А работу у тебя я отбивать не буду. У меня полно заказов на игрушки и прочие диковины. Вот недавно принесли мне чертеж какого-то хаморианского навигационного прибора...
Яррл кладет заготовку на наковальню, и Доррин берется за легкий молот.
Кузница заполняется звоном.
– Да я и в любом случае не стал бы перебивать у тебя заказы, – говорит Доррин, когда железо снова отправляется в огонь.
– Ваос захочет уйти к тебе.
– Он – твой подмастерье.
На потном лице кузнеца появляется улыбка:
– Начать с того, что он и сюда-то прибежал к тебе. Вот Рик – он и вправду мой помощник. Славный мальчуган и по-настоящему любит горн. А Ваос любит тебя.
Яррл выкладывает заготовку на наковальню. Доррин берется за молот.
– А как было бы лучше для тебя? – спрашивает он попозже, во время очередного перерыва.
– Смотри, как тебе подходит, парень. У тебя теперь своя жизнь.
– Но я и впредь могу приходить и помогать тебе с тяжелой работой.
– Надеюсь, – говорит Яррл. – Ежели мне понадобится, я непременно дам тебе знать. А ты позаботься о свой подружке, чтобы она не попала в беду. Как случилось с моей Рейсой.
Яррл умолкает.
Доррин, уже в который раз, утирает лоб. Слабость несказанно досаждает ему: спать приходится больше, работать меньше.
– Мир не любит сильных женщин, Доррин, – продолжает кузнец. – А Белые их особенно не любят. Я хотел поберечь ее, но она ни в какую не позволяла... а потом заявила, что однорукая женщина не годится в жены. И вообще ни на что не годится. Скольких трудов мне стоило ее уломать...
Яррл качает головой и меняет тему.
– Давай-ка закончим эту рукоятку сейчас. Глянь, как там огонь.
Доррин улыбается: просьба проверить огонь означает, что Яррл признает в нем полноправного кузнеца. А Яррл – настоящий мастер, признанием которого можно гордиться.

XCIII

Проходя мимо книжного шкафа, Белый маг сует лист пергамента обратно в лежащую на верхней полке папку и останавливается у окна, радуясь теплу солнечного денька, выдавшегося ранней зимой.
– Что это? – спрашивает Ания, как-то по-особенному потягиваясь в белом дубовом кресле.
– Ничего.
– Ничего?
– Письмо.
Взгляд Джеслека перебегает на лежащее на столе зеркало.
– Уж не любовное ли?
– Я не одобряю легкомыслия, – ворчит Джеслек, и на кончиках его пальцев вспыхивают язычки пламени. – Оно связано с затруднениями в Спидларе.
– Неужто могущественный Джеслек считает, что Спидлар способен создать для него какие-то затруднения?
– Ну, Ания... иногда может случиться... – Джеслек морщится.
– Ты просто слишком утомился, – вспорхнув с кресла, Ания подходит к Высшему Магу сзади и легонько дует на шею. – Тебе нужно отвлечься.
Джеслек улыбается. Теплые губы касаются его кожи, а женские руки тянутся к белому поясу.

XCIV

Доррин умело наносит удары по резаку, вырубая похожую по форме на рыбу деталь для компаса. При наличии инструмента резать железо совсем не сложно, а намагничивать и того легче.
Он кивает Ваосу, и паренек раздувает меха.
Доррин старается добиться полной водонепроницаемости медного корпуса, хотя магнитная стрелка будет погружена не в воду, а в масло. Но прежде нужно вырубить все железные детали. Конечно, лист железа, расплющенный до толщины пергамента, можно было бы резать и ножницами, но с помощью молота разрез получается чище. Под ножницами тонкое железо гнется.
Снаружи грохочет фургон, подскакивающий на мерзлых колдобинах. Со вздохом отложив инструменты, юноша идет к выходу.
Холодный воздух бодрит, и Доррин удивляется: похоже, он сделал кузницу теплой и не продуваемой ветрами. Ну что ж, по крайней мере, когда ударят морозы, Ваосу не придется мерзнуть.
На сиденье фургона бок о бок сидят Рейса с Петрой. Обе улыбаются и выдыхают белый пар, который ветер сносит в сторону кузницы.
– Мы решили, что рано или поздно это тебе понадобится, – заявляет Рейса, спрыгивая.
– Что понадобится? – Доррин спешит, чтобы помочь Петре спуститься, но девушка успевает соскочить на землю сама.
– Приличная кровать, что же еще! – ухмыляется Рейса. Доррин краснеет.
– Эту кровать Яррл получил давным-давно от вдовы Гессола, и с тех пор она стояла в углу. Кровать справная; может, где-то потребуется заменить крепления, но для тебя это пустяк.
Петра откидывает задний борт, и юноша видит превосходную кровать из красного дуба с высокой резной спинкой.
– Ну и ну! – восклицает Ваос, а потом, покосившись на Доррина, спрашивает: – А твоя старая кровать... можно я ее возьму?
– Бездельник! – ворчит Доррин, глядя не на парнишку, а на Рейсу с Петрой. – С чего это вы?
– Сам знаешь, с чего, – отзывается Рейса. – Ты по-прежнему помогаешь нам, и не только в кузнице. Нам такая кровать ни к чему, а тебе и твоей подружке очень даже понадобится.
– Лидрал? Так ведь ее здесь нет.
– Рано или поздно она приедет, – произносит Петра. – Ты ведь ее ждешь. И больше не вздыхаешь по той рыжей, с мечами.
– Когда никто не видит, он своей Лидрал письма строчит, – сообщает Ваос. Доррин награждает парнишку сердитым взглядом, но ничего не говорит.
– Ну, – смеется Петра, – раз уж дело дошло до любовных писем, ждать придется недолго.
– Давайте-ка, пока мы тут все не замерзли, занесем кровать в дом, – предлагает Рейса.
– А может, сперва вынесем старую? – подает голос Ваос. – Куда ее поставим?
– Ладно, – согласно машет рукой Доррин. – Ставь в свою комнату.
– Ура! – кричит Ваос, взбегая на крыльцо. – Теперь у меня есть все, что полагается настоящему подмастерью!
– Ну и чертенок, – добродушно ворчит Рейса.
Не теряя времени, Ваос вытаскивает наружу узкую Дорринову койку.
– Вот здорово! – не перестает радоваться он. – Настоящая кровать!
– Не поскользнуться бы да не уронить подарочек, – говорит Петра, пробуя сапогом глину.
– Да уж постараемся, – ухмыляется Рейса.
Доррин подходит к фургону и подхватывает кровать со стороны тяжелого изголовья.

XCV

К тому времени, когда Доррин заканчивает последнюю игрушку, мокрый снег успевает смениться холодным дождем, а тот – снова снегом. Остановившись у двери Ваосовой каморки, юноша слышит доносящийся оттуда храп.
Как и большинство Черных, Доррин неплохо видит в темноте, однако не настолько хорошо, чтобы писать без света. Юноша зажигает настенную масляную лампу, после чего достает из бака кувшин охлажденного сидра. Трубопровод устроен так, что вода из источника на холмах, проходя через кухню, подается в кузницу, где наполняет резервуары для закалки.
Налив себе кружку, Доррин достает письменные принадлежности, вынимает из шкатулки тетрадь и пробегает глазами свои записи.

«...Все физические объекты помимо огня и ЧИСТОГО хаоса должны иметь некую структуру, иначе они не могли бы существовать...
Структура кованого железа является зернистой, поскольку при ковке, когда расплющиваются кристаллы, неизбежно возникают пустоты. Чем меньше по размеру и чем равномернее распределены зерна, тем прочнее железо. В основе создания черного железа лежит магия гармонии... В данном случае гармонизация заключается в упорядочении распределения зерна по длине и толще металла...»

Доррин берется за перо, чтобы записать свои недавние соображения. Теперь его навыки таковы, что, работая над несложными изделиями, он может – иногда – думать и о другом.

«...Если бы гармония или хаос не имели ограничений, то, исходя из здравого смысла, либо одно, либо другое начало должно было бы восторжествовать с появлением великого мага – Черного или Белого. Однако в действительности, невзирая на все усилия могущественных чародеев, ничего подобного не происходит. Следовательно, сферы гармонии и хаоса взаимно ограничены, что служит подтверждением тезиса о неустойчивом равновесии сил...»

На этом месте юноша останавливается, поскольку собственная логика представляется ему небезупречной. А что, если полное торжество гармонии или хаоса никогда не имело место по той единственной причине, что ни в той ни в другой сфере миру еще не был явлен маг, обладавший достаточной мощью для его достижения?
Доррин отпивает глоток сидра, думая о том, как многого еще он не знает.

XCVI

– Теперь ты нечасто сюда заходишь, – говорит Пергун, заглядывая в наполовину опустошенную кружку с темным пивом.
– Так ведь я долго болел, ты же знаешь, – отзывается Доррин, пригубив соку.
– Уже восьмидневку как поправился. Ты по-прежнему вкалываешь без отдыха, хотя нынче имеешь собственную кузницу и сам себе хозяин. Чем занят-то? Все мастеришь свои игрушки?
– Не только. Яррлу частенько помогаю, а он, когда слишком занят, передает мне часть своих заказов. Кроме того, я смастерил-таки по чертежу хаморианский компас. На всякий случай сделал несколько штук. Это была самая сложная работа, какую мне приходилось выполнять. Работа с медью или бронзой сама по себе, может, и не так сложна, но я-то мастер по железу! Корпус компаса оказался для меня сущим кошмаром. Может быть, в будущем я и научусь работать с медью, но пока...
Допив кружку, Пергун выискивает взглядом служанку, бормоча под нос:
– Не могу поверить, что Кирил дерет теперь по четыре медяка за кружку! Четыре монеты – это же сущий грабеж!
– Все дорожает.
– Проклятые чародеи! Прошу прощения, мастер Доррин.
– Я так же проклят, как и все прочие.
– Что ты, я не имел тебя в виду! – говорит Пергун. Наконец ему удается дозваться служанку.
– А деньжата-то у тебя есть? – с сомнением спрашивает она. Раскрыв ладонь, Пергун показывает четыре медяка.
– А ты, мастер Доррин? Будешь пить?
– Нет, спасибо.
– Мастер Доррин? – к столику подходит болезненно худой темноволосый мужчина.
– Рад тебя видеть, почтеннейший, – говорит Доррин, вставая. – Весьма польщен.
Пергун порывается уйти, но Джаслот удерживает его:
– Сиди, сиди, ты не помешаешь. Садись и ты, Доррин. – Джаслот выдвигает стул и пристраивается на краешке. – Твои компасы работают исправно.
– Рад это слышать. Следует держать их подальше от воды. Вообще-то такие штуки делают из меди или бронзы.
– Их берегут как зеницу ока, – заверяет Джаслот, уставясь в столешницу, а потом, подняв на Доррина темные глаза, неожиданно спрашивает: – Ну, а что ты об этом думаешь?
– О чем?
– Я тут слышал, как твой друг толковал о ценах на пиво. Ты сам знаешь, так везде. Хорошо, что у вас есть возможность бывать в трактире...
– Неужто у тебя, купец, дела так уж плохи? – откликается Доррин, у которого вдруг пересыхает горло.
– Может быть, ты заметил, что в этом году не было фейерверка на Ночь Совета?
– Должен признаться, как-то не обратил внимания.
– Ты слышал, что Кертис объявил о весеннем наборе рекрутов?
– Это после того, как не удалось добиться своего с помощью ложных разбоев, – тихо произносит Доррин.
– Не удалось, благодаря Отшельничьему? – уточняет Джаслот еще тише.
– Сомневаюсь, чтобы тут имели место сознательные действия со стороны острова.
– Ты полагаешь, что великим магам Отшельничьего нет до этого дела?
– Не знаю, – отвечает Доррин, не желая вдаваться в подробности, и пытается сменить тему: – Ты, наверное, знаешь, я выстроил новый дом. Хотелось бы там пожить.
– А не мог бы ты изготовить что-нибудь, полезное для солдат Совета? Что-нибудь, основанное на гармонии?
Джаслот задает те же вопросы, что и Брид с Кадарой, но какой ответ может он дать? Ему и нож-то сковать трудно, не говоря уж о мече.
– Не знаю. Обещаю об этом подумать, вдруг что-нибудь придет в голову! Но для кузнеца, который связан гармонией, существует множество ограничений.
Джаслот хмурится.
– Мне сейчас тяжело взять клинок в руки, а не то, чтобы изготовить его, – поясняет Доррин. – Вот почему я использую посох.
– Ты используешь его так, что клинок тебе вряд ли нужен, – сухо замечает купец.
– Не знаю, – беспомощно повторяет Доррин. – Могу только подумать.
– О большем мы и не просим, – говорит Джаслот, глядя Доррину в глаза. – Может, подумаешь заодно и о вступлении в Совет?
– Я? Не думаю, чтобы я соответствовал требованиям...
– Если пока и нет, то это ненадолго. Я заметил, что в твоем новом доме есть помещения, предназначенные под склад.
– Ну, свободное место никогда не помешает, – говорит Доррин, не желая объяснять, что склад предназначается для Лидрал. – Но становиться купцом я не собираюсь.
У него и впрямь нет ни малейшего намерения заниматься торговлей.
– Неважно, – Джаслот улыбается и встает. – Так или иначе, мы надеемся на твою помощь. Зима нынче холодная, но мне впервые в жизни хочется, чтобы она тянулась подольше. Грустно, когда приходится бояться весны и надеяться на долгую стужу. Всего доброго, мастер Доррин.
– Свет... – бормочет Пергун после долгого глотка пива. – Этот расфуфыренный щеголь говорил с тобой так... так, будто ты более важная шишка, чем он сам. Да кто же ты все-таки такой, Доррин?
– Я – это я. Иногда кузнец, иногда целитель, а иногда... иногда и сам не пойму. Ладно, мне пора иди.
– А я еще посижу немного, пиво допью, и вообще... – тянет Пергун. – Куда мне идти? У Хеммила холоднее, чем в леднике. У Геббы, – он указывает пальцем на рыжебородого малого, играющего в углу в кости, – есть повозка. Он меня подбросит.
Пергун берет кружку и направляется в тот угол, где идет игра.
Сев в седло, Доррин едет по раскисшему снегу к мосту, присматриваясь к ближайшим домам. Еще не поздно, однако почти все окна темны, а если где и есть свет, то тусклый, какой может давать единственная свеча или плошка. Да и дым, несмотря на холод, поднимается лишь из немногих труб.
Цена на пиво выросла вдвое. Холодно и темно, однако люди почти не зажигают ни очагов, ни ламп. И при этом Джаслот молится о долгой зиме.
За мостом дорога схвачена морозцем, а сугробы по обе ее стороны высотой чуть ли не по пояс. А вот огней в придорожных домах так же мало.
Подъезжая к холму, откуда начинается подъем к его дому, юноша ежится при мысли о том, скольких людей в Спидларе погубит долгая, холодная зима... и ранняя весна.

XCVII

Доррин идет по тропке, которую проложил в снегу между своим домом и домом Риллы. Утром опять шел снег, и сейчас ветерок гонит поземку поверх утоптанного наста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75