– Слышал я, что они здесь помешаны на умывании, – тихонько бормочет Яррл.
– Тебе это пойдет только на пользу, – отзывается Рейса.
Доррин, опять забыв про сломанный палец, открывает дверь, чтобы пропустить Лидрал, и морщится от боли.
– Добро пожаловать, – говорит немолодая женщина, поднявшаяся им навстречу из-за маленького стола. – Вы ведь Доррин и Лидрал?
– Да.
– Меня зовут Барла. Позвольте проводить вас в ваши покои.
Широкая лестница приводит их на второй этаж. За площадкой начинается длинный коридор, но Барла останавливается и, повернув бронзовую ручку, открывает самую первую дверь.
– Прошу, – говорит она с искренней улыбкой. – Это ваши комнаты. Скоро позвонят к обеду.
Барла уходит. Доррин закрывает за ней дверь. Лидрал с любопытством осматривает помещение. Они стоят в просторной гостиной, на дальнем конце которой находится широкий балкон с двумя креслами. Обстановку гостиной составляют стол с четырьмя стульями, наполовину заполненный книжный шкаф и два больших резных кресла, стоящие перед камином. В камине разведен огонь.
Лидрал проходит в спальню, где видит широкую кровать красного дерева, туалетный столик и два шкафа для одежды. Кровать застелена настоящими простынями и покрыта серо-зеленым покрывалом, узорчатым, но без кружев.
– Сдается мне, тебя здесь принимают всерьез, – замечает Лидрал. – Возможно, добиться своего тебе будет легче, чем ты думаешь.
– Если хочешь, прими душ первой, – несколько невпопад отзывается Доррин.
– Душ? Такой же ледяной, какой был у тебя?
– Ну, то у меня... Давай посмотрим, – зайдя в душевую Доррин пробует воду. – Теплая... Бак на крыше нагревается солнцем. Я подожду на балконе. Как вымоешься, дай мне знать.
Юноша выходит через гостиную на балкон и садится в кресло лицом к гавани.
Легкий, пахнущий соленой водой бриз ерошит его волосы. У линии северного горизонта редкие облака касаются океана. Темно-зеленые, с белыми шапочками пены, волны бьются о темный камень мола, тогда как внутри гавани волнение почти незаметно. Доррин с удивлением отмечает, что у причала стоит лишь «Черный Алмаз», хотя никогда прежде гавань не пустовала. Где же все суда? Надо полагать, после того, как Фэрхэвен отрезал остров от восточного Кандара, капитаны ищут другие торговые пути.
Наблюдая за чайкой, вьющейся вокруг «Алмаза» в надежде поживиться съестным, Доррин теряет представление о времени, и глаза его закрываются.
– Доррин!
Встрепенувшись, он оборачивается на голос и видит стоящую на пороге Лидрал. Она завернулась в полотенце.
– Мне показалось, я слышала что-то вроде колокола.
– А я ничего не слышал.
– Ты просто устал.
Доррин поднимается и потягивается. Взгляд его, скользнув по мокрым каштановым волосам, опускается к голым плечам над полотенцем, а потом и к голым ногам.
– Боюсь, ты еще не готова.
– Я тоже.
Сделав шаг вперед, Лидрал касается губами его губ. Он обнимает ее, но спустя мгновение отпускает.
– Мне нужно принять душ...
Доррин никак не может заставить себя выбраться из-под теплых струй воды, поскольку давно не получал такого удовольствия и не чувствовал себя по-настоящему чистым. Однако почему ему оказывают такой радушный прием, остается не совсем понятным.
Услышав второй колокол, Доррин выключает воду и, быстро одевшись, выходит на балкон. Лидрал смотрит, как удлиняются тени на воде гавани.
– Здесь так... мирно и гармонично. Теперь я понимаю, чем твой дом отличался от прочих и почему он был таким. Но как могло случиться, что ты, выросший в таком месте, пришелся здесь не ко двору?
– Не я один. Некоторые находят такую жизнь скучной.
– И ты тоже?
– Я – нет. Мне просто хотелось строить машины.
– А они из-за упрямства и приверженности старине были против?
– Все не так просто. В двух словах не объяснишь, а нам, кажется, пора спуститься.
Через гостиную они выходят на площадку.
– Никаких замков, – отмечает Лидрал. – Только щеколды изнутри, на случай, если не хочешь, чтобы тебя потревожили. Это о многом говорит.
– Да... здесь так. А теперь о машинах. Чтобы заставить паровой двигатель работать, нужно сжигать уголь и нагревать воду до такой высокой температуры, чтобы она превращалась в пар. Горение есть проявление хаоса, да и горячий пар тоже, – поясняет Доррин, пока ведет Лидрал по лестнице, а потом к столовой. – И это не единственная проблема. На изготовление машин уходит уйма железа, а в топках сжигается уйма угля. Остаются шлаки, зола и прочие отходы, загрязняющие землю и воду. А загрязнение тоже есть проявление хаоса.
Стоит Лидрал и Доррину ступить на порог столовой, как им машет рукой уже сидящий за столиком Тирел:
– Должны быть, тебя тут любят, мастер Доррин. Рыбу здесь готовят – пальчики оближешь, да и пиво у них забористое.
– У меня теперь своя кровать. Отдельная, мягкая кровать! – возбужденно тараторит Фриза.
– Рад за тебя, – с улыбкой говорит девочке Доррин.
– Завтра Пергуна осмотрит здешняя целительница, ее Ребекка зовут, – сообщает Мерга. Сам помянутый ею Пергун бормочет что-то не совсем разборчивое.
– А мама сказала, что мы, может быть, сами со временем обзаведемся таким же чудесным домом. Это правда? – не унимается Фриза.
– Ну... я пока не знаю.
– А я знаю, ты нам это устроишь. Ты все можешь.
С трудом не поморщившись – слишком уж безоглядна ее вера, – Доррин поглаживает Фризу по плечу. Мерга улыбается, а Пергун смотрит на служанку, расставляющую тарелки.
– Тебе, кажется, туда, – говорит Лидрал, указывая на единственный стол, накрытый на двоих.
Все столы в зале изготовлены из полированного красного дуба, столовые приборы – из олова, а высокие стаканы – из голубоватого дымчатого стекла.
– Пиво, вино или сок? – спрашивает немолодая, но без проблесков седины женщина.
– Пожалуй, вина, – говорит Лидрал.
– А тебе сок, не так ли?
Доррин кивает, и женщина уходит.
– Откуда она знает?
– Наверное, это сразу видно.
– Допустим, то, что ты работаешь с гармонией, и впрямь видно сразу. Но как это связано с предпочтением тех или иных напитков?
– Черные в большинстве своем не приемлют никакого спиртного. Надо думать, спиртное – это тоже своего рода проявление хаоса. Очень тонкое, но все же...
– Хорошо, что я не Черная.
Не успевает Лидрал договорить, как служанка возвращается с двумя кувшинами.
– Угощайтесь. Сегодня у нас сиг с жареной куиллой, а на сладкое медовые коржики, – с этими словами женщина исчезает.
– Расторопная, – замечает Лидрал.
– Это своего рода проявление гармонии.
– Ты нервничаешь, правда? – говорит Лидрал, пригубив из бокала. – А вино хорошее.
– Да, нервничаю, – признается Доррин. – А ты бы на моем месте не нервничала?
– Я – другое дело. Но ты-то здешний!
– Здешний-то здешний, но много ли от этого радости, если родной отец отправил меня в изгнание за одни лишь мысли, когда я ровным счетом еще ничего не успел сделать?
– Мне все-таки непонятно, почему.
– Наверное потому, что я ничего не принимал на веру безоговорочно. Порой он бывал прав, но я никогда не хотел воздать ему должное. Вот и он ни за что не желал признавать, что в чем-то могу быть прав и я.
– Но сейчас-то ты понимаешь, кто и в чем прав?
– Вроде бы, – смеется Доррин. – Но от этого не легче.
На столе появляется рыба.
– Коржики принесу попозже, – объявляет служанка перед тем, как исчезнуть.
– Откуда здесь мед, если остров отрезан от мира? Мед должен быть очень дорог!
– На Отшельничьем свои пасеки, и меду много. Пчелы тяготеют к гармонии. Как, впрочем, и злаки и цветы.
– Неудивительно, что на материке не жалуют Отшельничий, – произносит, наконец, Лидрал.
Доррин поднимает брови, но ничего не говорит, дожевывая хрустящую куиллу, вкус которой уже почти позабыл. Согласно преданиям, раньше она росла повсеместно, но теперь ее собирают лишь на самых высоких холмах.
– Гармонично, спокойно, богато – и сытно.
– Мне так из всех наших благ дороже всего водопровод.
– Я оценила это раньше, чем попала сюда. Правда, там мне казалось, что ты такой несусветный умник, что додумался до водопровода сам.
Лидрал отпивает вина.
– В известном смысле так оно и было. Я сам додумался и до того, что не худо бы провести в дом воду, и до того, как это сделать. Но придумать что-то совсем не трудно, а вот воплотить свою придумку в жизнь – совсем другое дело.
Блюда из-под рыбы уносят, но на их месте тут же появляются тарелки поменьше. На каждой красуется медовый корж.
– Какая роскошь... – бормочет Лидрал.
– И какое искушение, – с усмешкой вторит ей Доррин, принюхиваясь к восхитительному аромату меда и орехов карна.
– Ты так циничен?
– Может быть, – отзывается юноша, откусывая чуть ли не половину коржика.
– Ты и правда думаешь, что они тебя искушают?
– Может быть, просто кое о чем напоминают.
– Напоминают о том, как хороша жизнь в царстве гармонии? – уточняет Лидрал.
– А заодно устраивают показуху для всех наших.
– Ты действительно намерен позаботиться об остальных?
– Конечно.
– А тебе не кажется, что это малость смахивает на подкуп? Возможно... возможно, ты им просто нужен.
– Похоже, такая форма подкупа тебе по нраву, – ухмыляется Доррин.
– Точно. Я намерена насладиться ею в полной мере.
Завидев проходящую служанку, юноша подзывает ее, подняв руку, и, потянувшись к кожаному кошельку на поясе, спрашивает:
– Сколько с меня?
– Ничего. Все расходы взял на себя Совет.
– Основательно они расщедрились! – замечает Доррин, обращаясь к Лидрал.
– Ну что ж, – откликается та. – Может быть, другие члены Совета не так сильно настроены против тебя и твоих машин, как твой отец.
– Не исключено... – бормочет Доррин, потирая подбородок. – Пока речь шла только обо мне, его мнение никем не оспаривалось... но коли дело касается судьбы всего Отшельничьего...
– Имей это в виду, – говорит Лидрал, глядя на дверь, где появились три облаченные в черное фигуры. – Кстати, вот и они.
По приближении троих в черном Доррин встает.
– Позвольте представить вам Лидрал, – говорит он. – Она занимается торговлей, и без ее помощи мне никогда не удалось бы построить «Черный Алмаз».
Лидрал тоже поднимается и слегка кланяется.
– Доррин, Лидрал, магистра Эллна и магистр Видельт, – представляет Оран своих спутников, и те склоняют головы.
Доррин отвечает им поклоном.
– Знакомство с вами для меня честь, – говорит Лидрал. – Я уже собралась уходить, так что...
– Хорошо, что мы явились вовремя и можем попросить тебя принять участие в нашей беседе, – прерывает ее Оран. – Твои соображения могут оказаться полезными. Прошу, – он кивает в сторону стоящего в углу большого стола.
Все пятеро направляются туда под пристальными взглядами Мерги и Риллы. Проходя мимо, Доррин слышит шепот старой целительницы: «Вот уж воистину сильные мира сего...»
Пергун, Мерга и Фриза неспешно наслаждаются едой, тогда как Тирел и молодцы из его команды воздают должное зеленому бренди. Доррин при виде бутылок с этим напитком морщится: бренди с Отшельничьего славится своей крепостью.
За исключением трех членов Совета, в столовой находятся лишь приплывшие на «Черном Алмазе».
– Мы понимаем, Доррин, – начинает Оран, как только все пятеро рассаживаются, – что ты предпринял героическую попытку спасти Спидлар...
– «Героическую» – это всего лишь одно слово, – отвечает Доррин. – А как насчет «обреченной», «безумной» или «кровавой»? Порой я сильно сомневался в разумности своих действий.
Все трое Черных молчат. Наконец Оран поднимает глаза:
– Ты думаешь, что постройка двигателя была неразумным шагом?
– Нет. Насчет разумности и необходимости постройки машины у меня сомнений нет. Я имел в виду использование своих знаний и умений для защиты Спидлара.
– Будь добр, поясни свою мысль, – просит темноглазая магистра.
– Большинству простых людей Белые ничего худого не делают. Более того, они устанавливают лучший порядок, нежели тот, что существовал до них. У них прекрасные дороги, чистые улицы и почти никакой преступности. При этом они находятся в своего рода западне. Их власть основана на мощи хаоса, однако для сохранения ее им необходима гармония. Им приходится лавировать, ибо усиление гармонии для них гибельно, а держава, основанная на одном лишь хаосе, просто не может существовать.
Оран внимательно слушает.
– Боюсь, – продолжает Доррин, – что мне не удастся сформулировать свою мысль достаточно ясно, но суть дела сводится к следующему. Получилось так, что, применив совершенную тактику и новейшее, изобретенное мною оружие, мы добились лишь того, что убили великое множество ни в чем неповинных людей, а еще большее число обрекли этой зимой на голод. Белых чародеев пострадала лишь горстка. В результате наших действий старые торговые пути будут заброшены, а использование новых нанесет ущерб всему восточному Кандару к выгоде таких земель, как Сарроннин или Сутия. Отчасти, – тут он смотрит на троих в черном, – в этом виноваты и вы.
Оран открывает рот, но черноволосая Эллна поднимает руку:
– Дай ему закончить.
– Вы вышвырнули меня, – продолжает Доррин, – а Белым не понравилось то, чем я начал заниматься. К западу от Закатных Отрогов Черных, особенно Черных мужского пола, не жалуют, так что податься мне, кроме Спидлара, оказалось некуда. А коль скоро Спидлар приютил меня, я счел себя обязанным его защищать. В результате тысячи людей погибли, а я снова оказался здесь, перед вашим судилищем. Не могу сказать, что все мои действия свидетельствуют о благоразумии и прозорливости, но, по-моему, эти качества в большей степени должны быть присущи не кузнецу или целителю, а Совету.
– Что правда, то правда, – бормочет Видельт, почесывая короткую бородку.
– Ты наглядно показал, что морская блокада Белых может быть прорвана, – замечает Эллна.
– Но только с помощью Дорринова корабля, – вмешивается Лидрал. – Это не понравится ни Бристе, ни Хамору.
– В любом случае, – говорит Доррин, стараясь вернуть разговор в прежнее русло, – ответственность за произошедшее лежит и на вас, и на мне, а стало быть, нам стоило бы вместе поискать способ исправить положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75