В руках у Бленхейма был карабин, драгуны придерживали сабли, чтобы те на бегу не цеплялись за ноги.
Еще мгновение, и группа миновала их – побежала дальше к одной из дверей в комнату (она попыталась на ходу восстановить у себя в голове план Харшморта), которая примыкала к наружной стене дома. Каролина дернула ее за руку, призывая прибавить шагу. Мисс Темпл увидела, что они приближаются к той самой двери, через которую она вошла с графиней, когда в прошлый раз нашла предназначенные ей одеяния, это была дверь, ведущая в анатомический театр… Мисс Темпл показалось, что это воспоминание из другой жизни. Они продолжали идти. Наконец оказались у этой двери (может, ей стоит попробовать убежать?), и Каролина, не отпуская ее руки, кивнула солдату. И в этот момент дверь впереди (та, в которой исчезла группа Бленхейма) распахнулась, и оттуда вырвался клуб черного дыма.
Драгун с перепачканным сажей лицом закричал им:
– Воды! Воды!
Один из макленбуржцев тут же развернулся и побежал назад по коридору. Драгун исчез в открытой двери, и мисс Темпл подумала было – не броситься ли ей следом, но опять не успела она и шелохнуться, как Каролина еще крепче ухватила ее за руку и поволокла дальше. Один из оставшихся макленбуржцев открыл дверь во внутреннюю комнату, а другой встревоженно направил их внутрь – подальше от дыма. Дверь за ними закрылась, но мисс Темпл услышала становящиеся все громче крики и грохот еще большего числа ног по мраморному коридору.
Потом снова все погрузилось в тишину. Каролина кивнула первому солдату, и тот подошел к дальней двери, хитроумно спрятанной в стене, и исчез за ней. Оставшийся солдат расположился у выхода в коридор – встал руки за спину, спиной к двери. Каролина оглянулась, дабы убедиться, что все в порядке, и отпустила руки.
– Ничего страшного, – сказала она. – Дождемся, когда все успокоится, и пойдем дальше.
Но мисс Темпл видела, что Каролина взволнована.
– А что, по-вашему, могло случиться? – спросила она.
– Ничего такого, с чем мистер Бленхейм не справлялся тысячу раз прежде, – ответила Каролина.
– Неужели там пожар?
– Бленхейм – ужасный тип, – сказала мисс Вандаарифф, не обращаясь ни к кому конкретно. – Когда я тут буду всем заправлять, я его выгоню.
Мысли лихорадочно метались в голове мисс Темпл. По другую сторону театра располагалась еще одна комната ожидания – возможно, именно туда вынужден был отправиться солдат… Она вспомнила, что во время ее первого посещения театр оказался пустым. Что, если ей сейчас взять и побежать в театр? Если он опять пуст, то, может, ей удастся забраться на балкон, а оттуда – на винтовую лестницу, а потом (она знала!) она могла бы вернуться через служебный ход назад к экипажам. А бежать ей пришлось бы по полу, коврам и траве – она вполне могла это сделать босиком! Ей только нужно на секунду отвлечь их…
Мисс Темпл изобразила удивленный вскрик и взволнованно зашептала мисс Вандаарифф:
– Лидия! Боже мой – вы так ужасно… испачкались!
Лидия тут же занялась своим одеянием, начала поддергивать его, но так никаких изъянов и не обнаружила, голос ее возвысился до недовольных воплей, что тут же привлекло внимание Каролины и макленбургского солдата.
Мисс Темпл ринулась к внутренней двери, добежала до нее и повернула ручку, прежде чем кто-либо успел заметить, что она делает. Она уже открыла дверь и бросилась в дверной проем, когда Каролина удивленно вскрикнула… и тут же вскрикнула сама мисс Темпл, потому что она уперлась прямо в грудь графа д'Орканца. Он стоял в темноте, перекрывая проход своей массивной фигурой, которая была еще крупнее за счет кожаного фартука, громадных кожаных рукавиц до самых локтей, устрашающего шлема в медной оплетке с кожаными ремнями, который он держал под мышкой, громадных защитных очков, похожих на глаза насекомого, и странных металлических коробок, надетых на рот и уши. Она отпрянула от него назад в комнату.
Граф бросил неодобрительный взгляд на Каролину, а потом – сверху вниз – на мисс Темпл.
– Я решил сам прийти за вами, – сказал он. – Время вашего искупления давно уже наступило.
Глава восьмая
СОБОР
Чань постарался немного подогнуть колени (он знал, что, приземлившись на прямую ногу, легко выбить сустав), и сделал это как раз вовремя – с размаху налетел на искривляющуюся горячую металлическую стену, покрытую чем-то осклизлым. Время его пребывания в воздухе (несомненно короткое) было достаточным, чтобы он ощутил себя невесомым, ощутил, как готов вывернуться его желудок, что в условиях полной темноты окончательно дезориентировало его. Падение стало для него реальностью, когда он ударился об изгиб в трубе, пролетев, может быть, десять или пятнадцать футов, скорчился и заскользил (ни о каком управлении падением уже не могло идти и речи), потом полетел снова, когда труба опять перешла в вертикаль. На этот раз он ударился еще сильнее, и дыхание у него перехватило – он попал в пространство, где одна труба соединялась с другой, всем туловищем грохнулся об угол в месте сварки, тогда как ноги его проскользнули вниз, потащив тело дальше. Он попытался затормозить, но металлические стенки, покрытые тем же осклизлым налетом, не позволяли сделать это, и он полетел вниз, пытаясь не потерять свою трость, торчащую из-под пальто. Удар замедлил его спуск – он уже не падал, а скользил, к тому же труба шла не отвесно, а под углом. Воздух, обтекавший Чаня, был зловоннее и становился все горячее – у него мелькнула мрачная мысль, что его падение закончится в топке. Он прижимал ноги и руки к стенкам трубы, что хотя и не очень эффективно, но все же замедляло его падение. Когда он достиг следующего стыка, ему удалось ухватиться за кромку и остановиться полностью, ноги его раскачивались в темноте. Он не без труда подтянулся и пролез в отверстие, таким образом он почти лег и мог теперь дать отдохнуть рукам. Чань перевел дыхание, спрашивая себя: сколько он уже пролетел и каким местом думал, пустившись в это опасное предприятие?
Он закрыл глаза – все равно тут ничего не было видно – и сосредоточился на звуках, которые доходили до него. Из трубы внизу доносилось устойчивое металлическое дребезжание, согласованное во времени с регулярными порывами зловонного воздуха, насыщенного паром и химикатами. Он оперся на вторую боковую трубу, которая была меньше размером (достаточным ли для того, чтобы вместить его?) и холоднее на ощупь. Он подождал – может, здесь промежуток между циклами дольше, но так и не дождался ни дребезжания из глубин трубы, ни зловонного выброса. Рассеянно он отметил, что у него болит голова. Щупальца тошноты поднимались из его желудка. Ему пора было выбираться отсюда. Он ввинтился в узкое пространство, засунул ноги в более узкую трубу. Места здесь хватало едва-едва, и Чань постарался выкинуть из головы мысль о том, что труба может сузиться еще больше, – уж очень ему не хотелось думать о том, как он будет карабкаться назад по скользкой трубе. Он засунул свою трость под пальто и прижал ее к себе левой рукой, а потом стал спускаться, стараясь делать это как можно медленнее, притормаживая ногами. Здесь налета на стенках было меньше, и Чань обнаружил, что в большей или меньшей степени может управлять спуском, потому что труба располагалась под наклоном. Чем больше удалялся он от главной трубы, тем чище становился воздух и тем меньше беспокоила его мысль о том, что путь его закончится в котле расплавленного стекла. Спуск продолжался некоторое время (он даже оставил попытки высчитать его длину), а потом эта труба приняла горизонтальное положение, к счастью, так и не сузившись, и он оказался на спине, из всех сил стараясь не думать об историях про похороненных заживо. Труба меняла направления, хотя и оставалась горизонтальной, словно (с улыбкой подумал он) была проложена по полу круглой комнаты. Он пробирался вперед дюйм за дюймом, стараясь производить как можно меньше шума, один раз ему все же пришлось остановиться, когда он одной лишь силой воли подавил рвотный спазм – он сжал челюсти, удерживая поднимающуюся желчь и продувая, как раненый конь, свои поврежденные носовые каналы. Он продвигался вперед, пока (так внезапно, что его затуманенный мозг лишь через несколько секунд разобрал, что он видит) световой клинышек не пронзил темноту над ним. Он протянул руку в ту сторону и наткнулся на нижнюю сторону металлической защелки, потом, осторожно прощупывая трубу вокруг, с облегчением обнаружил края и петли чего-то вроде заслонки.
Чань сдвинул защелку в сторону, уперся в панель обеими руками и нажал. Петли подались, издав ржавый стон. Он замер, прислушался, заставил себя прислушиваться еще целую мучительную минуту. В трубу хлынул неяркий свет, и теперь он с брезгливостью увидел, что весь покрыт ржавчиной и грязью. Заслонка, протестующе скрипнув, открылась целиком. Чань вдохнул более чистого воздуха и сел. В отверстие прошли только его голова и плечо. Он находился в каком-то машинном зале с кирпичными стенами (видимо, в запасном и, к счастью, в настоящее время не используемом) и несколькими такого же размера трубами, пронзающими стены в разных направлениях, – все они сходились в громадном металлическом бойлере, опутанном тонкими шлангами и всевозможными приборами. Он заполз обратно в трубу и теперь выпростал правую руку и опять – голову, а потом протиснул в отверстие левую руку и грудь, игнорируя боль в ребрах и плече. Чувствуя себя как насекомое, выбирающееся на свет божий из липкого кокона (и таким же слабым), Чань понемногу сполз на пол и оглядел комнату вокруг него. Она была довольно маленькой. На ряду крюков висело множество шприцев и закупоренных стеклянных пробирок, пара кожаных перчаток и один из этих дьявольских шлемов из кожи и меди. Наверняка ход, по которому он сюда пробрался, использовали для выброса газа при работе котла. Рядом с крюками располагался встроенный в стену подсвечник с огарком толстой, оплывшей жировой свечи – источника того самого света, что он увидел сквозь щель в заслонке. Свеча горела, а это свидетельствовало о том, что кто-то недавно был здесь… и еще вернется.
Но сейчас он не думал ни об этих людях, ни о машине, ни о ее назначении. Под трубчатым стеллажом стояло грязное кожаное ведро. Чань подполз к ведру, и ему даже не потребовалось засовывать пальцы в рот – его вырвало, теперь его желудок был пуст, и лишь в горле саднило от горечи. Он сел на пол и, вытащив конец рубашки, отер рот, потом попытался протереть лицо, покрытое грязью и сажей. Чань с трудом поднялся на ноги и с грустью посмотрел на свое красное кожаное пальто. Гордость его гардероба была, вне всяких сомнений, погублена. Угольную пыль еще можно было счистить, но, отирая корку химических отложений, он увидел, что красная кожа протерлась и пошла пузырями, почти как если бы пальто обгорело и кровоточило. Он постарался отскрести пальцами как можно больше грязи, потом вытер руки о свои замызганные штаны, с таким чувством, будто ему пришлось проплыть по какому-то адскому болоту. Чань глубоко вздохнул. Голова у него все еще кружилась, боль стучала в глазницах – он знал, что эта боль, если не принять опия, будет преследовать его несколько дней. Он предполагал, что за ним отряжена погоня, которая уже сейчас где-то на пути в чрево дома, призванная хотя бы убедиться, что кости его горят и трещат в топке или что он задохнулся в трубах, так и не добравшись до низа, застряв, как белка в дымоходе. Чань чувствовал, как саднит у него в горле, как отчаянно кружится голова. Ему хотелось пить. Если он не найдет воды, его прикончит первый же встреченный драгун.
* * *
Дверь была заперта, но Чань с помощью отмычки легко справился со старым замком. Дверь открывалась в узкий, круговой коридор с кирпичными стенами, освещенный мерцающим огнем факела, вставленного в металлическую скобу над дверью. Ни с одной стороны больше никакого света не было. Он быстро пошел в темноту направо. Описав круг, он уперся в кирпичную стену, раствор кладки здесь был заметно свежее, чем в боковых стенах или потолке. Чань пошел назад мимо бойлерной, поглядывая вверх на низкий потолок и закругляющийся пол. Он был уверен, что этот коридор отвечает стене большого помещения. Ему было необходимо (чтобы вздохнуть свободнее и отыскать мисс Темпл) найти какой-то путь отсюда вверх.
Следующий факел торчал в скобе вблизи открытой двери, за которой обнаружилась винтовая лестница с яркими металлическими перилами вдоль внутренней стены. Чань посмотрел наверх, но лестница, загибаясь, давала обзор лишь на несколько метров. Он прислушался – до него доносился какой-то звук, низкий гул, похожий то ли на вой ветра, то ли на далекий дождь. Он начал подниматься по лестнице.
Через двадцать ступенек он оказался перед еще одной дверью и еще одним круговым коридором. Он высунул голову в дверь и увидел наклонный потолок коридора. Чань вернулся на лестницу и закрыл глаза. Горло у него горело. В груди ощущение было такое, будто она вот-вот разорвется изнутри – он представлял себе, как стеклянный порошок въедается в его натужно работающие легкие. Он заставил себя выйти в коридор в поисках какого-нибудь прибежища и пошел в ту сторону, где этажом ниже находилась его бойлерная. В том же самом месте он нашел другую дверь и так же без труда открыл замок. Внутри было темно. Чань вытащил факел из скобы и сунул его внутрь: еще один бойлер и еще один набор труб, уходящих в стену. Он увидел кожаное ведро на полу, подошел к нему и с облегчением увидел, что в нем вода – грязная, соленая, но ему уже было все равно. Чань положил факел, снял очки и плеснул воду себе в лицо. Он прополоскал рот, выплюнул воду, избавляясь от вкуса горечи, потом сделал несколько больших глотков, передохнул и выпил еще, потом сел спиной к трубе. Он выплюнул еще один комок бог знает чего изо рта на ладонь и швырнул его в другой конец комнаты. Конечно, с ночью в «Бонифации» это не шло ни в какое сравнение, но сейчас и это его устраивало.
* * *
Чань опять вышел в коридор и вернулся на лестницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121