Ты ей покупаешь парчовые платья,
А мне даже зеркала нет на полатях.
С болезненным сердцебиеньем не слажу,
Четвертую стражу!
На мотив «Яшмовые ветви сплелись»:
Про горькие слезы подушка расскажет.
Во храме, любви я отрезала даже
Свои вороные тяжелые пряди.
Ласкающих пальцев безумия ради,
Властитель Судеб, твой привратник на страже
Мне путь преградил у земного порога…
Как Иву Чжантайскую бросил бы княжич,
Так милый кору обрезает жестоко.
Уже побелела ограды стена,
Уже побледнела ночная луна.
На небе четвертой губительной стражи.
В тумане лебяжьем!
На мотив «Золотые письмена»:
Ужель не вернуть дорогую пропажу?!
У терема жду, прислонившись к стене я,
От мыслей морозных и слез коченея,
Всю пятую стражу.
На мотив «Яшмовые ветви сплелись»:
Все жгу фимиамы… Алтарь уже в саже!
Молюсь, чтоб тебя не утратить навеки.
Румяна и пудру невольно размажу -
Подушку зальют красно-белые реки…
Насмешников - тьма, нет любовной опеки…
Я солью заклею опухшие веки
Под крик петушиный на пятую стражу.
На мотив «Золотые письмена»:
Закончился страж перестук ежечасный,
И ворон замерз и закаркал, злосчастный,
Звенят бубенцы под стрехой безучастно,
Уснуть не дают. Я смешно и напрасно
Обманщика жду и не сплю до рассвета,
А он без меня развлекается где-то.
На мотив «Яшмовые ветви сплелись»:
Мне брови с утра подводить нету прока,
Готовить наряды - пустая морока -
Давно миновали свидания сроки…
Но вдруг, под стрехой затрещали сороки,
Служанка, влетев, прокричала с порога:
«Вернулся!» И я испугалась немного.
С любимым взойду я под шелковый полог,
И день будет долог!
На мотив «На заднем дворике цветок»:
Ушел, и полгода ни слуху, ни духу -
Нашел себе где-то, видать, потаскуху.
А я еженощно считала тут стражи
И думала, ищешь ты славной карьеры,
А ты пировал, легкомысленный бражник,
Средь дымных цветов, одурманен без меры.
Ночной темноты в одиночестве труся,
Свечи до рассвета порой не гасила.
Ждала вечерами я вестника-гуся,
Но где его, черта, так долго носило!
С любимым ласкалась всю ночь и весь день я,
И знала, что это, увы, сновиденья.
На мотив «Ивовый листочек»:
Ах!
Под брачным покрывалом из парчи
Любовный шепот больше не звучит.
Увидят все: мой свадебный обряд
У духа моря в храме претворят.
Свидетель Небо, не на мне вина,
А на тебе, нестойком, как волна.
Заключительная ария:
Под пологом с кистями из парчи
Два сердца, как одно, стучат в ночи.
Под покрывалом шелковым прозрачным
Предела нет счастливым играм брачным.
Тем временем Юйлоу то и дело выигрывала у Цзиньлянь, и последней пришлось осушить с десяток штрафных чарок, после чего она направилась к себе. Она долго стучалась. Наконец ей открыли калитку. Перед ней стояла Цюцзюй и протирала заспанные глаза.
- Спала, мерзавка, рабское отродье? - заругалась Цзиньлянь.
- Я не спала, отвечала Цюцзюй.
- Я же вижу! - продолжала хозяйка. - Нечего мне голову морочить! Тебе хоть бы хны. Нет бы - встретить. Батюшка спит?
- Давно почивает, - отвечала служанка.
Цзиньлянь прошла в отапливаемую спальню и, приподняв юбку, села на кан поближе к теплу. Она велела Цюцзюй подать чаю, и та торопливо налила чашку.
- Фу! Грязными своими лапами, мерзавка? - заругалась хозяйка. - Чего ты мне кипяток подаешь? Думаешь, пить буду? Позови Чуньмэй! Пусть она сама ароматного чаю заварит, да покрепче.
- Она там, в спальне… спит, - проговорила служанка. - Обождите, я позову.
- Не надо! Пусть спит, - передумала Цзиньлянь, но Цюцзюй не послушалась и пошла в спальню.
Чуньмэй, свернувшись, крепко спала в ногах у Симэня.
- Вставай, матушка пришла, - расталкивая ее, говорила Цюцзюй. - Чаю просит.
- Матушка пришла, ну и что же? - выпалила Чуньмэй. - Ходит по ночам, рабское отродье! Только людей пугает.
Чуньмэй нехотя поднялась, не спеша оделась и пошла к хозяйке. Она стояла перед Цзиньлянь заспанная и протирала глаза.
- Вот рабское отродье! - заругалась на Цюцзюй хозяйка и обернулась к Чуньмэй. - И надо ж ей было тебя будить. Поправь-ка платок, совсем сбился. А куда дела сережку?
Чуньмэй в самом деле украшала только одна золотая с драгоценными камнями серьга. Она зажгла фонарь и пошла в спальню, где после долгих поисков нашла, наконец, пропажу перед кроватью на скамеечке.
- Где нашла? - спросила Цзиньлянь.
- На скамеечке у кровати валялась, - ворчала горничная и, указывая на Цюцзюй, продолжала: - Все из-за нее, негодницы! Я с испугу вскочила. Наверно, за крючок полога зацепилась.
- Я ж ее предупреждала! - заметила Цзиньлянь. - Не буди, говорю, а она все свое.
- Матушка, говорит, чай просит, - пояснила Чуньмэй.
- Чаю захотелось. Только не ее руками заваривать!
Чуньмэй тотчас же налила в чайник воды и, помешав уголь, поставила в самый огонь. Немного погодя чайник закипел. Горничная вымыла чашку и, заварив покрепче, подала хозяйке.
- Батюшка давно уснул? - спросила Цзиньлянь.
- Да, я давно постелила, - отвечала Чуньмэй. - Вас спрашивал. Матушка, говорю, из дальних покоев еще не пришла.
- Юйсяо давеча для моей матушки принесла фруктов и сладостей, - начала Цзиньлянь, выпив чашку чаю. - Я их этой мерзавке отдала. Ты их убрала?
- Какие фрукты? - удивилась Чуньмэй. Понятия не имею.
Цзиньлянь крикнула Цюцзюй.
- Где фрукты?
- В туалетном столике, матушка, - отвечала служанка и принесла гостинцы.
Цзиньлянь пересчитала. Не хватало апельсина.
- Куда апельсин дела? - спрашивала хозяйка.
- Что вы мне дали, матушка, я все убрала, - говорила Цюцзюй. - Думаете, может, я съела? Не такая уж я сластена.
- Еще будешь мне оправдываться, мерзавка?! - заругалась Цзиньлянь. - Ты стащила, рабское отродье! Куда ж он девался? Я ж нарочно пересчитала, прежде чем отдать, рабское отродье. А у тебя, я гляжу, руки чешутся. Все перебрала. Да чего тут осталось? Добрую половину, небось, съела. Тебя, думаешь, угощать припасли, да? - Цзиньлянь обернулась к Чуньмэй. - А ну-ка, дай ей десяток пощечин!
- Я о нее и руки пачкать не хочу, - отозвалась горничная.
- Тогда тащи сюда! - приказала хозяйка.
Чуньмэй схватила Цюцзюй за шиворот и подвела к Цзиньлянь. Та ущипнула ее за щеку.
- Говори, мерзавка, ты стащила апельсин или нет, - ругалась Цзиньлянь. - Скажешь, прощу тебя, рабское твое отродье. А не то плетью угощу. Отведаешь, сколько влезет. Только свист пойдет. Что я пьяная, что ли? Стащила, а теперь зубы заговаривать? - Она обернулась в сторону Чуньмэй. - Скажи, я пьяная?
- Вы совершенно трезвы, матушка, - подтвердила горничная. - Если вы ей не верите, матушка, выверните рукава, наверно там остались апельсиновые корки.
Цзиньлянь потянула Цюцзюй за рукав и уже отдернула его, чтобы обшарить внутри, но служанка начала сопротивляться. Тут подоспела Чуньмэй. Запустив руку в рукав Цюцзюй, она извлекла оттуда апельсиновые корки. Цзиньлянь стала изо всех сил щипать ей щеки и бить по лицу.
- Что, негодяйка проклятая, рабское отродье! - обрушилась на служанку Цзиньлянь. - Не вышло! Эх, ты, некудышная! Тебе только языком болтать да сласти воровать. Это ты умеешь. От меня не скроешь! Вот они, корки. На кого будешь слыгаться, а? Надо бы тебя вздуть, рабское твое отродье, да, боюсь, батюшку не разбудить бы и охоты нет после веселого пира с тобой возиться. Завтра будет день. Тогда и рассчитаюсь.
- Вы ей, матушка, поблажки не давайте, - вторила хозяйке Чуньмэй. - Выпорите так, чтобы плеть свистела. А лучше слугу заставьте. На совесть втянет. Пусть потерпит - впредь будет побаиваться. Наши-то побои ей все равно что ребячьи шалости. Она по палке скучает. Тогда будет знать.
Цюцзюй с распухшим лицом, надув губы, удалилась в кухню. Цзиньлянь разломила пополам апельсин, достала яблоко и гранат и протянула Чуньмэй.
- На, ешь! - сказала она. - А остальное матушке отдам.
Чуньмэй взяла фрукты с полным равнодушием и, даже не взглянув на них, спрятала в ящик. Цзиньлянь хотела было разделить и сладости, но ее остановила горничная:
- Не надо, матушка! Я сласти не люблю. Лучше вашей матушке оставьте.
Цзиньлянь убрала оставшиеся гостинцы, но не о том пойдет наш рассказ.
Потом Цзиньлянь вышла по малой нужде и велела Чуньмэй принести ведро воды для омовения.
- А который теперь час? - спросила хозяйка.
- Луна на запад склонилась, - говорила горничная. - Третья ночная стража, должно быть.
Цзиньлянь сняла головные украшения и вошла в спальню. На столе догорал серебряный светильник. Поправив его, она обернулась к кровати, на которой храпел Симэнь. Цзиньлянь развязала шелковый пояс, сняла юбку их хунаньской тафты и штаны и, обувшись в ночные туфельки, юркнула под одеяло к Симэню. Немного подремав, она начала заигрывать с ним, но он не отзывался. Ведь совсем недавно Симэнь предавался утехам с Чуньмэй, и у него остыл весь пыл, его размякшее орудие нельзя было поднять никакой силой. У Цзиньлянь же, распаленной винными парами, пламенем горела страсть. Она, сев на корточки, принялась играть на свирели, возбуждая самый кончик. Издавая звуки, подобные лягушачьему кваканью, она то засасывала, то выпускала изо рта мундштук, так что тот непрерывно ходил туда-сюда.
Наконец, Симэнь проснулся.
- Вот негодная потаскушка! - увидев Цзиньлянь, заворчал он. - Где ж ты до сих пор была?
- Мы в дальних покоях пировали, - отвечала Цзиньлянь. - Сестрица Мэн потом еще два короба закусок и вина поставила. Барышня Юй пела. И старшая невестка У с золовкой Ян пировали. Играли на пальцах, кости бросали. Весело было. Сперва у Ли Цзяоэр выигрывала. Штрафными ее напоила. Потом мы с сестрицей Мэн играть сели. Много нам с ней штрафных досталось. А ты легко отделался. Ишь, разоспался! А я, выходит, терпи, да? Но ты ж знаешь, я без тебя не могу.
- Подвязку сшила? - спросил Симэнь.
- Тут, под периной лежит.
Запустив руку под перину, она достала подвязку и туго натянула на основанье веника, а лентами крепко-накрепко стянула талию Симэню.
- А во внутрь принял? - спросила она.
- Принял.
Немного погодя Цзиньлянь удалось расшевелить богатыря. Он вздыбился, поднял голову и вытянулся длиннее обычного на цунь с лишком. Женщина влезла на Симэня, но набалдашник был слишком велик и ей пришлось руками раздвигать срамные чтобы пропихнуть его в потаенную щель. Когда он проник, Цзиньлянь обхватила Симэня за шею, велела ему сжать ее талию и стала тереться до тех пор, пока сей предмет весь не погрузился до самого корневища.
- Дорогой, сними с меня чулочные подвязки и положи себе под спину, - попросила она.
Симэнь исполнил ее просьбу, а также снял с нее красный шелковый нагрудник. Цзиньлянь, передвигаясь на четвереньках, оседлала Симэня. Ей потребовалось сделать несколько разминаний, чтобы орудие полностью погрузилось, и тогда она сказала:
- Пощупай теперь сам рукой, как заполнено все внутри. Тебе хорошо? Давай наминай и вставляй почаще.
Симэнь дотронулся и убедился, что орудие засажено по самое корневище и даже волосы прибрались, а снаружи остались только два ядра, отчего он ощутил неописуемую радость и наслаждение.
- Как здорово разбирает! - воскликнула Цзиньлянь. - Но что-то холодновато. Дай я пододвину лампу, при свете порезвимся, а? Нет, летом куда лучше. Зимой такой холод. - Она продолжала расспрашивать: - Ну как? Что лучше: подвязка или твоя серебряная подпруга, грубая, как хомут? От нее в лоне боль одна, а тут совсем другое дело. К тому же посмотри, насколько вырастает твой предмет. Не веришь - пощупай у меня низ живота: конец-то почти в сердце упирается. - Потом она добавила: - Обними меня, дорогой! Сегодня я хочу заснуть лежа на тебе.
- Спи, дитя мое! - сказал он и, обняв жену, просунул свой язык в ее уста.
Глаза Цзиньлянь, горевшие, как звезды, затуманились. Симэнь сжимал ее ароматные плечи. После короткого забытья неукротимый пламень страсти вновь объял всю ее плоть, разгоряченную и необузданную. Обеими руками схватив Симэня за плечи, Цзиньлянь приподнималась и садилась. Несгибаемый воитель то выныривал с головой, то погружался по самый корень.
- Родной мой, любимый, не губи! - стенала она, однако Симэнь сунулся туда-сюда еще раз триста.
Когда подошла пора испускать семя, Цзиньлянь только и воскликнула:
- Мой милый! Ты мне все нутро вывернешь.
Но затем, она вложила свой сосок ему в рот, понуждая сосать. Любовники не заметили, как на какое-то мгновение потеряли сознание. Вскоре после истечения семени они крепко обнялись. У Цзиньлянь сердце билось, как у молодой газели, утомленные члены совсем ослабли, ароматные волосы-туча беспорядочно рассыпались. Лишь когда вытекла вся семенная жидкость, они обрели прежнюю способность двигаться.
- Милый! Как ты себя чувствуешь? - шептала Цзиньлянь, вытирая семя платком.
- Давай соснем, а потом продолжим, - предложил Симэнь.
- Я тоже не в силах, совсем ослабла и разомлела.
Так прекратилась игра тучки и дождя. Они легли рядом, крепко прижавшись друг к дружке, и не заметили, как на востоке стала заниматься заря.
Да,
Оглядите эту пару при свечах со всех сторон:
Вот союз, что не иначе, как на Небе заключен.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
ЦЕНЗОР СУН НАСТОЯТЕЛЬНО ВЫПРАШИВАЕТ У СИМЭНЯ ТРЕНОЖНИК ВОСЬМИ БЕССМЕРТНЫХ.
У ЮЭНЯН СЛУШАЕТ «ДРАГОЦЕННЫЙ СВИТОК О ПРАВЕДНОЙ ХУАН»
Бывало, преданных друзей
встречал на южной стороне.
Мне снова повстречать бы их,
возрадоваться по весне.
Чтоб в чашах южное вино
шипело, пенилось опять,
Чтоб на бумаге дорогой
стихи изящные писать.
В коляски сядем, чтоб цветы
с поклоном провожали нас
И чтоб трава вокруг колес
любовно, трепетно вилась.
Мы разлучились и царит
на южном тракте тишина.
Кто там любуется весной
и светит для кого луна?
Так вот. Обнял Симэнь Цзиньлянь и проспали они до рассвета. Пробудившись, Цзиньлянь обнаружила, что орудие Симэня все еще выпрямленное и твердое, как палка.
- Пощади, милый, - говорила он. - Я больше не могу. Дай я тебе лучше на свирели поиграю.
- Ишь ты, потаскушка с выкрутасами, - отозвался он. - Ты и так играла предостаточно. Видишь, твоих рук дело.
Цзиньлянь села на корточки между его ног и, опершись на одну из них, взяла в рот то самое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252