и продолжали кокетливо выглядывать наружу, п
ока я нащупывал сычуг. Откровенно говоря, меня охватила растерянность и
сердце болезненно застучало, но тут я почувствовал под пальцами что-то ж
есткое. Оно передвигалось за стенкой одного из отделов желудка… Только в
от какого? Я ухватил покрепче и приподнял желудок в ране. Да, это сычуг! А же
сткое внутри, наверное, волосяной шар.
Отразив очередную попытку кишок вылезти на первый план, я взрезал желудо
к и впервые увидел причину всех бед. И вовсе это был не шар, а почти плоский
колтун волос, смешанный с клочьями сена и творожистой массой. Его покрыв
ала блестящая пленка вазелинового масла. Он был плотно прижат к пилориче
скому сфинктеру.
Я аккуратно извлек его через разрез и бросил на солому. Потом зашил разре
з на желудке, зашил мышечный слой, начал сшивать кожу Ц и вдруг почувство
вал, что по лицу у меня ползут струйки пота. Я сдул каплюшку с носа, и тут Гар
ри нарушил молчание:
Ц До чего же сложная работа, а? Ц Он засмеялся и похлопал меня по плечу.
Ц Бьюсь об заклад, когда вы в первый раз такую операцию делали, у вас руки-
ноги тряслись.
Я продернул шелковинку и завязал узел.
Ц Вы правы, Гарри, Ц сказал я. Ц Ах, как вы правы!
Я кончил, и мы укрыли Монти попоной, на которую навалили соломы, так что то
лько его мордочка выглядывала наружу. Я нагнулся и потрогал уголок глаза
. Никакой реакции. Сон что-то чересчур глубокий. Не слишком ли много я зака
тил ему нембутала? А послеоперационный шок? Уходя, я оглянулся на неподви
жного теленка На фоне голых стен стойла он выглядел очень маленьким и бе
ззащитным.
До конца дня я был занят по горло, но вечером нет-нет, да и вспоминал Монти.
Очнулся ли он? А что, если он сдох? Я впервые сделал такую операцию и соверш
енно не представлял, какое действие она может оказать на теленка. И все вр
емя меня грызла мысль о том, каково сейчас Гарри Самнеру. Бык Ц уже полста
да, гласит присловье, а половина будущего стада Гарри Самнера лежит в сто
йле под соломой… Больше ему таких денег не собрать!
Я вскочил с кресла как ужаленный. Нет, так невозможно! Надо сейчас же узнат
ь, что там происходит. С другой стороны, если я вернусь ни с того ни с сего, т
о выдам свою неуверенность, покажу себя зеленым юнцом… А, ладно! Всегда мо
жно сказать, что я где-то забыл скальпель…
Службы тонули во мраке. Я тихонько пробрался к стойлу, посветил фонарико
м Ц и сердце у меня екнуло: теленок лежал в той же позе. Я встал на колени и
сунул руку под попону. Слава богу, дышит! Но прикосновение к глазу опять не
вызвало никакой реакции. Либо он умирал, либо никак не мог очнуться от нем
бутала.
Из глубокой тени двора я покосился на мягко светящееся окно кухни. Никто
не услышал моих шагов. Я прокрался к машине и уехал, страдая от мысли, что т
ак ничего и не прояснилось, и мне по-прежнему остается только гадать об ис
ходе операции.
Утром я повторил свой ночной визит, но, шагая на негнущихся ногах по двору
, я знал, что на этот раз меня впереди ждет что-то определенное. Либо он сдох
, либо чувствует себя лучше. Я открыл дверь коровника и зарысил по проходу
. Вот оно, третье стойло! Я тревожно заглянул в него.
Монти перевалился на грудь. Он все еще был укрыт попоной и соломой и выгля
дел довольно кисло, но, когда корова, бык или теленок лежит на груди, я напо
лняюсь надеждой. Напряжение схлынуло как волна: операцию он выдержал, са
мое трудное осталось позади, и, встав рядом с ним на колени и почесывая ему
голову, я твердо знал, что все будет хорошо.
И действительно, температура и дыхание у него стали нормальными, глаза у
тратили неподвижность, ноги обрели гибкость. Меня захлестывала радость,
и, как учитель к любимому ученику, я проникся к этому бычку нежным собстве
нническим чувством. Приезжая на ферму, я непременно заглядывал к нему, а о
н всегда подходил поближе и глядел на меня с дружеским интересом, словно
платя мне взаимностью.
Однако примерно через год я начал подмечать какую-то перемену. Дружески
й интерес постепенно исчез из его глаз, сменившись задумчивым, взвешиваю
щим взглядом, и тогда же у него развилась привычка слегка потряхивать го
ловой при виде меня.
Ц Я бы на вашем месте, мистер Хэрриот, перестал бы заходить к нему в стойл
о. Он растет и, сдается мне, скоро начнет озоровать.
Только «озоровать» было не тем словом. У Гарри выдалась на ферме долгая с
покойная полоса, и когда я снова увидел Монти, ему было почти два года. На э
тот раз речь шла не о болезни. Но две коровы у Гарри отелились раньше срока
, и с типичной для него предусмотрительностью он попросил меня проверить
все стадо на бруцеллез.
С коровами никаких хлопот не было, и час спустя передо мной уже выстроилс
я длинный ряд наполненных кровью пробирок.
Ц Ну, вот! Ц сказал Гарри. Ц Остается только бык, и дело с концом. Ц Он по
вел меня через двор в телятник, где в глубине было стойло быка.
Гарри открыл верхнюю половину двери, и я, заглянув внутрь, даже попятился.
Монти был колоссален. Шея с тяжелыми буграми мышц поддерживала такую огр
омную голову, что глаза казались совсем крохотными. И в этих глазках тепе
рь не было и тени дружелюбия. Они вообще ничего не выражали и только побле
скивали Ц черно и холодно. Он стоял ко мне боком, почти упираясь мордой в
стену, но я знал, что он следит за мной: голова пригнулась и огромные рога м
едленно и грозно прочертили в побелке две глубокие борозды, обнажившие к
амень. Раза два-три он утробно фыркнул, храня зловещую неподвижность. Мон
ти был не просто бык, но воплощение угрюмой необоримой силы.
Гарри ухмыльнулся на мои выпученные глаза.
Ц Может, заскочите туда почесать ему лобик? Помнится, было у вас такое об
ыкновение.
Ц Нет уж, спасибо! Ц Я с трудом отвел взгляд от чудовища. Ц Интересно, за
гляни я к нему, долго ли я прожил бы?
Ц Ну может, с минуту, Ц задумчиво ответил Гарри. Ц Бык он, что надо, тут я
не просчитался, только вот норов у него очень подлый. Я с ним всегда ухо во
стро держу.
Ц Ну, и как же, Ц осведомился я без особого энтузиазма, Ц я возьму у него
кровь для анализа?
Ц Так я ему голову прищемлю. Ц И Гарри указал на металлическое ярмо над
кормушкой, вделанной в небольшое открытое окно в дальнем конце стойла.
Ц Сейчас я его на жмых подманю.
Он удалился по проходу, и минуту спустя я увидел, как он со двора накладыва
ет жмых в кормушку.
Бык сначала словно бы ничего не заметил и только еще раз неторопливо бод
нул стену, но затем повернулся все с той же грозной медлительностью, сдел
ал три-четыре величественных шага и опустил нос в кормушку. Где-то за сте
ной Гарри нажал на рычаг, и ярмо с грохотом упало на могучую шею.
Ц Давайте! Ц крикнул невидимый фермер, повиснув на рычаге. Ц Я его держ
у. Входите!
Я открыл нижнюю створку двери и вошел в стойло. Конечно, голова у быка была
надежно защемлена; но мне стало немножко холодно от того, что я очутился р
ядом с ним в таком тесном пространстве. Пробравшись вдоль массивного бок
а, я положил ладонь на шею и почувствовал дрожь ярости, пронизывавшую мощ
ные мышцы. Вдавив пальцы в яремный желобок, я нацелил иглу и смотрел, как в
здувается вена. Проколоть эту толстую кожу будет нелегко!
Когда я вонзил иглу, бык напрягся, но остался стоять неподвижно. В шприц по
текла темная кровь, и мне стало легче на душе. Слава богу, я сразу же попал в
вену и можно будет не колоть снова, ища ее. Я извлек иглу, подумал, что все об
ошлось легче легкого… И вот тут началось! Бык издал оглушительное мычани
е и рванулся ко мне, словно не он миг назад стоял как каменный истукан, Я ув
идел, что он высвободил один рог из ярма и, хотя еще не мог дотянуться до ме
ня головой, толкнул в спину плечом, и я с паническим ужасом ощутил, какой с
окрушающей силой он налит. Со двора донесся предостерегающий крик Гарри
, и, кое-как вскочив на ноги, я краем глаза заметил, что бешено рвущееся чудо
вище почти высвободило второй рог, а когда я выбрался в проход, громко ляз
гнуло сброшенное ярмо.
Тот, кому доводилось бежать по узкому проходу, лишь на три шага опережая ф
ыркающую, тяжело топочущую смерть весом около тонны, без труда догадаетс
я, что мешкать я не стал. Меня подстегивала мысль, что Монти, выиграй он это
т забег, расквасит меня об стену с такой же легкостью, с какой я мог бы разд
авить перезрелую сливу, и, несмотря на длинный клеенчатый плащ и резинов
ые сапоги, я продемонстрировал такой рывок, что ему позавидовал бы любой
олимпийский рекордсмен.
Двери я достиг на шаг впереди, рыбкой нырнул в нее и захлопнул за собой ств
орку. Из-за угла стойла выскочил Гарри Самнер, белый как мел. Своего лица я
не видел, но по ощущению оно было заметно белее. Даже губы у меня заледенел
и и утратили всякую чувствительность.
Ц Господи! Вы уж простите! Ц хрипло сказал Гарри. Ц Наверное, ярмо толко
м не защелкнулось Ц шея-то у него вон какая! Рычаг у меня из рук просто выр
вало. Черт! Ну и рад же я, что вы выбрались! Я уж думал, вам конец.
Я поглядел на свой кулак. В нем все еще был крепко зажат наполненный кровь
ю шприц.
Ц Ну, кровь я у него тем не менее взял, Гарри. А это главное: меня пришлось б
ы долго уговаривать, чтобы я снова к нему сунулся. Боюсь, вы присутствовал
и при конце такой чудесной дружбы!
Ц Дурень чертов! Ц Секунду-другую Гарри прислушивался, как грохочут о
дверь стойла рога Монти. Ц А вы-то еще столько для него сделали! Хорошень
кое он вам «спасибо» сказал.

18

Пожалуй, самым драматичным событием в истории ветеринарной практики яв
илось исчезновение рабочей лошади. Даже не верится, что эта опора и гордо
сть нашей профессии сошла на нет за какие-то считанные годы. И произошло э
то у меня на глазах.
Когда я обосновался в Дарроуби, трактор уже начал свое победное шествие,
но в сельской общине традиции очень живучи, и лошадей и там и в окрестност
ях было еще много. Чему мне следовало только радоваться, так как ветерина
рное образование, которое я получил, строилось вокруг лошади, а все остал
ьное было весьма второстепенным дополнением. Во многих отношениях обуч
ение наше было вполне научным, и все же по временам мне мерещилось, что люд
и, его планировавшие, мысленно видели перед собой дипломированного коно
вала в цилиндре и сюртуке, существующего в мире подвод и конных фургонов.

Анатомию лошади мы изучали в мельчайших подробностях, остальных же живо
тных куда более поверхностно. И то же наблюдалось во всех других дисципл
инах, начиная от ухода за животными, когда мы постигали все тонкости ковк
и, превращаясь в заправских кузнецов, и кончая фармакологией и хирургией
. О сапе и мыте нам полагалось знать куда больше, чем о чуме у собак. Но и кор
пя над всем этим, мы, зеленые юнцы, понимали, что это глупо, что ломовая лоша
дь уже стала музейным экспонатом и работать нам предстоит главным образ
ом с рогатым скотом и мелкими животными.
Тем не менее мы потратили столько времени и сил на овладение лошадиными
премудростями, что все-таки найти пациентов, для лечения которых эти зна
ния могли пригодиться, было, как я уже сказал, очень приятно. Пожалуй, в пер
вые два года я лечил рабочих лошадей чуть ли не каждый день, и пусть я не бы
л и никогда не буду специалистом по лошадям, но и меня покоряла своеобраз
ная романтика заболеваний и травм, названия которых порой восходили к ср
едневековью. Заковка, гниение стрелки, нагноение холки, свищи, плечевой в
ывих Ц ветеринары лечили все это из столетия в столетие, пользуясь почт
и теми же лекарствами и приемами, что и я. Вооруженный прижигателями и кор
обкой с пластырями я решительно плюхнулся в извечный стрежень ветерина
рной жизни.
И вот теперь, на исходе третьего года, струя эта, если и не пересохла, то нас
только ослабела, что становилось ясно: не за горами день, когда она и вовсе
иссякнет. В какой-то мере это означало определенное облегчение жребия в
етеринарного врача, поскольку работа с лошадьми была физически наиболе
е трудной, и самой требовательной из наших обязанностей.
А потому, глядя на этого трехлетнего мерина, я вдруг подумал, что подобные
вызовы теперь далеко не так часты, как совсем еще недавно. На боку у него б
ыла длинная рваная, хотя и неглубокая рана там, где он напоролся на колючу
ю проволоку, и при каждом движении края ее расходились. Деваться было нек
уда ее следовало побыстрее зашить.
Лошадь была привязана в стойле за голову, и правый ее бок прижимался к выс
окой деревянной перегородке. Работник, дюжий детина шести футов роста, к
репко ухватил уздечку и привалился к яслям, а я начал вдувать в рану йодоф
орм. Меринок отнесся к этому спокойно, что было утешительно, так как он мог
похвастать весьма могучим сложением и от него прямо-таки исходило ощущ
ение жизнерадостной силы. Я вдел шелковинку в иглу, чуть приподнял край р
аны и прошил его «Ну, все в порядке!» Ц подумал я, прокалывая край напроти
в, но тут мой пациент судорожно дернулся, и мне почудилось, что прямо по мн
е просвистел ураганный ветер, а он вновь стоял, прижимаясь к перегородке,
словно ничего не произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45