С улыбкой он заглянул в глаза графине, одарившей его не менее порочной улыбкой, и не поцеловал ее пальцы, а неторопливо провел по ним языком. Он отпустил ее руку, щелкнув каблуками, и с заговорщицкой ухмылкой посмотрел на мисс Темпл. Она не протянула ему руки, а он не попытался взять ее, повернул голову к графу и улыбнулся ему еще более широкой улыбкой. И мисс Темпл отвернулась от него, невольно обратив взгляд на Роджера Баскомба, который, в свою очередь, прикладывался к ручке графини. Опять она увидела, что ее запах не остался незамеченным, хотя Роджер повел себя иначе – никакой тебе порочной улыбки, а скорее секундное замешательство. Он, избегая смеющихся глаз графини, слегка коснулся ее пальцев губами и сразу же отпустил ее руку.
– Вы, кажется, знакомы, – сказала графиня.
– Безусловно, – сказал Роджер Баскомб и коротко кивнул: – Мисс Темпл.
– Мистер Баскомб.
– Вы, кажется, потеряли сапожки, – сказал он не без некоторого сочувствия в голосе.
– Хорошо, что только сапожки, а не душу, мистер Баскомб, – ответила она, и голос ее в собственных ее ушах прозвучал по-детски. – Или я должна сказать «лорд Тарр»?
Роджер встретился с ней взглядом и тут же отвел глаза, словно хотел что-то сказать, но не мог в этой компании. Потом он повернулся к графине и графу.
– Прошу вас – нам пора садиться. Поезд отправляется.
* * *
Мисс Темпл усадили в купе в вагоне, который, похоже, был зарезервирован этой компанией полностью. Она ожидала – или страшилась, – что граф или графиня воспользуются этой поездкой, дабы возобновить прежние оскорбления, но, когда граф открыл дверь купе и затолкал ее внутрь, она повернулась и увидела, что он захлопнул дверь, а потом невозмутимо исчез из вида. Она попыталась открыть дверь – та оказалась не запертой, и она, высунув голову, увидела Франсиса Ксонка, который в нескольких метрах от нее разговаривал с макленбургским офицером. Они повернулись на звук открываемой двери с таким нескрываемым раздражением, что мисс Темпл тут же вернулась в свое купе, не без боязни, что они последуют за ней. Но они не последовали, и она, простояв несколько минут, села и попыталась придумать, что ей делать дальше. Ее везли в Харшморт одну и безоружную, к тому же прискорбно разутую. Какая была первая остановка на пути к Орандж-канал – Крэмптон-Плейс? Горсмонт? Паккингтон? Может быть, ей удастся потихоньку открыть окно купе и выбраться из поезда, пока тот будет на станции? Удастся ли ей спрыгнуть с такой высоты – тут было не меньше трех метров – на щебенку у путей и не повредить ноги? Если она, спрыгнув, не пустится наутек, ее тут же схватят – сомнений в этом у нее не было. Мисс Темпл вздохнула и закрыла глаза. Есть ли у нее выбор?
Она даже не знала, который теперь час. Ей ох как нелегко пришлось и с этой книгой, и в экипаже досталось, а теперь ужасно хотелось пить, но еще больше – закрыть глаза и почувствовать себя в безопасности. Она подняла ноги на сиденье, закрыла их платьем, сложилась калачиком, чувствуя себя зверьком, которого везут куда-то в клетке. Несмотря на все ее старания, мысли мисс Темпл снова вернулись к Роджеру, и она еще раз подивилась тому, как далеко позади осталась прошлая жизнь. Прежде, пытаясь найти объяснение его отказа, она думала, что он решил избавиться от нее, от семьи, от моральных принципов ради своих амбиций. Но теперь они были в одном поезде, всего в нескольких метрах друг от друга. Ничто не мешало ему зайти в ее купе, но он не делал этого. Судя по всему, он тоже прошел Процесс, который оказал на него свое воздействие. Неужели в нем не осталось ни капельки сочувствия или любви к ней, ну хотя бы настолько, чтобы попытаться успокоить ее, облегчить свое собственное сердце в преддверии той судьбы, что ожидает его бывшую невесту? Было ясно, что ничего подобного делать он не собирается, и, несмотря на всю свою прежнюю решимость, на ее тайную победу над книгой, над тюремщиками, все это ни на йоту не изменило ее положения, и мисс Темпл снова почувствовала себя одинокой среди этого скорбного бесплодного ландшафта.
* * *
Дверь в ее купе открыл макленбургский офицер, который протянул ей металлическую фляжку. Хотя в горле у нее пересохло, она не торопилась принять этот дар. Он раздраженно нахмурился:
– Вода. Берите.
Она взяла, вытащила пробку и отпила из горлышка. Потом перевела дыхание и выпила еще. Поезд замедлял ход. Она вытерла рот и вернула фляжку макленбуржцу. Тот не двинулся с места. Поезд остановился. Они ждали в молчании. Он снова предложил ей фляжку. Мисс Темпл отрицательно покачала головой. Он закрыл горлышко пробкой. Поезд тронулся. Сердце у нее упало, когда она увидела, как надпись «Крэмптон-Плейс» проплыла мимо окна и исчезла из вида. Когда поезд набрал прежнюю скорость, военный коротко ей кивнул и вышел из купе. Мисс Темпл снова подтянула под себя ноги и положила голову на подлокотник, решив, что ей лучше поспать, чем снова предаваться скорбям.
Ее разбудило новое появление офицера, когда поезд остановился в Паккингтоне, потом снова – в Горсмонте, Де-Конке и Рааксфале. Каждый раз он приносил металлическую фляжку с водой и каждый раз хранил молчание, пока поезд снова не набирал полную скорость, после чего опять оставлял ее одну. После Де-Конка спать мисс Темпл уже не хотелось – отчасти потому, что она была выведена из себя такими безжалостными вторжениями, а отчасти потому, что сон просто прошел. Вместо него возникло чувство, которое она не могла толком назвать, – грызущее, беспокоящее, из-за него она все время ерзала на своем месте. Ее вдруг как ударило: она не знала, кто она теперь. После того, как она уже попривыкла к неожиданностям своей новой жизни – к стрельбе из пистолетов, бегству по крыше, выуживанию улик из жаровен – и чувствовала себя так, словно эти действия вытекали из свойств ее характера, череда неудач наталкивала ее на мысль о том, что, может быть, она – всего лишь наивная молодая женщина, которой не хватает здравого смысла, чтобы понять собственную судьбу. Она вспомнила доктора Свенсона на крыше – он ведь просто был вне себя от страха, но все же, пока она с Чанем свешивалась через карниз, дабы увидеть, что происходит внизу, доктор заставил себя пройти по кровле отеля «Бонифаций» и даже перешагнул через зазор (пусть небольшой, но у страха-то глаза велики) между двумя домами. Она знала, чего это стоило ему, и видела на его лице именно ту решимость, которой, как показали последние события, не хватало ей.
Как бы сурово она ни судила себя, но размышление было для нее полезным, и она со всей трезвостью мысли (отсутствие карандаша и записной книжки выводило ее из себя – о, как нужен ей был карандаш!) попыталась представить себе ожидающую ее судьбу. Она не знала, будут ли ее снова бить и ругать, как не знала (несмотря на слова графини), убьют ли ее в конце концов и подвергнут или нет перед этим истязаниям. Ее снова пробрала дрожь – она в полной мере представила себе порочность своих врагов и глубоко вздохнула, подумав о еще более жуткой перспективе – о том, что ее могут преобразовать, подвергнув Процессу. Что может быть хуже – измениться, превратиться в то, что она так презирает? Истязания, по крайней мере, были бы предприняты против нее. Если же ее подвергнут Процессу, то даже ее душа исчезнет, и мисс Темпл тут же, в купе, решила, что не позволит сделать с собой ничего подобного. Пусть ей придется для этого броситься в кипящий чан, или вдохнуть толченого стекла, как Чань, или просто спровоцировать какого-нибудь охранника, чтобы тот свернул ей шею, но она никогда не окажется под их властью. Она вспомнила мертвеца, о котором говорил доктор, о том, как преобразовало его тело разбитое стекло книги… Если бы ей удалось добраться до книги и швырнуть со всей силы себе под ноги – книга бы наверняка разбилась и для мисс Темпл это был бы конец. И возможно, графиня была права: смерть от синего стекла должна сопровождаться какими-то лихорадочными видениями?
* * *
Ее начало донимать чувство голода, и по прошествии пяти праздных минут она уже не могла думать ни о чем другом. Она снова открыла дверь своего купе и выглянула в коридор. Военный стоял на своем месте, но теперь с ним был не Франсис Ксонк, а коренастый человек со шрамами.
– Простите, – позвала его мисс Темпл. – Как вас зовут?
Военный нахмурился, словно ее обращение к нему было каким-то нарушением этикета. Человек со шрамами, который вроде бы несколько восстановил свои связи с реальным миром – глаза его стали немного менее остекленевшими, а конечности более податливыми, – ответил ей голосом, в котором едва слышалась вкрадчивость.
– Это майор Блах, а я – герр Флаусс, посланник макленбургской дипломатической миссии, сопровождающей принца Карла-Хорста фон Маасмарка.
– Он – майор Блах? – Если майор боялся уронить свое достоинство, разговаривая с ней, то мисс Темпл была рада говорить о нем так, будто перед ней был немой чурбан. Она знала, что это ее маленькая месть за доктора и за Чаня.
– Кто бы мог подумать! Я, конечно, немало слышала о нем. О вас обоих.
– Можем мы быть чем-нибудь вам полезны? – спросил посланник.
– Я проголодалась, – ответила мисс Темпл. – Я хочу чего-нибудь поесть – если в поезде есть еда. Я знаю, что до Орандж-Локс еще не меньше часа езды.
– По правде говоря, я даже не знаю, – сказал посланник. – Но я сейчас выясню.
Он кивнул ей и пошел по проходу. Мисс Темпл проводила его взглядом, потом поймала на себе суровый взгляд майора.
– Вернитесь в купе, – сказал тот.
* * *
Когда поезд остановился в Сент-Тристе, майор вошел к ней в купе с фляжкой и каким-то маленьким свертком в белой вощеной бумаге. Он без слов дал ей то и другое. Она не стала разворачивать сверток, предпочитая сделать это, когда он выйдет, – занять себя чем-нибудь другим у нее не было возможности, – и потому они оба молча ждали, когда поезд снова наберет ход. Когда это случилось, он потянулся за фляжкой. Но она не выпустила ее из рук.
– Мне что – нельзя запивать мою еду?
Майор смерил ее недовольным взглядом. Отказывать ей не было никаких оснований, к тому же это свидетельствовало бы о том, что она для него представляет какой-то интерес, а он никак не хотел признаваться в этом. Он оставил ей фляжку и вышел из купе.
Содержимое свертка не порадовало ее – тонкий ломтик белого сыра, кусок ржаного хлеба и две небольшие маринованные свеклы, от которых на хлебе и сыре остались красные пятна. Тем не менее она съела все это, тщательно пережевывая, откусывая по очереди то от одного, то от другого и долго пережевывая каждый кусочек, прежде чем его проглотить. Так прошло минут пятнадцать. Она допила содержимое фляги и закрыла ее пробкой, свернула в комок бумагу и с фляжкой в руке высунула голову в коридор. Майор и посланник были на своих прежних местах.
– Я закончила, – сообщила она. – Если хотите – можете забрать фляжку.
– Как это мило с вашей стороны, – сказал посланник Флаусс и подтолкнул майора, который направился к ней и выхватил фляжку из ее руки.
Мисс Темпл подала ему и комок бумаги.
– Может, и это возьмете? Я уверена, что вы не хотите, чтобы я оставила записку проводнику!
Майор без слов взял комок бумаги. Мисс Темпл взмахнула ресницами, заглянула ему в глаза, потом – в глаза посланника, когда майор повернулся и пошел по коридору. Фыркнув от смеха, она вернулась на свое место. Она понятия не имела, чего сумела этим добиться для себя – разве что развлеклась немного; испытав легкое злорадство, она чувствовала, как присутствие духа возвращается к ней.
В Мент-Порте майор Блах не зашел к ней в купе. Мисс Темпл выжидательно смотрела на дверь, когда поезд начал притормаживать, но никто так и не появился. Неужели она так досадила ему, что он предоставляет ей возможность открыть окно? Она встала, не отрывая взгляда от двери, а потом с остервенением накинулась на замки окна. Она не успела открыть хотя бы один из них, как услышала щелчок двери у себя за спиной. Она повернулась, готовая встретить укор майора озорной улыбкой.
Но в дверях стоял не майор, а Роджер Баскомб.
* * *
– Ах, – сказала она, – мистер Баскомб.
Он довольно сухо кивнул ей и сказал:
– Мисс Темпл.
– Не присядете?
Ей показалось, что Роджер колеблется, возможно потому, что застал ее за попыткой открыть окно, но в равной мере и потому, что между ними столько оставалось недосказано. Она вернулась на свое место, села, подогнув как можно дальше под платье свои грязные ноги, и стала ждать, когда он отойдет от все еще открытой двери. Но он так и остался там стоять, и тогда она заговорила с ним – вежливо, но плохо скрывая раздражение:
– Почему это мужчина может бояться сесть? Если он стоит, как оловянный макленбургский солдатик, причина только одна – плохое воспитание.
Он ничего на это не ответил – хотя по его сложившимся в трубочку губам она поняла, что уязвила его, – и, сев напротив, набрал в грудь побольше воздуха в преддверии того, что собирался сказать.
– Мисс Темпл… Селеста…
– Я смотрю, ваши шрамы уже зажили, – снисходительным тоном заметила она. – А вот у миссис Марчмур – пока еще нет, а я, должна признаться, нахожу их довольно отталкивающими. Что же касается бедного мистера Флаусса – или, наверно, нужно сказать «герра Флаусса», – то с его внешностью ему бы подошла татуировка обитателя северных льдов!
Она с удовлетворением отметила, что Роджер скривился, будто ему в рот сунули дольку лимона.
– Вы закончили? – спросил он.
– Не думаю, но я позволю вам высказаться, если вы для этого пришли.
Тут Роджер резко рявкнул на нее:
– Меня не удивляет, что вы так неустанно мелете всякую ерунду – вам это всегда было свойственно, – но даже вы должны осознавать всю тяжесть вашей ситуации!
Мисс Темпл никогда еще не видела его таким раскованным и напористым, и ее голос внезапно упал до холодного шепота:
– Я осознаю ее в полной мере… уверяю вас, мистер Баскомб.
Он не ответил – он (как с раздражением поняла она) хотел, чтобы его негодующий упрек целиком дошел до нее. Исполненная решимости не прерывать молчание, мисс Темпл обнаружила, что изучает перемены, произошедшие с его лицом и манерами, причем делает это против своей воли, потому что она все еще надеялась в ответ на внимание облить его холодным презрением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121