В городе появились слухи насчет выброшенной на берег близ мыса Девалин шхуне. Интересно, в каком она состоянии? Мысли о корабле не дают Доррину покоя.
Впереди дымит труба. В доме Доррина тепло, а вот снаружи холодает. Похоже, всех снова ждет суровая, долгая зима.
Которая сменится кровавой весной.

CXXVI

Здание Совета находится близ центрального причала.
Кутаясь в тяжелый плащ, Доррин стряхивает с волос ранний снег и открывает тяжелую дубовую дверь. Ступив внутрь, он обивает сапоги посохом и моргает, чтобы приспособиться к неяркому свету масляной лампы, свисающей с потолочной балки. Бронзовый корпус лампы давно потускнел, некогда белая штукатурка на стенах коридора сделалась желтовато-серой. Обе выходящие в коридор первого этажа двери – левая, с табличкой «Начальник Порта», и правая, за которой, судя по надписи, находится таможня, – закрыты.
Чтобы найти открытую дверь, юноше приходится подняться по старым скрипучим ступеням на второй этаж.
– Чем могу служить, целитель? – спрашивает сидящий на табурете чиновник, поднимая на него глаза. – Если ты к начальнику порта, то это внизу.
– Спасибо, но я ищу Гилерта.
– Можно узнать, по какому делу?
– По торговому. Меня зовут Доррин.
– Прошу прощения, почтеннейший, – говорит писец, вставая и склоняя голову, – сейчас я ему доложу.
Темные сальные волосы чиновника, собранные на шее в скрепленный медной застежкой хвостик, подпрыгивают, когда он спешит к двери в глубине помещения.
Доррин остается в приемной, обстановку которой составляют маленькая чугунная печь, два письменных стола с табуретами для писцов и два невысоких шкафчика из красного дуба с запирающимися на замки окованными железом дверцами. Есть и еще один стол – за ним, скорее всего, никто не работает, так как он покрыт толстым слоем пыли.
– Господин Гилерт будет рад видеть тебя, почтеннейший, – говорит возвратившийся в приемную писец, отвешивая очередной поклон.
Доррин проходит во внутреннее помещение и закрывает за собой дверь.
– Добрый день, мастер Доррин, – произносит поджарый мужчина с заметной лысиной. Его письменный стол развернут так, чтобы, взглянув с рабочего места в одно из трех окон, можно было увидеть один из трех причалов. Правда, сейчас из-за плохой погоды два окна были закрыты ставнями, но и у двух причалов никаких судов нет. Подвешенная к потолку лампа не столько освещает кабинет, сколько наполняет его запахом масла и копоти.
– Добрый день, господин Гилерт.
Чиновник указывает Доррину на стоящее перед столом кресло.
– Ты сказал, что пришел по торговому делу?
– Да. Верно я понимаю, что коль скоро команда выброшенного на берег судна погибла, снятием его с мели займется совет грузоотправителей?
– Верно. Во всяком случае, как только погода позволит, мы разгрузим судно, а также снимем паруса и оснастку.
– Подводы предоставит Гонсар?
Чиновник кивает.
– А в чем твой интерес, мастер Доррин? Хочешь сделать заявку на участие в торгах по распродаже груза?
– Нет. Меня интересуют мачты и корпус.
– Хм...
– Насколько мне известно, сведущие люди считают, что этот корабль восстановлению не подлежит. А если так, это хлам, и стоит – после снятия груза, парусов и канатов – не больше чем куча дерева и железного лома.
– Ну, я бы так не сказал!
– И тем не менее...
– Ты подумываешь о том, чтобы стать судовладельцем? Хочешь заняться грузоперевозками?
Доррин поднимает руку:
– Не для того, чтобы перевозить такие грузы, какие отправляешь ты. Шхуна не скоростная, да и вместимость у нее маленькая.
– А, ты, наверное, хочешь приспособить ее для перевозки пряностей?
– Возможно. Я обещал Лидрал...
– Это та молодая женщина из Джеллико?
– Она самая. У меня есть перед ней кое-какие обязательства.
– Ты известен своей честностью и справедливостью, – понимающе кивает Гилерт. – Не скажу, чтобы нынче эти качества приносили барыш, но я их ценю. Другой заломил бы больше, но все мы понимаем, что «Хартагей» для дальнего плавания не годится. Может быть, сто золотых.
– А еще больше уйдет у меня на новую оснастку, – с улыбкой возражает Доррин. – Это при том, что мне вообще удастся снять судно с мели. А ведь это обязанность портовых властей, так что, можно сказать, я буду выполнять вашу работу.
– Ты точно никогда не занимался торговлей?
– Точно. Тридцать золотых по-моему будет в самый раз.
– Если разобрать его на дрова, они и то будут стоить дороже.
Доррин громко вздыхает.
– Договоримся так: двадцать золотых я плачу за право до лета снять корабль с мели, еще двадцать заплачу, приведя его в порт, и еще десять перед уходом в первое плавание.
Гилерт хмурится и смотрит в окно.
– Диссеро говорит, что эту шхуну из песка не вытянуть, – продолжает Доррин. – Вот и получается, что Совет избавится от лишних хлопот, да еще и получит деньги.
– В отличие от Диссеро я склонен думать, что ты с этим делом справишься – придумаешь какую-нибудь хитрость. Послушать Гонсара, так ты прямо чудотворец. Он ведь тебя боится, знаешь? Но к делу... почему бы и нет? Если твоя задумка удастся, все мы только выиграем.
– Тогда пусть твой писец составит договор.
– Ты ведь читаешь на языке Храма, верно? – интересуется Гилерт.
– Да.
– По правде, так я и не сомневался, а спросил потому, что так положено. Но прежде чем приступим, я хотел бы удостовериться насчет первого взноса, тех двадцати...
Доррин достает кошель и отсчитывает двадцать золотых.
– Запасливый... А сколько ты всего приготовил?
– Двадцать пять, – непроизвольно срывается с языка юноши.
– Взнос за оформление документов составляет как раз пять золотых.
Доррин открывает рот, чтобы возразить, но уловив в глазах чиновника блеск, машет рукой.
– Взнос так взнос.

CXXVII

– Добрый день, целитель, – говорит Гонсар, кланяясь Доррину.
– Добрый день, – отзывается юноша и, указав жестом в сторону моря, спрашивает: – Можешь ты мне сказать, кто отвечает за это судно?
– Торговый Совет представляет Варден. Ты его легко узнаешь – худощавый, черноусый малый в камзоле с пурпурной прорезью. Он сейчас на борту, командует разгрузкой, – Гонсар переводит взгляд с Доррина на Лидрал, а потом внезапно громко кричит: – Эй, Носкос, ты как мешки кладешь! Наваливай ближе к середине! – и извиняющимся тоном добавляет, поворачиваясь к Доррину: – Нелегко таскать тяжелые грузы по грязи. Те остатки муки и зерна, которые еще не испортились, запросто могут промокнуть.
– Ну, у тебя дело налажено как надо, – одобрительно говорит Доррин и вместе с Лидрал направляется к отмели, скрытой за густым кустарником.
– Он явно тебя боится, – замечает Лидрал. – Что ты ему сделал?
– Исцелил в его доме ребенка.
По вязкой тропке, протоптанной сквозь кустарник, они спускаются к пляжу. Лидрал внимательно присматривается к работникам, проносящим мимо них грузы, – точнее, к бочонкам и мешкам на их плечах.
– Ну, и о чем тебе говорит груз? – спрашивает Доррин, проследив ее взгляд.
– О том, что в трюме твоего корабля плещется вода.
– Ну, это я поправлю. Дай только время.
– Порой мне кажется, что ты способен поправить что угодно, – со смехом говорит Лидрал.
Возвышающаяся над мутной мелкой водой корма «Хартагея», похоже, намертво засела в песке. Несмотря на холод, над побережьем висит запах выброшенных штормом на берег водорослей, в которых копаются чайки. Во время бури волны докатывали чуть ли не до сосняка, а когда схлынули, то оставили на мелководье корабль, а вместе с ним – водоросли, раковины и всяческий мусор.
Варден стоит на мокром песке возле дощатого трапа и следит за тем, как с палубы скатывают бочки.
– Эй... полегче! – кричит он. – Держи ровнее!
Заметив новоприбывших, представитель Совета поворачивается к ним:
– Что вам угодно? Груз поступает в распоряжение Совета.
– Знаю, я не насчет груза. Меня зовут Доррин. Думаю, господин Гилерт...
– А, ты тот самый! Ну что ж, на разгрузку у нас уйдет еще день, да и то если гонсаровы подводы не увязнут в грязи. Жаль, что прибрежная дорога не вымощена, как главный тракт.
– Могу я подняться на борт?
– Тьма, почему бы и нет! Ты ведь вроде как метишь в судовладельцы, и уж всяко имеешь на это не меньшее право, чем любой другой, – отзывается Варден, подкручивая черный ус, и тут же орет работникам: – Кому было сказано – скатывать по одной бочке! По одной! Или вы доски сломать хотите?
– По условиям договора и кормовая, и носовая лебедки должны остаться на судне, – замечает Доррин, после того как несколько бочонков аккуратно скатываются вниз.
– Там они и останутся, – усмехается Варден. – Это, кстати и в моих интересах. Я побился с Гилертом об заклад – поставил десять к одному на то, что не снимешь его с мели. Эй, бездельники, да сколько можно!.. – Представитель Совета вновь орет на рабочих, а Доррин по веревочной лестнице взбирается на палубу. Лидрал следует за ним.
Паруса – те, что остались, – изорваны в клочья, часть бортового ограждения, от носа до середины судна, выломана, но более крупных повреждений не видно. Обойдя открытый люк, через который работники на кожаных стропах поднимают из трюма бочки, Доррин проверяет штурвал, вращающийся на удивление легко. Дальнейший осмотр показывает, что тянущиеся к рулю канаты порваны. Возможно, это случилось, когда судно село на мель... А возможно, как раз из-за этого оно и село. В любом случае Доррину следует разобраться с данным вопросом до начала работ по освобождению корабля из песчаного плена.
– Что скажешь? – спрашивает он Лидрал.
– Что тебе придется повозиться. Еще как повозиться, чтобы сделать эту лохань пригодной хотя бы для каботажных плаваний. Крушение крушением, но корабль и до того пребывал в плачевном состоянии.
– Да, этой зимой придется работать не покладая рук, – говорит Доррин, глядя на ковыряющихся в водорослях чаек.
– Не могу сказать, чтобы я с нетерпением дожидалась весны, – откликается Лидрал, на мгновение взяв его за руку.
– Я тоже, но весна настанет, хотим мы того или нет.
Бочки, подскакивая на досках, с грохотом скатываются на песок. Над побережьем с криками кружат чайки.

CXXVIII

Заехав во двор и стряхнув снег с зимней шапки, одинокая всадница спешивается и направляется к освещенному окошку. Лидрал открывает дверь.
– Привет, Лидрал.
– Кадара! Надеюсь, с тобой все в порядке? А где Брид?
– Не смог выбраться, но у него все нормально. То есть не совсем – он вконец вымотался. Его сделали командующим: маршал из него еще тот, но других не нашлось. Теперь ему вовсе продыху нет, так что я приехала одна.
Из кузницы слышится звон металла.
– А наш Доррин, как всегда, все в трудах? От восхода до заката?
– По-моему, вы все такие. Я имею в виду уроженцев Отшельничьего, – отвечает Лидрал с едва уловимой ноткой горечи. – Он трудится не покладая рук – если не выполняет повинность, то мастерит вещи на продажу или возится со своей машиной... – осекшись, Лидрал стряхивает снег с непокрытой головы. – Но что это я тебя на крыльце держу? Давай поставим лошадь в стойло, а потом я угощу тебя горячим сидром и накормлю, чем смогу.
– Так он по-прежнему занимается этим дурацким двигателем? – спрашивает Кадара по пути к конюшне. – Все не угомонится?
– Какое там – «угомонится»! Он даже нашел корабль, куда собирается эту штуковину поставить. Загвоздка только в том, чтобы сдернуть этот корабль с мели. Он уже и на верфи место подыскал, куда его поставить, а ночами пропадает на борту. Делает обмеры и расчеты, чтобы впихнуть свою железяку в старый корпус.
– Надо же, я и не знала... – голос Кадары звучит хрипло, она кашляет. – Может быть... Может быть, следующей весной или летом собственный корабль окажется очень даже кстати.
Открыв дверь конюшни, Лидрал нашаривает фонарь с прикрепленным к нему огнивом.
– Тесновато здесь, – говорит она. – Но всяко лучше, чем под открытым небом.
– В сравнении со многими местами, где мне приходится ночевать, это настоящий дворец, – возражает Кадара. – Тут даже сухо.
– Да, здесь неплохо. Я была рада сюда вернуться.
– Знаешь, сначала мне казалось, что обзаведясь домом и всем таким, Доррин наконец успокоится, – говорит Кадара, привязывая поводья гнедой к железному кольцу рядом со стойлом Меривен. – Но он ведь неугомонный, верно? – Кадара снова заходится в кашле. – Ох уж мне эта солдатская жизнь... Прости, Лидрал, я не люблю нытья, но уж больно вымоталась.
– Тебе надо согреться, – говорит Лидрал, касаясь ее плеча.
– Бриду нужны магические ножи... и какие-нибудь речные ловушки, и... все, что только может придумать Доррин.
Кадара ступает через порог конюшни, скользит на слежавшемся мокром снегу и хватается за стенку сарая.
Задув светильник, Лидрал вешает его на место и с легким стуком закрывает дверь.
– Мне необходимо как можно скорее вернуться в Клет, – вздыхает Кадара. – Тьма, до чего же я устала!
– В Клет? Брид сейчас там?
– Сейчас там все стражи. Именно туда по весне заявятся Белые со своей проклятой солдатней.
Медленно ступая, Кадара поднимается по ступенькам и отряхивает сапоги.
На кухне Мерга рассказывает дочке, как выпекают хлеб.
– Фриза, – просит девочку Лидрал, – сбегай к мастеру Доррину, скажи, что к нему приехала Кадара.
– Беги, только смотри не поскользнись. И не забудь куртку накинуть, – добавляет Мерга.
Кадара тяжело опускается на стул.
– Сидр нельзя держать горячим все время, – поясняет кухарка, в то время как Лидрал выставляет на стол кружки. – Но я его мигом разогрею.
– А я пока принесу из погреба сыру, – Лидрал выскальзывает наружу. Дверь погреба находится под крыльцом, но ее присыпало снегом, и открыть ее оказывается не так-то просто.
Вернувшаяся с завернутым в навощенную бумагу сыром, Лидрал ищет глазами нож.
– Я сама порежу, хозяйка, – говорит Мерга, проследив за ее взглядом.
– Я не хозяйка...
Кадара ухмыляется, но на ее изможденном лице ухмылка кажется гримасой.
Дверь открывается, запуская вместе с Фризой холодный ветер.
– Мастер Доррин сказал, что они придут, как только он забанкует горн и умоется, – с важным видом сообщает Фриза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75