Рейса молча наблюдает за ним. В дальнем углу позвякивает цепочкой Зилда.
– Почему ты ее отпустил? – спрашивает Рейса, когда он заканчивает. – Я говорю о Лидрал.
– Потому, что ей нужно было ехать. Потому, что я не могу удерживать ее, если она рвется в дорогу. Потому, что я сам не могу разобраться в себе.
– Уж больно ты молод, – хмуро роняет Рейса. – А молодые не хотят учиться на чужих ошибках, предпочитая совершать собственные. Они никого не желают слушать, а когда понимают, что были неправы, молодость уже проходит.
– Что ты хочешь этим сказать? – тихо спрашивает юноша.
– Только то, Доррин, что жизнь коротка. Очень коротка, – женщина поднимает свою искалеченную руку. – Раньше я думала, что могу одолеть на мечах кого угодно. Кажется, это было еще вчера. Двадцать лет пролетели как один миг. Я не жалуюсь – по большей части то были хорошие годы... Но случалось всякое.
Доррин закрывает дверцу стойла и кладет щетку на место.
– Белые Чародеи наступают. Надеюсь, тебе еще удастся с ней встретиться, и тогда – послушай меня! – не отпускай ее.
Рейса кашляет, вытирает слезящийся глаз и берет щетку.
– Почищу-ка я гнедого. А ты ступай в кузницу, пока Яррл не надорвался, пытаясь переделать все дела. В этом отношении вы друг друга стоите.
Шагая по утоптанному снегу к своей комнате, чтобы переодеться, Доррин думает о том, был ли он прав, позволив Лидрал уехать. Но как можно было этому помешать? Он едва в состоянии содержать себя... Укол боли заставляет его вспомнить о золотых в шкатулке и о том, что лгать нельзя даже самому себе. Он может содержать только себя, если хочет строить свои машины.
Раньше, пока в его жизни не появилась Лидрал, все было гораздо проще.

LXXIV

Колонна всадников едет по покрывающему дорогу на Фенард утоптанному снегу. Впереди к сине-зеленому небу поднимается тонкая струйка дыма. Голова Брида непокрыта, и он горбится, подняв воротник и стараясь согреть уши. А вот на Кадаре вязаная шапочка. Оба в тяжелых, подбитых овчиной рукавицах.
– Проклятый ветер...
– Ворбан, ты все время что-то проклинаешь.
– Заткнулся бы ты!
Брид с Кадарой переглядываются и качают головами.
– А с какой стати мне затыкаться? Ты всю дорогу ноешь, аж тошно делается! Да, наша служба не мед, но нам за это платят. Или ты предпочел бы работать на ферме? Копаться в грязи да выгребать навоз?
– Платят... Платят за то, что мы морозим задницы, гоняясь за ворами, которые вовсе и не воры? А если мы их догоним и нарвемся на регулярный кертанский отряд? Что тогда?
– Хорош болтать! – рявкает командир.
– Наверняка еще один бедолага-торговец, – говорит Кадара, указывая на дым.
– Возвращался домой, да вот не повезло, – добавляет Брид.
– Откуда ты взял? – спрашивает едущий с ним рядом Ворбан.
– Чаще всего спидларских торговцев грабят на обратной дороге, после того, как они продали, что у них было. Таким образом кертанцы не лишают своих торговцев спидларских товаров, а свои товары и выручку прибирают себе. Так и получается, что все убытки несет Спидлар.
– Хорош болтать! – повторяет командир.
– «Хорош, хорош...» – передразнивает его Ворбан, но тихонько, так что слышат лишь едущие рядом.
Конские копыта скользят на ледяной корке.
– Проверьте оружие!
На дальнем склоне полыхает огонь. Горстка всадников удаляется на запад, прихватив с собой трех лошадей и оставив позади подожженные повозки.
– Дерьмо... – бормочет Ворбан.
Брид с Кадарой молча переглядываются.
– Свет и Тьма! Дерьмо! – повторяет Ворбан отчаянно.

LXXV

Стройный человек в белом смотрит на лежащий на столе предмет, а потом на шкатулку, из которой он взят. Он отдергивает руки от окружающей эти предметы темной ауры и спрашивает:
– Где ты это раздобыл, Фидел?
– В Фенарде, у торговца по имени Виллум, – отвечает бородатый мужчина, тоже в белом, но без золотой цепи и амулета.
– Ощущение такое, будто эта вещица с Отшельничьего.
– Но ведь Черные не любят механические устройства, – хмыкает бородатый маг. – Уж не думаешь ли ты, Джеслек, что эти чугунные лбы решили строить машины?
– Ну, машины – навряд ли. Это игрушка... Но кто мог добиться такого гармонического сочетания природного дерева с черным железом? А сказал этот торговец, откуда у него игрушка?
– Поначалу не хотел. Даже когда я его чуток поприжал, он потел, но молчал. А до встречи со мной похвалялся, будто привез эту диковину издалека. Кто-то спросил его, уж не Черных ли колдунов это работа, но он рассмеялся и сказал, что она хоть и издалека, но не настолько. Правда, потом я с ним разобрался – решил разом несколько проблем. Ну а он...
– Надеюсь ты не пустил в ход пламя хаоса, идиот?
– Не такой уж я идиот! Обычная пытка, без всякой магии, тоже дает превосходные результаты. А потом мы вывели его на дорогу и обставили все как очередное разбойное нападение.
– В изобретательности тебе не откажешь. Но разумно ли это?
– Так ведь фургон действительно сожгли и разграбили, – пожимает плечами Фидел.
– Ну и что ты выяснил?
– Ремесленник, смастеривший игрушку, живет в Дью. Зовут его Доррином. Больше торговец о нем ничего не знал.
– Дью? Это где-то у Закатных Отрогов?
– Маленький порт и прибрежное поселение рудокопов. Примерно в ста пятидесяти кай к северо-западу от Спидлара.
– Не исключено, что это весьма серьезно... – размышляет вслух рослый маг с золотистыми глазами.
– Да ну? – флегматичный бородач с недоверием косится на игрушку.
– Ну что ж... припрячь ее до поры, – говорит Джеслек.
– Вообще-то я предпочел бы обойтись без этого, – бормочет Фидел извиняющимся тоном.
– А что, если бы они построили такую мельницу в настоящую величину? Увеличив игрушку в пропорции?
– На это ушло бы слишком много черного железа. К тому же в пропорции вряд ли она вообще стала бы работать. Да и кому это надо?
– Фидел, – Джеслек столь суров, что бородач подается назад, – а будь это не мельница, а корабль или что-нибудь в этом роде? Что бы ты предпринял?
– С чего бы мне что-то предпринимать? Они не строят таких кораблей!
– Ну почему меня окружают одни идиоты? – восклицает Джеслек, качая головой. – Они не строят – сейчас! Но игрушка доказывает, что такое возможно. Ты хочешь, чтобы Отшельничий обзавелся машинами?
– Ну, во-первых, эта вещица, – Фидел кивает на игрушку, – не с Отшельничьего. А один ремесленник ничего существенного построить не может.
– Да ты приглядись к его изделию! – рявкает Джеслек. – Здесь и дерево, и кованое черное железо, и добавление гармонии... Стало быть, это работа столяра, кузнеца и целителя – или того, кто является и тем, и другим, и третьим. Если этот Доррин... я вообще таких не встречал.
– Не понимаю, что может быть опасного в игрушках?
– Ничего. До тех пор, пока он ограничивается игрушками. И пока этими игрушками не заинтересовался Отшельничий.
Джеслек обходит вокруг стола, еще раз присматриваясь к вещице.
Бородатый отступает, и его спина касается белокаменной стены.
– А может, этот малый оттуда родом? – предполагает он. – Возможно, они изгнали его как раз за стремление делать необычные вещи.
– Не могут же они вечно оставаться глупцами! – качает головой Джеслек.
– Они все еще живут прошлым, байками о Креслине.
– Хочется верить, что так будет и впредь... Вот что, – распоряжается Высший Маг, – сообщи всем дорожным патрулям, на пропускные пункты и... и сам знаешь куда. Если появятся хоть какие-то сведения об этом Доррине, пусть тут же извещают меня. Понял?
Фидел кивает.
– Всего доброго, Высший Маг.
После его ухода Джеслек продолжает размышлять о диковинной игрушке и о ее создателе. Сознает ли тот, какой силой обладает? Скорее всего, нет. Как и все Черные недоумки, неспособные познать себя.
Легкий стук в дверь отвлекает его от размышлений:
– Входи, Ания.
Рыжеволосая волшебница проскальзывает внутрь и запирает дверь на засов.
– Это лишнее. Кто посмеет нам помешать?
– Все-таки так спокойнее, – отвечает она со сдержанной улыбкой.
Джеслек бросает взгляд на окно: благодаря белому свечению самого Фэрхэвена тьма снаружи никогда не бывает полной.
– Твои усилия, направленные против Спидлара, оказались на удивление действенными, – произносит женщина.
– Ты о наращивании энергии хаоса? Чему же тут удивляться? – Джеслек смеется, но в глазах его смеха нет.
– Это весьма эффективно. Спидлару для выживания требуется усиливать гармоническое начало, а это дает тебе возможность наращивать хаос в Кифриене и Галлосе.
– Может быть. Скажи, Ания, что ты об этом думаешь, – спрашивает он, указывая на игрушку.
– О чем? – уточняет чародейка, не делая даже попытки прикоснуться к лежащему на столе предмету.
– Об этой игрушке. Возьми ее, рассмотри получше.
Ания смеется, но вещицу не трогает.
– Так... Я вижу, Фидел тебе уже все выложил, – говорит он. Она и не думает отпираться:
– А хоть бы и так. Что с того?
– Ох, Ания, – грустно качает головой Джеслек. – Да то, что нам необходимо сокрушить Спидлар прежде, чем этот игрушечник начнет мастерить вещи побольше. Это важно для всех нас, но вместо того, чтобы позаботиться об этом, ты думаешь о том, кто станет моим преемником и как можно манипулировать этим малым, забравшись к нему в постель.
– Ты несносен!
– Я просто реалист. И может быть, тугодум. Но не полный дурак.
– Нет, не полный, – говорит Ания, устраиваясь в кресле. – Ты не против, если я налью вина?
– Угощайся.
– А ты не выглядишь огорченным.
– С чего мне огорчаться? Белый есть Белый, змея есть змея. Что бы ни было у тебя на уме, ты прелестна, так почему бы мне не пользоваться этим с удовольствием? Для меня ты угрозы не представляешь, а вот для Стирола или Фидела – другое дело.
– Вижу, ты весьма уверен в себе, – говорит она, наполняя два бокала.
– Вообще-то, я во многом не разбираюсь. Туповат, можно сказать, что тебе прекрасно известно. Но это не имеет значения, о чем ты тоже знаешь, хотя Стиролу, ручаюсь, не говорила. Вы оба ждете, когда я, хм... перенапрягусь. В смутные времена это рано или поздно случается с каждым Высшим Магом, но я надеюсь стать первым, кто избежит подобного исхода. А ты ставишь на то, что я такой же, как все.
Ания с трудом проглатывает ком в горле.
– Это... звучит странно...
– Отнюдь, – говорит Джеслек, подходя к ней сзади. Его пальцы касаются кожи ее плеча и опускаются ниже. – Отнюдь.

LXXVI

Черное предрассветное небо хлещет дождем; снег, который еще на прошлой восьмидневке покрывал двор кузницы плотным слоем высотой по колено, размок.
Поднявшись на крыльцо, Доррин отряхивает с сапог грязь, обметает их веником, вытирает подошвы о половик и лишь потом входит на кухню.
Яррл сидит за столом; перед ним два ломтя хлеба с сыром.
– Экая нынче слякоть!
– А в прошлом году так не было?
– Было, как раз перед твоим приходом. На моей памяти была только одна не слякотная весна, и лучше бы мне другой такой не видеть. Тогда стояла такая засуха, что половина скота перемерла.
Кузнец откусывает хлеба с сыром, держа в левой руке кружку холодного сидра.
Доррин отрезает хлеба себе и заглядывает в буфет.
– Фрукты есть?
– Нет. Проклятые Белые чародеи.
– Ну, вряд ли тебе стоит утруждаться проклятиями! Лучшие люди прокляли их давным-давно, правда, лишь Креслину удалось сделать эти проклятия действенными.
– Да есть у нас фрукты, – заявляет, появившись на кухне, одетая в толстый свитер и брюки Рейса. – Лидрал оставила целый бочонок. Смесь ябрушей еще с чем-то... Я пока не открывала.
Яррл бурчит что-то с набитым ртом, в то время как его жена растапливает холодный очаг щепками, а потом добавляет к ним совок угля.
– Я испеку хлеб к обеду, так что он останется свежим до вечера.
– Вот и ладно, а то этот уже зачерствел, – отзывается кузнец. Доррин наполняет кружку прохладным сидром.
– Трудно спорить с женщинами, – говорит кузнец. – Они никогда не отвечают на вопросы, зато выкладывают то, о чем ты и не думал спрашивать.
– А с мужчинами, Доррин, еще труднее, – невозмутимым тоном отзывается Рейса. – Они никого не слушают и слышат не то, что им говорят, а то, что хотят услышать.
– А я думаю, что это вам двоим трудно друг с другом спорить, – замечает с порога Петра. – А раз трудно, так и ни к чему.
– Женщины – они вроде Белых Чародеев, – гнет свое Яррл, – на все у них сыщется ответ, но всегда уклончивый.
– А вот Брид с Кадарой говорили, – подает голос Доррин со своего края стола, – что разбойники ездят на лошадях с галлосскими подковами. У них еще клепка с такими потешными уголками.
– Ежели с уголками, так это, может, и не клепка, – замечает Яррл.
– Папа, оставь ты свои придирки, – хмыкает Петра.
– Клепка, не клепка, а хорошего тут мало, – говорит Рейса, отсыпая в миску муку. – Ой, Петра, сегодня молоко мне потребуется раньше.
– А дождь-то как из ведра, – отзывается Петра, выглядывая наружу и закрывая дверь.
– Но без молока все равно не обойтись, – указывает Рейса и, прокашлявшись, добавляет: – Скоро префект заявит, что земли выше Элпарты принадлежат Галлосу.
– Еще чего, – фыркает Петра.
– Нам нужно будет наковать гвоздей, и длинных, и коротких. Вертен хочет получить свои сразу, как только сойдет грязь. Именно наших – другие ему, видите ли, не подходят.
Кузнец усмехается с довольным видом, а Доррин, напротив, стонет. Он терпеть не может ковать гвозди: дело это несложное, но уж больно нудное.
– Настоящий кузнец стонет от гвоздей, но делает их как следует, – с пониманием произносит Яррл. – Тьма, подмастерье на то и нужен, чтобы ковать гвозди да качать меха. Ладно, пора за работу. Где этот бездельник? – спрашивает он, допивая сидр, как будто не видит проскользнувшего на кухню Ваоса.
Петра отрезает для паренька хлеба и дает ему кусок сыра.
– Так куда он запропастился? – повторяет кузнец, по-прежнему делая вид, что не видит Ваоса.
– С Зилдой, небось, играет, – говорит Доррин, подмигивая парнишке.
Ваос залпом допивает полученный от Рейсы сидр. Рейса косится на Доррина и качает головой. Оба они знают, что для Яррла работа на первом месте. По его убеждению, судача о политике, гвоздей не накуешь и молока не надоишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75