– Садись, в ногах правды нет. Я, так вообще еле хожу: старые кости так с зимы и не оправились.
Доррин садится, удивляясь тому, как сильно сдал Гастин с их прошлой встречи.
– Чем могу служить?
– Я тут подумал, может, ты посоветуешь...
– Советы? Этого добра у меня навалом, но бесплатно даются только такие, которые ничего и не стоят, – смеется старик.
– Не подскажешь ли ты, кто, кроме Виллума, торгует диковинами вроде моих игрушек?
– Ах да, бедный Виллум. Финтал говорил, что ехать сушей в Фенард – не самая удачная мысль, и ведь оказался прав. Игрушки, говоришь... хм, игрушки. Да, у тебя они чудные. Точно не скажу, но, кажется, тот молодой купец, Джаслот, возит в Сутию всякие редкости. И Вирнил – его лавка за причалом – тоже увлекается необычными вещами, – Гастин умолкает, потом пожимает плечами. – Вот, пожалуй, и все. Во всяком случае, с ходу мне больше никого не вспомнить.
– А как найти Джаслота?
– Ну, сам-то он, как я понимаю, нынче в море, а лавка его позади Виллумовой. Там что-то вроде маленькой площади, которую он называет Ябрушевой. А что, правду говорят, будто в лавке Виллума нынче заправляет приказчик Роальд?
– Как я понимаю, так оно и есть, – отвечает Доррин.
– Хочешь знать мое мнение? Тут наследнички маху дали. У этого малого нету деловой хватки. Он может стоять за прилавком, но никак не вести дела.
– Спасибо за совет, – говорит Доррин, медленно вставая.
– Не за что, паренек, не за что. Надеюсь, ты не обидишься за то, что я тебя не провожаю.
– Тьма, конечно же, нет!
– Не забудь, годовой взнос нужно уплатить до середины лета.
– Не забуду.
Юноша без труда находит лавку Вирнила. На вывеске лишь имя и никакого рисунка – стало быть, торговец считает, что его покупатели не кто попало, а люди грамотные.
Доррин заходит в помещения, глядя на расставленные вдоль стен открытые лари. В каждом подборка товаров определенного типа. В центре комнаты стоит стол, вокруг него стулья. Навстречу Доррину поднимается седой мужчина с морщинистым загорелым лицом, одетый в линялую голубую рубаху и такие же брюки. На его ногах сапоги из темной лакированной кожи.
– Темный посох, коричневое платье, рыжеволосый и молодой... Вот кто к нам пожаловал... Ты ведь Доррин, верно?
– Откуда ты знаешь?
– Финтал видел тебя и описал на заседании Совета, в середине зимы. Он сказал, что ты малый опасный, но приверженный гармонии. Ну а Виллум рассказывал, что ты делаешь славные игрушки. Опять же, Виллум погиб, Роальд разъездной торговли не ведет, Джаслот в море... – он пожимает плечами. – Вот я и догадался. Логика. Это совсем не сложно, а на людей производит впечатление. Так чем могу служить?
– Не купишь ли несколько игрушек? – отвечает Доррин с той же прямотой, с какой вел разговор торговец.
– Вообще-то, я был бы рад. Но на практике это зависит от цены и качества работы, – говорит торговец, жестом указывая на маленький столик.
Доррин выкладывает свои изделия. Вирнил внимательно рассматривает каждую игрушку, все время обходя вокруг стола, как будто он не может стоять на месте.
– Ты штампуешь шестеренки, а не вырезаешь их, верно?
– Для игрушек это не имеет особого значения.
– Возможно. Тем паче что вырезать их для таких маленьких вещиц было бы слишком накладно. Насчет штамповки – это ты хорошо придумал. Вот эта, – он показывает на кораблик, – нравится мне больше прочих, но продать в Хаморе или Нолдре можно будет их все. И вот что – я человек прямой и, в отличие от Виллума, буду говорить без уверток. По четыре медяка за каждую, округляя до ближайшей половины серебреника.
Доррин выкладывает на стол еще десять игрушек.
– Эти по четыре с половиной. Скажем даже так – по пять, если в следующий раз ты покажешь мне всю партию.
Доррин поднимает брови.
– Откуда я узнал? У меня есть парнишка, который присматривает за конкурентами. Роальду достало сообразительности приобрести кое-что из того, что ты предложил, но он рисковать не будет. Это во-первых. А во-вторых, никто, тем паче человек со столь сильным гармоническим началом, как у тебя, не станет делать бесконечное число разных моделей.
– Боюсь, ты меня раскусил, – говорит юноша, с смехом покачивая головой.
– Ну что ж, Доррин, на том и поладим. До середины лета я ничего взять не смогу, ну а тогда надеюсь увидеть тебя снова.
Торговец провожает Доррина до двери и ждет, пока молодой человек сядет в седло.
Вирнил кажется слишком проницательным для обычного лавочника, к тому же он просто подавляет своей прямотой. Но хаоса в этом человеке нет, и лавку он содержит, стараясь следовать правилам гармонии.
Меривен несет всадника мимо «Пивной Кружки» вверх по склону холма. В воздухе вновь усиливается запах дождя.

LXXXI

– Лучники! Стреляйте! – раскатывается по склону холма громкий приказ Брида. Трое солдат, выехав из-за низкой стены спускают тетивы, посылая стрелы не градом, а одну за другой. Первая стрела ударяется о каменную ограду возле первого фургона, вторая падает в клевер неподалеку от черномордых овец, но третья находит цель.
– Засада! Это засада!
Один из одетых в пурпур всадников хватается за плечо, другой озирается по сторонам.
– Где эти ублюдки?
Торговец, отбивавшийся посохом от сабель, использует этот момент и наносит отвлекшемуся грабителю сокрушительный удар. Его товарищ, переводя взгляд с торговца на лучников, поворачивает коня. Снова свистит стрела: один из разбойников хватается за грудь и падает. Нога застревает в стремени, и лошадь волочет его за собой
– Назад по дороге!
– Готовсь! – на сей раз голос Брида звучит тихо.
Копыта стучат по влажной глине – налетчики из Галлоса пытаются спастись.
– Вперед!
Меч Брида сверкает как молния – двое падают, даже не успев осознать, что русоволосый великан среди них.
Кадара, нанося удары двумя мечами, следует за Бридом. Прорубившись сквозь вражеский отряд, он разворачивается и снова бросается в бой, опрокидывая всадников одного за другим. Остальные восемь спидларских солдат наносят противнику меньше урона, чем парочка с Отшельничьего, однако и им удается уложить четверых.
Лишь одному из врагов удается прорубить себе путь. Вырвавшись из гущи схватки, он стремглав мчится вверх по склону.
Кадара, низко пригнувшись в седле, устремляется за ним. Беглец оглядывается и, завидев погоню, пришпоривает коня.
Девушка усмехается. Она не подгоняет свою кобылу, но примерно через кай конь галлианца начинает уставать, и расстояние между ними сокращается.
Галлосский налетчик оборачивается и видит, что его преследует одна-единственная женщина. С ухмылкой, больше похожей на хищный оскал, он поднимает клинок.
Однако ухмылка его тут же исчезает: Кадара использует короткий меч как метательный нож. Брошенный ее умелой рукой, он поражает галлианца прежде, чем тот успевает развернуть коня ей навстречу. Правда, и раненный, грабитель пытается нанести удар саблей, но девушка легко отбивает его длинным мечом и перерубает врагу горло.
Всадник тяжело валится на конскую шею. Девушка перехватывает поводья его лошади, подбирает оружие и ведет коня с мертвым всадником назад.
Торговца уже и след простыл: осознав, что путь к Галлосу опасен, он удрал по направлению к Элпарте. Впрочем, Кадара знает, что алчность сильнее страха, и спустя восьмидневку-другую этот идиот непременно попробует проехать в Галлос какой-нибудь другой дорогой.
– Дикая кошка... еще одного прикончила...
– Не хотел бы, чтобы она погналась за мной... – перешептываются солдаты за спиной Кадары.
Кадара подъезжает ко второй в отряде женщине. Та копает могилу. Сбросив мертвеца на землю, Кадара умело обшаривает его, прибирая к рукам примерно два серебреника разными монетами, нож, пару перстней, амулет с шеи, саблю и ножны.
– Хочешь передохнуть, давай я помогу.
– Со всем моим удовольствием, – усмехается Джирин, передавая Кадаре заступ.
Кадара снимает слой дерна и углубляется в липкую, влажную почву.
– Закапывайте хорошенько, – говорит Брид. – Мы должны оставлять как можно меньше следов.
– Не понимаю, зачем это нужно, – бормочет Джирин. – Как ты думаешь?
– Думаю, затея сводится к тому, чтобы все налетчики пропали неведомо куда, – отвечает Кадара, отмахиваясь от мухи. – Что бы ты подумала, случись всему нашему отряду испариться?
– Ну, честно говоря, не знаю. Так вот, значит, зачем ты гналась за тем, последним?
– За тем самым, – говорит Кадара, не переставая копать.
– А я-то гадала, на кой в рейде лопаты... – Джирин переводит взгляд с собеседницы на русоволосого командира и длинный ряд свежих могил. – Но вы оба... Страшновато с вами. Да что там – просто страшно!
Кадара молчит.

LXXXII

Доррин осторожно ссыпает желтый порошок в одну банку, белый – в другую, а древесный уголь – в угольный ларь. Серый порошок юноша осторожно пересыпает в стоящую в углу бочку с тяжелой, окованной железом крышкой.
Поднявшись по глиняным ступеням, он поднимает обшарпанную дверь погреба, или, скорее, крышку люка, придерживая, чтобы ее не захлопнул ветер. А ветер сильный – будет гроза.
Возможно, стараясь работать с порошком только в ненастье, Доррин перестраховывается, но ему слишком памятны и ощущение чужого присутствия, и наставления отца, говорившего, что бури и грозы ослабляют способность Белых магов к дальновидению.
Наклонившись, чтобы справиться с сильным встречным ветром, юноша выбирается из старого погреба, надолго пережившего дом, стоявший когда-то на месте нынешних молодых деревьев, и бредет вверх по склону к домику Риллы. На соседнем холме, у речушки, Доррин надеется построить собственный дом. Им с Лидрал понадобится свой кров, чтобы жить и работать вместе.
Несмотря на редкие дождевые капли, Доррин задерживается возле расширенных им грядок, бережно касаясь пальцами голубовато-зеленых побегов зимних пряностей и бледного, почти белого бринна. Если они и дальше пойдут в рост, здесь хватит на продажу. Дождь усиливается, и юноше приходится поторопиться. Отвязав Меривен, он ставит ее под широкий навес, а потом заходит в дом.
Рилла растирает травы.
– Вот-вот грянет буря.
– Все равно что сам демон, – бормочет целительница.
– Ты про меня или про бурю? – уточняет Доррин.
– Ну, грозы – они вроде магии Белых чародеев. Дождь хлещет, молнии блещут, гром гремит, все шумит, но рано или поздно все это заканчивается. А вот ты... – она качает головой. – Ты вроде глубокой реки со спокойной поверхностью, но неодолимым, сильным подводным течением. Таких рек побаиваются даже опытные речные шкиперы.
– Я?
– Ты самый. Что у тебя в башке, мне, старухе, невдомек, но ясно, что ты собираешься изменить мир. И изменишь, ежели только Белые не остановят тебя раньше.
– Ты веришь в это, но все-таки не гонишь меня отсюда?
– Старый мир нуждается в переменах, дитя. Ну а мне терять нечего, – говорит она, орудуя пестиком в глубокой ступке. – Не знаю уж как, но ты не дал Герхальму загубить Мергу и ее малышку. А побеги на грядках вымахали выше, чем любые, какие я высаживала в середине лета.
– Могу я чем-нибудь помочь сейчас?
– Минуточку, – целительница высыпает смесь растертых листьев в маленькую баночку и затыкает ее пробкой, после чего начисто протирает ступку. – Ты можешь намолоть немного перцу.
– Только намолоть перцу?
– Ты же спрашивал, чем можешь помочь.
Доррин берет ступку, а Рилла вручает ему миску с перцем.
– Это для супа, чтобы покрыло донышко примерно на палец. После грозы в холмах всегда стоит промозглая сырость, а мои старые кости это не греет.
– Не такая уж ты старая.
– Все целители старые. Даже ты. Давай, берись за дело.
К тому времени, когда юноша въезжает на двор кузницы, солнце уже нагревает его мокрую рубаху. Он машет Петре, и девушка машет ему в ответ.
– Утром заезжал тот недокормленный малый, торговец из города, – говорит Рейса, – и оставил для тебя вот это. – Доррин получает сложенный пергамент. – Он спешил, но, как мне показалось, услышав, что тебя нет дома, почувствовал облегчение
Доррин хмурится, трогая печать и касаясь чувствами воска. Налет хаоса указывает на то, что письмо вскрыто и запечатано вновь.
– Может, и спешил, – бормочет юноша.
– Он тебе не нравится?
– Так... Кое-что меня беспокоит, – уклончиво отвечает Доррин, стараясь не обнаружить, чего стоит ему эта недоговоренность.
– Что-то шибко важное?
Доррин краснеет.
– Э, да ты по-прежнему влюблен!
Пунцовый как вареный рак, юноша удаляется в свою каморку, где торопливо срывает печать и углубляется в чтение.

Доррин.
Мне потребовалось немало времени, чтобы вернуться в Джеллико, потому как капитан не хотел предпринимать рискованное плавание в Тирхэвен и не мог позволить себе платить пошлины в Лидьяре. Кончилось тем, что мы оказались в Пирдии, которую я назвала бы тоскливым портом. Оттуда я перебралась на лошадках в Ренклаар и на речной барже доплыла до Хайдолара. На плавание вверх по течению ушло две восьмидневки, но мне следовало поберечь лошадей для пути домой через холмы.
Игрушку твою мне удалось продать в Хайдоларе, но деньги пока у меня; перешлю, когда в ваши края поедет надежный человек. Хочется надеяться, что это письмо до тебя дойдет, но поскольку уверенности нет, деньги я с ним не отправляю.
На складе царит полнейший беспорядок. Фрейдр страшно расстроился, потому как в мое отсутствие виконт повелел провести инспекцию торговых складов. Под тем предлогом, будто у Белых магов были похищены какие-то товары, хотя какие именно – сообщено не было. Не знаю, как других, но нас обыскивали с таким рвением, что много добра, остававшегося, когда я уезжала, пропало бесследно.
Когда я добралась до дома, весна уже кончилось, и конец пути пришлось проделать по жаре. Сейчас можно заработать денег, совершив не слишком трудную поездку в Слиго, это к северо-востоку от Тирхэвена. Но скоро мне не уехать, надо сперва навести на складе порядок.
А еще скажу, что я по тебе скучаю. Скучаю по твоему смеху, по снегу на лице, по разговорам на холоде, по всему. Иногда мне кажется, что надо было остаться, но на что бы мы жили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75