Сон прерывается, когда в конюшне еще темно. Юноша хватается за посох и лишь потом осознает, что его разбудил голос Лидрал.
– Нет... – стонет в бреду женщина. – Не надо...
Каждое слово, каждое непроизвольное движение вызывает новую волну боли.
– Лежи спокойно... отдыхай... – говорит Доррин, касаясь ее лба.
– Доррин... ты... где... Так хочется пить... За что ты так со мной... так больно... Почему?
Неужели Лидрал считает его виновником своих мучений? Почему?
Не находя ответа, он вливает ей в рот тонюсенькую струйку воды, а потом погружает ее в целебный сон. Понимая, что ему сегодня уже не заснуть, Доррин крепко сжимает посох. Жаль, конечно, что он не боец, как Кадара и Брид, но может быть, ему под силу использовать гармонию как оружие?
Правда, если и под силу... то следует ли?
А впрочем, почему бы и нет? Креслин же делал это! Основатели делали это и остались живы. Но как к этому подступиться?
Нужна машина или что-то вроде магического ножа, как говорил Брид...
Так или иначе, он исцелит Лидрал и отплатит Белым. Вот и все.

CIII

Пожалуй, Лидрал еще слаба, однако Доррин все же решает перевезти ее. Несмотря на размытые дороги, он готов рискнуть, лишь бы не оставлять больную в такой близости от хаоса, источаемого теперь Джардишем.
Безделушки, найденные в повозке, он складывает в два мешка, которые подобрал в конюшне. Дно повозки юноша устилает чистой соломой, набрасывает тряпок, а сверху кладет тюфяк.
Потом наступает пора седлать Меривен и запрягать ее в повозку. Что ему еще нужно? Ну конечно, припасы, ведь на дорогу уйдет дня три, а то и четыре. О снеди следовало позаботиться раньше.
Вздохнув, он поворачивается к Лидрал, и их глаза встречаются.
– За что? – стонет она – Мне было так больно...
Эти слова звучат снова и снова.
– Я здесь, – говорит Доррин, положив ладонь ей на лоб. – Все будет хорошо.
– Пить...
Юноша вливает струйку в пересохшее горло, но часть проливается на тюфяк, потому что ей трудно глотать. И лежать она может только ничком, потому что на спине и боках страшные рубцы.
Спустя несколько мгновений женщина снова проваливается в сон, словно убегая от воспоминаний о пережитом ужасе. Навьючив мешки с товарами на Меривен, Доррин направляется на кухню.
– Как та бедняжка? – спрашивает повариха, когда он заходит внутрь с седельными сумами. – Какой кошмар! Что эти чародеи творят!
– Ей получше. Могу я прикупить в дорогу немного припасов?
– Куда ты собрался? Дороги-то нынче непроезжие, всюду грязь.
– Дорога до Дью проезжая в любую распутицу – досюда-то я добрался. А оставаться здесь нам нельзя, – говорит юноша.
– Жаль, что тебе придется везти бедняжку через весь Спидлар! И это после такой тяжелой зимы...
– Так как насчет провизии?
– Ну, запасов у нас самих немного, но как я могу отказать целителю? – бормочет Джэдди, заглядывая в лари и бочонки. – Вот сушеные фрукты... сыр... галеты есть, малость жесткие, но в пути сгодятся...
Юноша невольно улыбается, глядя, как под это неумолчное бормотание на столе вырастает горка съестного.
– Бедняжке сухой кусок в рот не полезет, надо его смочить. Водой или сидром... Не стой столбом. Укладывай все в свои сумы. А я посмотрю, может, еще что найду.
Невольно улыбнувшись, Доррин начинает собирать продукты, но улыбка исчезает, когда на кухне появляется Джардиш.
– Я тут попросил твою повариху....
– Еда – это мелочи. Ты, целитель, в долгу передо мной за то, что я занес в конюшню твою подружку. Это был рискованный поступок, – голос Джардиша звучит жестко, хотя встретиться с Доррином взглядом он не решается.
– Не такой уж и рискованный, – отзывается Доррин, сжимая темное дерево посоха.
– Ты мне должен! – настаивает Джардиш, и за его словами юноша чувствует биение хаоса.
– Пожалуй. Получи-ка должок той же монетой!
Доррин выпускает из рук посох и смотрит Джардишу в глаза.
Тот пытается отпрянуть, но удерживающие его запястья пальцы кузнеца крепки, как сталь, которую он кует.
– Я отплачу тебе гармонией! – хрипло, почти надрывно смеется Доррин, свивая вокруг торговца магическую паутину. – Ты больше не сможешь иметь дело с хаосом, даже в мелочах. При любом соприкосновении твоя кожа будет зудеть и шелушиться!
Его глаза вспыхивают, и тьма изливается из них на Джардиша, корчащегося в железной хватке.
– Ты убил меня! – рыдает дрожащий торговец, когда юноша отпускает его. Он поворачивается и, волоча ноги и расчесывая на ходу шею, бредет прочь.
Доррин возвращается к стойлу, подняв Лидрал вместе с тюфяком, переносит ее на повозку, а потом выводит обеих лошадей из конюшни.
Джардиш, в одних подштанниках, стоит у колодца, выливая на себя ведро холодной воды.
– Еще одно... еще одно...
– Что за проклятие ты наложил на него? – кричит повариха Джэдди, выбегая на грязный двор. – Ничего хорошего из этого не выйдет! А я-то думала, ты славный парнишка!
– Я лишь благословил его тяготением к гармонии, – отвечает Доррин с невеселой улыбкой.
– Да это ведь хуже смерти! Как ты можешь быть таким жестоким?
Доррин выразительно смотрит в сторону повозки.
– Ты что, думаешь, это он ее? Нет, он не мог... – стряпуха едва не плачет.
– Сделай это он, его бы уже не было в живых.
– Ты справедлив, а это пугает еще больше, – качает головой повариха, оглядываясь на Джардиша. – Никто не в силах проклясть тебя страшнее, чем ты уже проклят. Все, кто окружают тебя, будут страдать.
– Они уже страдают, – печально откликается Доррин, садясь на козлы и щелкая вожжами.
Повозка, слегка кренясь, выкатывает с грязного двора на дорогу.

CIV

После крутого поворота Доррин выводит повозку на прямую дорогу. Лидрал, обложенная подушками и укрытая одеялом, спит.
Управлять повозкой сложнее, чем ездить верхом. Сиденье возницы жесткое, дорога размыта.
– Эй, на повозке!
Близ дороги, на стволе упавшего дерева сидят два оборванца. Сердце Доррина начинает биться быстрее. Потянувшись чувствами к обочине и уяснив, что незнакомцев действительно двое и луков у них нет, он левой рукой пододвигает посох поближе, чтобы его можно было выхватить в любой миг. Развернуть повозку, чтобы удрать, все равно не успеть, к тому же ему позарез нужно попасть в Дью.
Двое мужчин с мечами в руках неторопливо выходят на дорогу.
– Привет. Мы тут собираем пошлину, – заявляет бородатый детина на полголовы выше Доррина, помахивая для убедительности выщербленным клинком.
– Я и не знал, что за проезд по этой дороге надо платить.
– Надо, приятель, еще как надо.
– Причем немало, – бурчит второй разбойник. Он пониже ростом и держит свой меч так, словно это дубинка.
Наклонившись, Доррин стремительным движением выхватывает посох.
– Глянь-ка, у торгаша есть зубочистка.
Доррин соскакивает с козел в дорожную грязь. Поскользнувшись, он ухитряется сохранить равновесие, но оба разбойника покатываются со смеху.
– Бедняга... На ногах-то еле стоит.
Огибая повозку, оба грабителя приближается к юноше. Тот, заняв более устойчивое положение, берет посох наизготовку и ждет.
– Чего вылупился, малый? – говорит, останавливаясь, рослый бородач. – Отдавай кошелек, да поживее.
– Ничего вы не получите, – говорит юноша, прекрасно понимая, что, даже отдав деньги, живым он не уйдет.
– Экий ты дурной... – бормочет здоровяк. – Ну смотри, сам напросился...
Он замахивается мечом, но прежде, чем успевает нанести удар, получает посохом по запястью. Меч падает в грязь. Разбойник бросается вперед, выхватив нож. Однако Доррин опережает его, и в следующий мгновенье громила уже валяется рядом со своим клинком.
Прежде чем юноша успевает восстановить стойку, второй грабитель – рыжий коротышка – наносит размашистый удар. Доррин уклоняется, однако острие клинка царапает его лоб.
Оба противника скользят по дорожной грязи. Отбив клинок, Доррин наносит стремительный удар кончиком посоха в диафрагму. Разбойник падает. Юноша по инерции повторяет выпад.
Волна белой боли захлестывает его мозг; чтобы не упасть, ему приходится опереться о повозку. Ему приходится ждать, пока пламя боли поутихнет, превратившись в череду пульсирующих, ритмичных, как удары молота, вспышек.
В повозке все по-прежнему. Лидрал стонет во сне. Оттащив тела в тающий придорожный снег, Доррин, стараясь проявить практичность, обшаривает их в поисках кошельков. Добыча составляет один серебреник, четыре медяка и золотое кольцо. Старые мечи он оставляет рядом с мертвецами, которых даже не пытается похоронить.
Зима была суровой, и стервятники тоже оголодали.
Прихваченной из дома Джардиша чистой тряпицей Доррин стирает кровь со лба и, морщась от жжения, присыпает порез толченым звездочником.
Взобравшись на повозку, он щелкает вожжами. Брид и Кадара постоянно имеют дело с куда более умелыми и опасными грабителями.
Повозка переваливает через гребень, и впереди, выступая из туманной дымки, начинает вырисовываться Дью.
– Пить...
Следя одним глазом за дорогой, Доррин нащупывает бутыль и подносит горлышко к губам женщины. Немного воды проливается на щеки.
– Доррин...
– Я здесь.
Колесо наезжает на камень, и повозка кренится; ее едва не заносит. Дорога вконец размокла.
– Я здесь, – повторяет юноша, глядя на высящиеся позади Дью Закатные Отроги, над которыми клубятся серые тучи. Похоже, дело идет к очередному холодному дождю. Хорошо бы добраться до дому прежде, чем он хлынет.
– Я здесь...

CV

Доррин смотрит на лежащий на наковальне металлический лист. Прежде ему почти не приходилось ковать вхолодную, но броня, даже щиты, требует именно холодной ковки.
Отложив лист в сторону, юноша берет щипцами полосу поменьше и отправляет ее в горн. Пока он следит за цветом раскаляющегося металла, Ваос подвозит очередную тачку древесного угля. Переднее колесо разбрызгивает по полу грязь,
– Вытри грязь.
– Но, мастер Доррин, я все равно натащу еще больше, как только снова высунусь наружу. Там льет как из ведра.
– Грязь меня раздражает. Может быть, это и неразумно, но мне необходимо, чтобы в помещении было чисто.
– Хорошо, мастер Доррин, – бормочет Ваос, направляясь за метлой.
– И колесо, пожалуйста, тоже обмети.
– Будет сделано.
Перенеся лист на наковальню, Доррин плющит его ударами молота до толщины боевой брони, одновременно гармонизируя металл, чтобы превратить его в черное железо. Когда дело сделано, он кладет гармонизированную пластину на край горна.
Юноша берет кусок угля и начинает писать на гладкой, струганной доске цифры.
Расчеты показывают, что при толщине в одну двадцатую спана щит в полтора локтя в поперечнике потянет больше чем на стоун.
– Тьма! – восклицает он. Крепеж и ремни добавят еще полстоуна, а если сделать металлический лист еще тоньше, то остановит ли он огненную стрелу Белого мага? Как все-таки мало он знает!
Однако ясно, что даже могучий Брид едва ли захочет таскать щит весом в полтора стоуна. Что уменьшить – толщину щита или его размер? Придется делать расчеты заново.
Но пока он возвращается к работе над новой игрушкой для Джаслота – вентилятором с заводной рукояткой и железными лопастями. Занимаясь ею, Доррин остро сожалеет о том, что не может предложить Бриду ничего хитроумнее обычных щитов для отражения магического пламени.
Изготовление изогнутых лопастей и установка их в соединенной с двумя шестеренками круглой розетке занимает всю вторую половину дня, однако это самая сложная часть оставшейся работы. Шестеренки уже выкованы и обточены, а приладить их на место – дело нехитрое.
Ваос еще дважды привозит уголь и подметает пол. Наконец Доррин кивает в знак того, что с вентилятором на сегодня все, и, положив на наковальню лист черного железа, наносит удар молотом. При этом у него едва не отнимается рука, а на металле остается лишь чуть заметная вмятинка. Очевидно, что черное железо холодной ковке не поддается.
Попытка воздействовать на уже расплющенную до предполагаемой толщины щита пластину с помощью зубила приводит к тому же результату: рука едва удерживает молот, а на железе видна лишь царапина.
Ну что ж, решает юноша, стало быть, можно ковать щиты вгорячую. Маловероятно, чтобы меч какого-либо бойца ударил по щиту сильнее, чем зубило, на которое обрушился тяжеленный молот.
Отправив пластину в горн, Доррин подзывает Ваоса.
– Бери легкую кувалду.
– Ого... я буду молотобойцем?
– Без молотобойца мне с этим делом не управиться. Будешь наносить удары по тем точкам, которые я покажу, и не углом, а всей плоскостью.
– Знаю. Я присматривался к тебе и Яррлу.
Глядя на неловко поднимающего кувалду парнишку, Доррин дивится долготерпению Хегла, возившегося с ним, когда он был таким же неумехой. На третьем ударе Ваос бьет по краю листа, и Доррину приходится отскочить в сторону, чтобы горячий железный лист не свалился ему на ноги.
– Ваос!
– Прошу прощения.
– Ты не извиняйся, а следи за кувалдой. И наноси удар прямо, сверху вниз. Лучше помедленнее, но точнее. Время у нас есть, а вот новые руки-ноги ни один целитель не приставит.
– Понял, мастер Доррин....
Наконец, когда пластина расплющена примерно до намеченной толщины, Доррин прекращает работу.
– На сегодня хватит. Доводить до ума буду завтра.
– Ну вот, а я только-только научился лупить как следует.
– А по-моему, ты только-только собрался сшибить-таки эту пластину мне на ноги. Давай, берись за метлу, а я займусь горном.
Ваос откладывает кувалду. Руки его заметно дрожат.
– Но я бы мог поработать еще, – храбро произносит парнишка.
– Поработаешь, еще надоест, – ворчит Доррин, отворачиваясь к горну. – Уж на сей-то счет можешь не беспокоиться.
Разложив по местам инструменты и напомнив парнишке, чтобы тот не забыл убрать свои, юноша вешает на крюк кожаный фартук и покидает кузницу.
Лидрал, лежа на животе, читает взятую у Риллы книгу целителя.
– Интересно? – он касается ее плеча, и она вздрагивает. – Прости.
– Ничего... просто со мной... что-то не так.
– В бреду ты все время твердила, что я причинил тебе боль... Но ведь я ничего подобного не делал. Я не мог даже выяснить, где ты находишься, а как узнал, тотчас за тобой приехал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75