– Тебе все еще нравится работать в кузнице?
– Я учусь. Яррл говорит, что мне еще многое следует усвоить, а мастер он славный. Думаю, не хуже Хегла.
На столе, одна за другой, появляются три кружки. Доррин вытаскивает два медяка, но Кадара успевает вручить служанке полсеребреника.
– Сегодня мы угощаем.
– Спасибо.
– Ну, как у тебя дела? – снова спрашивает Кадара. – Выкладывай все!
– Хорошо. Яррл разрешает мне пользоваться горном по ночам, и я смастрячил несколько вещичек. Но на серьезное дело требуется время.
– Возможно, у тебя его больше, чем ты думал, – тихо произносит Кадара.
– Почему?
– Фэрхэвен обложил товары с Отшельничьего дополнительным налогом.
Доррин отпивает соку.
– Ты не понял? – спрашивает Кадара, возмущенная его безразличием.
– Просто проголодался.
– Человек проголодался, – смеется Брид. – Объясняю, что беспокоит Кадару. Она считает, что из-за этой пошлины корабли между Кандаром и Отшельничьим будут ходить все реже и реже, а значит, когда придет время, мы не сможем вернуться домой.
– А тебя это совсем не беспокоит? – любопытствует Кадара.
– Что толку переживать попусту? Вернуться сейчас Лортрен нам все одно не позволит, а за год много чего может случиться, – говорит Брид, отпивая большой глоток.
– Вы оба – тупоголовые упрямцы! – фыркает Кадара, глядя в упор на собеседников. – Один света не видит за своими машинами, а другой предпочитает закрыть глаза на очевидное и думать, будто все уладится само собой.
Доррин косится в сторону кухни, надеясь, что служанка принесет еду прежде, чем у него забурчит в животе.
– Я и не говорил, будто все уладится, – заявляет Брид. – Просто не вижу смысла переживать из-за того, чего все равно не в состоянии изменить. Остановить войну между Отшельничьим и Фэрхэвеном не в моих силах.
– Неужто дело дойдет до этого? – спрашивает Доррин.
– Думаю, да, – отвечает Брид, сокрушенно качая головой. – Впервые за века со времен Креслина у Белых появился действительно великий маг.
– Но означает ли это неизбежную войну? – задумчиво говорит Доррин. – Я не понимаю, что такая война может дать Белым? Если они уничтожат Отшельничий, то станет меньше пряностей и шерсти, так что эти товары резко возрастут в цене. А Белым будет некому сбывать зерно, и оно подешевеет. Вот и получится, что уйма золота и множество жизней будут потрачены без малейшей выгоды для кого бы то ни было.
– Ты слишком рассудителен для войны, Доррин, – со смешком отзывается Кадара. – Небось, не прекратишь своих логических выкладок, даже когда Белые легионы начнут охотиться за тобой по всем здешним холмам! А люди, мой друг, далеко не всегда поступают разумно. Пора бы тебе это усвоить.
– Пожалуй, ты права, – произносит кузнец и целитель с кривой усмешкой. – Я вот знаю, что в основе работы моих машин лежит гармония, и это логично. Хаос перемалывает все сложное, а машина непроста, и чтобы она работала, необходима гармония. Однако никто не смотрит на мою деятельность с позиции логики.
Кадара и Брид переглядываются.
– Надо же, – произносит Кадара после недолгого молчания, – я никогда не смотрела на это с такой точки зрения.
– Я до сего дня тоже, – смеется Доррин.
Наконец-то служанка ставит на стол три тяжелые миски, над которыми поднимается пар.
– Выкладывайте денежки.
Брид вручает ей серебреник.
– Тут за троих.
Она отдает ему медяк сдачи и со стуком опускает на стол тарелку с хлебом.
– Спасибо, – говорит Доррин Бриду. Глаза его слезятся от дыма и духоты. Кадара улыбается Бриду – с такой нежностью, что у целителя щемит сердце из-за того, что эта улыбка предназначена не ему.
– Не за что, Доррин, – говорит Брид, поднимая кружку. – Долго ты собираешься здесь пробыть?
– В Дью? Пока не уразумею, кто я таков.
– Как это жестоко! – с неожиданной яростью восклицает Кадара. – Лортрен... стерва она! Ей прекрасно известно, как честен Доррин! Могут пройти годы... – на глаза рыжеволосой воительницы наворачиваются слезы, но она даже не пытается их утереть.
– Я уверен, что именно это она и имела в виду, – сухо роняет Доррин, отламывает хлеба и зачерпывает ложку щедро проперченного соуса. – Ладно, хватит о грустном. Давайте насладимся едой.
Брид протягивает тарелку Кадаре, но та, утирая слезы, только качает головой.
– Вот тебе еще пиво, солдат, – служанка заново наполняет кружку Брида.
Доррин, моргая, проглатывает еще ложку. В глазах у него слезы, но он уверяет себя, что это исключительно от дыма. Неожиданно для себя Доррин зевает.
– Устал, – поясняет он извиняющимся тоном.
– Работа в кузнице так выматывает?
– Я ведь еще и целительствую помаленьку, в основном – с животными, а по ночам, бывает, сижу над чертежами.
– Чертежами?
– Это вроде рисунков. Иногда, прежде чем делать модель, лучше изобразить узел или деталь на бумаге. А потом я вырезаю модели из дерева, даже приводы.
– Приводы?
– Без них нельзя передавать энергию. Я читал об этом в старых книгах из отцовской библиотеки. Машина должна не просто вертеться или еще как-то двигаться, а работать. Для этого необходимо передавать энергию... Например, как с водяного колеса или ветряка.
– Но ведь у нас на Отшельничьем есть водяные колеса!
– И приводы есть, это не новинка. Я хочу построить паровой двигатель.
– Доррин... – Кадара умолкает, покачивая головой. Что тут скажешь!..
Доррин снова зевает и поднимается:
– Боюсь, мне пора идти. Спасибо за прекрасный вечер. Рад был повидаться с вами. Вы пока побудете в городе или вас куда посылают?
– Завтра будет ясно, – отвечает Брид. – Если под Клетом или Сидой объявятся разбойники, в погоню пошлют наш отряд. Нынче наша очередь.
Доррин выходит наружу, под висящий над дверями «Рыжего Льва» закопченный фонарь. Ветер студит его лицо. Под холодно поблескивающими звездами он бредет в конюшню, где, устроившись на охапке сена, мирно посапывает Ваос.

XL

– Передай-ка мне кашу, – ворчливо говорит Яррл.
– Каша вкусная, особенно с перцем, – замечает Петра, поставив перед отцом миску.
– С перцем? С каких это пор мы стали покупать пряности? И на какие деньги, Рейса?
– Перец наш, с грядки. Он ранний и зеленый, но вкус придает.
– Так это твоих рук дело, парень?
– Я малость поспособствовал, – признается Доррин.
– Он хороший целитель, – говорит Петра. – Без него мы потеряли бы всех поросят. Да и коза...
– Вот за козу я все еще беспокоюсь, – нахмурясь, говорит Доррин.
– Неплохие результаты для парня, который по большей части стоит у горна, – по обыкновению ворчливо произносит Яррл. – Да еще невесть сколько времени тратит на свои игрушки.
– Они славные, – говорит Петра. – Необычные и забавные.
– На самом деле это модели, – поясняет Доррин, отправляя в рот кусочек персика. Он зеленоват, но кислинка позволяет смягчить вкус наперченного мяса. – Я надеюсь когда-нибудь выстроить машину побольше.
– Для этого потребуется свет знает сколько железа, – замечает Яррл. – И как ты собираешься такие штуковины применять?
– Не это главное... – отвечает Доррин.
– А я все-таки никак не возьму в толк, зачем тебе нужно заниматься кузнечным делом, а не целительством, – замечает Рейса.
– Меня привлекает и то и другое, – признается Доррин, – но сперва я хочу выучиться на хорошего кузнеца.
Стук дождя по крыше тем временем стихает.
– Похоже, скоро прояснится.
– Но нам нужен был дождь.
– Дожди размывают дороги, а не далее как завтра Бартов должен доставить мне железные болванки и уголь.
Петра прикрывает рот и смотрит на мать, вокруг глаз которой собрались улыбчивые морщинки. Рейса качает головой.
– Что это ты головой качаешь? – ворчит Яррл.
– Да так, из-за дождя.
– Из-за дождя... Ладно, передайте кто-нибудь мясо.
Доррин ставит перед кузнецом тяжелую миску.
– Слышь, малый, а сегодня вечером ты работать будешь?
– Не думаю. Я засыпал уголь и укрепил отдушины...
– Вот и хорошо, а то ты столько работаешь, что того и гляди мозги поджаришь. У нас, кузнецов, их и так всего-ничего.
– Это вряд ли, – смеется Доррин. – Бугел, например, уверяет, что ты будешь посмекалистее префекта Галлоса.
Яррл тяжело поднимается из-за стола.
– Схожу-ка я к Гонсару. Надо потолковать.
– Он хочет накачать тебя зеленым вином, чтобы поменьше платить за работу над повозкой, – едко замечает Рейса.
– Если ни с кем не встречаться и не разговаривать, то придется сидеть без работы, – буркает кузнец, снимая с крюка и надевая куртку.
Доррин собирает грязные тарелки.
– Я сама помою, – говорит Петра. – А ты лучше взгляни, как там пряности, особенно шалфей.
– Вишь ты, шалфей... – Яррл открывает заднюю дверь и выходит на крыльцо. – По крайней мере, вечерок ясный.
– Ты, главное, голову ясной держи, – напутствует его жена.
Следом за кузнецом Доррин спускается с крыльца. Обходя грядки и рассеянно удаляя сорную траву, замешавшуюся в посадку укропа, он с наслаждением впитывает аромат трав и ощущение растущей жизни. Рейса, надо отдать ей должное, немало потрудилась, создавая свои грядки на глинистой почве. А он лишь привнес сюда малую толику гармонии.
Наконец юноша направляется в козий загон.
– Ничего особенного, подружка, – он поглаживает козу, угощая ее вялой морковкой. – Чем богат...
Доррин чувствует, что рожать ей скоро, но когда именно – определить не может.
Придя к себе, он зажигает лампу. Теперь к обстановке его комнаты добавились сколоченный из досок платяной шкаф, деревянная полка и малость помятый умывальник.
Усевшись на стул, Доррин достает из шкатулки листок бумаги и, окунув перо в чернила, делает набросок узла, замысел которого вертится в его голове. Чем лучше получится чертеж, тем меньше придется работать в кузнице и тем меньше дорогостоящих материалов придется израсходовать на пробные модели. Правда, перед Яррлом он предпочитает на сей счет не распространяться.
Доррин погружается в расчеты, помечая отдельные точки на чертеже цифрами. Порой ему приходится пожалеть о том, что в Академии он недостаточно прилежно изучал способы сложных вычислений.
Наконец юноша со вздохом откладывает перо в сторону, убирает бумаги в сундучок под койкой, где хранятся все материалы, касающиеся его моделей, и, раздевшись, забирается в постель. Мысли о черной стали, повозках, движущихся без лошадей, и кораблях, плывущих без парусов, кружат в его голове, покуда его не одолевает сон.
– Доррин! – пробуждает его крик и стук в дверь. – Доррин!
– Что случилось? – юноша соскакивает с койки.
– Коза! Мне нужна помощь.
– Сейчас буду... – торопливо одевшись, Доррин спешит к загону.
Коза лежит на соломе, тело ее периодически сотрясают судороги. Рейса своей единственной рукой пытается придать ей правильное положение. Доррин садится рядом на корточки, готовый выполнять все указания женщины. Схватки следуют одна за другой; один козленок сразу пошел неправильно. Время тянется бесконечно... Но вот все позади. Доррин без сил приваливается к забору. Коза мертва. Больше он ничем не в состоянии помочь.
На руках Рейсы слабо шевелится единственная новорожденная козочка.
– Прости, – говорит Доррин. – Я старался.
– Знаю. Я видела, что ты навещаешь ее чуть ли не каждую ночь.
– Я старался, – беспомощно повторяет он.
– Паренек, есть вещи, которых не избежать. Ни хаосу, ни гармонии не дано изменить судьбу, – она прижимает к себе еще мокрую, трясущуюся козочку и спрашивает: – Ну, а как эта? Жить будет?
– Если ты раздобудешь молока или крепкого бульона, – говорит Доррин, – я, скорее всего, смогу поддерживать в ней жизнь до тех пор, пока она не сможет питаться сама.
– Но ты же не сумел спасти козу.
– Я еще недостаточно силен. А эта козочка совсем маленькая.
– Я не стану называть ее «эта».
– А какое ты ей дашь имя?
– Зилда. Там, откуда я родом, это значит «потерявшаяся».
– Разве не все мы такие?
– Тебя, Доррин, потерявшимся никак не назовешь. На самом деле ты основательный, и уж где ты есть, там ты точно есть. Сбереги это в себе. Яррл посмеивается над твоими игрушками, но отдал бы правую руку, чтобы уметь делать такие же. А я готова отдать свою единственную за возможность исцелять и растить травы, как ты, – Рейса на миг умолкает. – Думаю, молоко, или козье или коровье, раздобыть удастся. Выменяю на перец. Да и бульон вечерком сварю.
Доррин прикасается к Зилде, стараясь укрепить в ней гармоническое начало, потом переводит дух и выпрямляется.
Лишние слова тут ни к чему.
Кивнув, он поворачивается и бредет в комнатушку, где его ждет постель.

XLI

Глядя на запад, на оледенелые остроконечные пики, Джеслек улыбается. Стоящая позади него рыжеволосая женщина в белом смотрит то на стражей, то на Закатные Отроги. Что же до стражей, то те уставились себе под ноги, на белый гранит дороги.
Чародей прощупывает чувствами хаос глубоко под последним участком горных лугов Аналерии, ослабляя одни связи и оставляя нетронутыми другие. Земля начинает содрогаться. Пасущиеся на склонах овцы, различимые отсюда как темные точки, валятся в высокую траву, как игрушечные. Но землетрясение не затрагивает дорогу. Лишь глубоко под ней ощущается слабый намек на вибрацию.
Земля по обе стороны дороги начинает дымиться, и небо затягивает туманная пелена. Создается впечатление, будто дорога медленно, очень медленно проседает.
Губы Ании кривит нервная улыбка, а стражи – те и вовсе не отрывают глаз от мостовой.
Взор Джеслека, следуя за его чувствами, тоже устремляется вниз, словно пронизывая толщу земли. Открывая каналы хаоса, маг дает им возможность выталкивать на поверхность не связываемые больше гармонией массы скальной породы.
– Он воистину велик, – бормочет один из стражей. – Говорят, будто его пришествие было предречено в Старой Книге.
Теперь сотрясается и сама дорога, да так, что Ания едва не падает на только что произнесшего эти слова стража. А тот отдергивается от нее, словно обжегшись.

XLII

Утерев лоб, Доррин снова и снова бьет теслом по куче древесного угля, досадливо гадая, почему Туллар всегда доставляет уголь такими большущими кусками и почему кузнечный горн пожирает так много топлива?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75