– Тебе здорово досталось? – спрашивает девушка Доррина.
– Так, царапина, – говорит он, глядя на сочащийся кровью рукав. – Плохо только, что куртка испорчена.
– Благодари кожу да толстую подкладку, а то остался бы без руки.
Доррин опирается на посох. Все произошло так быстро, что он не вполне пришел в себя. Кадара стоит на коленях возле трупа черноволосого разбойника и роется у него за пазухой.
– Негусто, но кое-что есть. Золотое ожерелье, серебреники, несколько медяков.
Брид уже обшарил двух остальных, забрав все ценное, включая мечи.
Доррин искоса поглядывает на своих товарищей. То, что они сейчас делают, не лишено смысла, но одна лишь мысль об этом вызывает у него приступ головной боли. Юноша трет виски, но боль не проходит.
– Клинки так себе, но их можно продать... или подарить один Доррину. Пусть учится.
– Нет, я уж лучше посохом... – бормочет Доррин. – А что будем делать с телами? Почва промерзла, могилы не выроешь.
– Я оттащу их в лес, – ухмыляется Брид. – Дикие кошки наверняка голодны.
Покосившись на Брида, Кадара вытирает клинок о рваную тунику покойника и обращается к Доррину:
– Может, посмотришь, нет ли где еще засады?
Юноша глубоко вздыхает, хотя понимает, что ее просьба вполне разумна. Он тянется чувствами к придорожным деревьям. Головная боль становится такой сильной, что на глаза наворачиваются слезы.
– Вроде никого... во всяком случае, поблизости.
К тому времени, когда Доррину удается прийти в себя, справиться с головной болью и заняться порезом на руке, Брид оттаскивает за дорогу второе тело, а Кадара уже разводит в очаге огонь. Юноша собирает и приносит ей целую охапку валежника.
– Спасибо, – говорит девушка, не поднимая головы от котелка. – Завтра утром все это пригодится. А не мог бы ты еще напоить лошадей?
К тому времени, когда юноша возвращается, ужин уже готов. Брид сидит на краешке каменной скамьи.
Снаружи слышен странный звук, и Доррин вскидывает голову.
– Это всего-навсего сова, – спокойно поясняет Брид. – В холодные вечера они вылетают на охоту еще до полной темноты. Ночью такая стужа, что все грызуны прячутся по норам.
– Кстати, погрейтесь, – Кадара протягивает Доррину жестяную миску с темной, густой и горячей жидкостью. Такую же получает и Брид.
– Спасибо, – искренне благодарит Брид.
– Спасибо, – вторит ему Доррин.
– Ешьте на здоровье, – Кадара наполняет миску и для себя. Некоторое время в помещении слышится лишь стук ложек да приглушенное чавканье.
Отведав похлебки и отставив миску в сторону, Доррин достает нож, выстругивает из маленького кусочка дерева грубую иглу, снимает теплую куртку и острием ножа проделывает в толстой коже ряд дырочек. Подкрепившись еще парой ложек, он с помощью своей иголки и суровой нитки начинает сшивать края разреза.
– Умно, – бормочет Брид с набитым ртом. Аппетит у него отменный – он уминает третью миску пряного горячего варева.
Благодаря горящему очагу, в помещении более-менее тепло. Доев похлебку, Доррин добавляет из котелка еще полмиски и отрезает маленький кусочек хлеба. К этому времени головная боль почти прошла.
– Ты же целитель, почему же не можешь исцелить себя? – интересуется Брид.
Доррин, стараясь не обращать внимания на боль в руке, пожимает плечами. Рана не инфицирована, но на ее заживление потребуется время.
– Все не так просто, – отвечает он. – Добиться того, чтобы порез не загноился, особенно если промыть рану, совсем не трудно, но сращивание мышц или сухожилий, не говоря уж о костях, забирает уйму энергии. Рассказывают, что некоторые неразумные целители, спасая смертельно раненых, умирали сами.
– Но в чем, коли так, смысл целительства? – спрашивает, морща лоб, Брид.
– Я не великий целитель, – отвечает Доррин. – Но могу сказать, что раненых чаще всего губят не столько сами раны, сколько заражение, а с этим хороший целитель справится. Кроме того, даже если рана очень тяжела, усилие, необходимое для ее заживления, не обязательно будет смертельным для целителя.
– Как думаешь, такое будет твориться всю дорогу до Вергрена? – спрашивает Кадара, глядя во тьму за порогом.
– Маловероятно, – качает головой Брид. – Они прячутся в холмах, а крутые утесы для них не укрытие. Хотя, конечно, я не больно-то опытный путешественник и не шибко в этом разбираюсь. Хорошо еще, что Доррин может... Я рад.
Снаружи снова кричит сова.
– Я тоже, – признается Кадара.
Довольный тем, что смог оказаться полезным для своих крепких и искусных в обращении с оружием спутников, Доррин умиротворенно смотрит на огонь очага. Обычный огонь с лишь едва уловимым белым налетом хаоса. Что-то побуждает его расстегнуть суму. Он примечает внутри блеск монеты. Недоуменно протянув руку, юноша достает серебреник, рядом с которым нашаривает еще один деревянный жетон. Покачав головой, он перекладывает и то и другое в кошель.
– Что это у тебя?
– Деревянный жетон.
Глаза Кадары суживаются:
– Как ты это проделал, Доррин?
– Что проделал?
– С лошадьми.
– Ага, я тоже об этом думал, – подает голос Брид. – Похоже, никто не собирался продавать нам лошадок, покуда ты не заговорил с лавочником.
– А, с Хертором... – рассеянно говорит Доррин, думая о серебренике и жетоне. – У его старой собаки отнялись ноги. Я даже не понял из-за чего, но малость помог. Он был мне благодарен.
– Ты вроде бы говорил, что не большой Мастер целительства, – с укором произносит Брид.
– Все не так просто, – вздыхает Доррин.
– И это ты уже говорил.
– Собаки меньше людей, да и сращивать мне ничего не пришлось. А ей было очень больно.
Кадара медленно качает головой:
– И за это он дал тебе жетон? Я ведь видела, как ты сунул его конюху.
– Я понятия не имел, что он так много значит, – смущенно отвечает Доррин. – Взял так, на всякий случай.
– А я, – смеется Брид, – понятия не имел, что так много значит простая собака. Но рад тому, что твой «всякий случай» помог нам обзавестись лошадьми.
Доррин вспоминает, с каким чувством говорил Хартор о своей «старушке», и молча откладывает сумы в сторону.

XX

Доррин беспокойно ерзает в седле, но он так натер себе зад, что устроиться поудобнее не удается ни в какую. «Наверное, – думает он, – топать пешком – и то было бы лучше». Но вот едущая впереди Кадара не только непринужденно сидит на своей гнедой кобыле, но еще и проделывает на ходу упражнения с мечами.
Глядя на нее, юноша подумывает, не поупражняться ли и ему со своим посохом, но тут же отказывается от этой идеи. Когда ноги стерты с внутренней стороны чуть ли не до крови, а на заду мозоли, такая затея не сулит ничего хорошего ни ему, ни Меривен. Он понятия не имеет, почему назвал свою кобылу именно Меривен, но так уж вышло. Кличка вроде бы как сама пришла на ум: не мог же он звать вороную просто «лошадью».
Доррин снова смотрит на посох, сознавая, что упражняться ему, так или иначе, необходимо. Нельзя всецело полагаться на защиту своих спутников и полностью от них зависеть. Взять хотя бы их встречу с разбойниками: у него до сих пор не зажила рана, тогда как Кадара с Бридом разделались с этими головорезами как с младенцами.
– Эта развалюха не может быть твердыней старых герцогов Монтгрена, – бормочет он, глядя на сложенную из белого камня крепостцу со стенами не выше пятнадцати локтей. Правда, стоит это укрепление поверх засыпанных землей и заросших сорняками развалин другого, куда более мощного. Ниже, в долине, лежит обнесенный невысокими каменными стенами город Вергрен.
Плывущие по небу белые облака не мешают послеполуденному солнышку приятно греть спину.
– Что-то не так? – спрашивает Брид, придерживая своего рослого мерина.
– Да вот, цитадель... – неопределенно откликается Доррин, прикидывая в уме, какая невероятная мощь потребовалась, чтобы сравнять с землей старый замок.
– Ну и что – цитадель? – усмехается Брид. – Можно туда наведаться, посмотреть что там к чему, – его затянутая в перчатку рука указывает на реющее над воротами белое с кровавой каймой знамя.
– Нет уж, спасибо, – мотает головой Доррин. – Ты как хочешь, а я в город.
– Неужто ты и вправду решил, что Брид зовет тебя в башню Белых чародеев? – спрашивает Кадара.
Доррин краснеет. Он злится на себя из-за своей непонятливости. Надо же ему было принять шутку Брида всерьез! Наверное, все дело в искреннем тоне здоровяка; это сбивает с толку.
Юноша туго натягивает поводья. Кобыла с недовольным ржанием ускоряет шаг, и жжение с внутренней стороны бедер тут же напоминает ему, что наездник из него аховый. Поправляя вставленный в держатель посох, он боится оглянуться: а ну как Кадара снова над ним смеется. И шуток он не понимает, и на лошади болтается как куль с овсом... Доррин досадливо поджимает губы.
Все трое направляют коней вниз по склону, к воротам Вергрена.
– Интересно, как же это случилось со старым замком? – бормочет Доррин себе под нос.
– Ты о чем? – вежливо осведомляется Брид.
– В рассказах Основателей описывается могучая герцогская твердыня, но, по-видимому, Белые разрушили ее до основания. Они захватили Монтгрен, тогда как в Галлосе, как и прежде, правит префект, а в Хидлене – тамошний герцог. Одних они трогают, других – нет... Не совсем понятно.
Брид смотрит на Кадару, потом снова на Доррина.
– Но ведь Лортрен нам это объясняла, – говорит он.
– Она объясняла, а Доррин ничего не слышал – как всегда, думал о своих машинах, – смеется девушка.
Рыжеволосый паренек снова краснеет.
– То был вопрос политики, – поясняет Брид. – Монтгрен был важен для Белых из-за своего положения, в целом же они предпочитали не устанавливать в княжествах свою власть напрямую, а заключать выгодные для себя союзы. Кроме того, им платили за поддержание в порядке дороги.
– Чепуха какая-то, – сердится Доррин. – Кому нужна такая длиннющая дорога? Кого понесет в эдакую даль?
– Никакая не чепуха, – возражает Кадара. – У нас на Отшельничьем тоже есть дороги. А самая главная из них – Восточный Океан. Для острова это прежде всего торговый тракт.
Доррин прекрасно знает, что она права, но от этого досадует еще пуще. Кадаре с Бридом любые дороги нипочем, а он не чает, когда сможет слезть с седла.
Впереди показываются городские ворота, и юноша, попридержав Меривен, пропускает спутников вперед.
Деревянные створы ворот выглядят впечатляюще, а железные петли, вмурованные в камень арки, будут, пожалуй, потолще Бридова предплечья. Однако, похоже, эти внушительные ворота не закрывались годами. А охраняет их одна-единственная женщина-страж, примостившаяся у амбразуры надвратной башенки. Караульную окружает белая аура, однако когда путники проезжают под аркой и въезжают в город, выражение ее лица не изменяется.
– Куда направимся?
– Для начала на центральную площадь, – предлагает Брид. – Такие есть во всех городах.
По правую сторону узкой улочки две женщины в толстых бесформенных блузах, мешковатых штанах и сапогах несут корзины со стиркой. Проезжающих всадников они не удостаивают ни малейшего внимания.
В отличие от проулков Тирхэвена, эта улица не завалена мусором и не раскисла от влаги, хотя мостовой не имеет. Возле грубо оштукатуренных зданий пробиваются пучки травы. Стоило Доррину ухмыльнуться при виде кучки лошадиного навоза, как вынырнувший из ближайшего дома мальчуган подбирает навоз на лопатку и исчезает за дверью.
– Надо же, как тут тихо, – замечает Кадара.
На пустой улице и впрямь не слышно никаких звуков, кроме мягкого перестука копыт. Но уже спустя мгновение, словно в опровержение ее слов, из-за угла выкатывает на высоких, окованных железом колесах крытая подвода. Возница с криком погоняет лошадь. Чтобы дать ему проехать, всадникам приходится посторониться.
Успокаивая Меривен, Доррин тянется чувствами к корзинам в подводе. Они заполнены картошкой. Следуя за повозкой, спутники вскоре оказываются на площади, в центре которой находится каменное возвышение, обнесенное с трех сторон низкой кирпичной оградой. Пространство вокруг вымощено красным кирпичом.
С северной стороны площадь окаймляют три строения – галантерейная и мясная лавки да мастерская бочара. Южная сторона может похвастаться приземистым зданием без какой-либо вывески, а вот дом на западной вывеску имеет. Выведенные свежей зеленой краской храмовые буквы в сочетании с изображением круторогого барана сообщают, что это гостиница «Золоченый Овен».
Присмотревшись к бело-зеленому навесу над входом и к покрытым сияющим лаком двойным дубовым дверям, Брид качает головой:
– Дорогое заведение.
– Не по нашему карману, – поддерживает его Кадара.
– Прошу прощения, – обращается Брид к первому встречному – здоровенному бородачу с мечом в заплечных ножнах.
– Говори погромче, парень.
– Где тут можно остановиться на постой? Нам бы что-нибудь попроще, чем... – Брид делает жест в сторону «Овна».
– Езжай туда, – наемник машет рукой в сторону юго-восточного угла площади и морщится, когда его взгляд падает на здание без вывески.
– Спасибо.
– Не за что, – буркает бородач.
Крестьянская повозка со скрипом огибает площадь и ныряет в проулок.
– Ну как, едем искать, где подешевле?
Доррин соглашается, хотя боится, как бы погоня за дешевизной не завела их в какой-нибудь притон. Проехав по улице добрый кай, приценившись в «Золотой Чаше» и «Разделочной Доске», они заглядывают в «Три Дымохода».
– Сколько берете за ночлег? – спрашивает Брид.
– Медяк за ночь в общей спальне со своими одеялами и всем прочим, – отвечает хозяйка, обшаривая путников глазами. – Ежели у вас ничего нет, можете спать на полу.
– А конюшня?
– Два медяка с лошади за стойло, воду и сено. Никакого овса.
– Чем кормите?
– Без разносолов, но сытно. Суп и хлеб. Желтый сыр. Пиво, медовуха. За суп с хлебом три медяка, за сыр медяк, за пиво или мед два. Клюквица – одну монету.
– Признаться, мы все проголодались...
– Сядьте там, – костлявый палец указывает на угловой столик. – И чтоб никаких клинков в помещении. Понятно?
– Понятно, – улыбается Брид.
А вот Доррин хмурится:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75