– Так и сказал – «забанкует».
Наконец являются Доррин с Ваосом. Ворвавшийся вместе с ними порыв ветра заставляет лампу мигнуть.
– Кадара!
Мерга разливает подогретый сидр.
– Хлеб почти готов. Сейчас я нарежу сыру.
Как только Мерга ставит на середину стола блюдо с нарезанным сыром, Ваос тянется к нему и хватает сразу два кусочка. Доррин смотрит на паренька с укоризной, и тот отдает один из них девочке.
– Ты выглядишь усталой, Кадара, – говорит юноша.
– Я и вправду смертельно устала, – Кадара кашляет и прикрывает рот рукой. – Брид послал меня, потому что сам приехать не смог. Нашего друга сделали маршалом. Называть его так не стоит, но сути дела это не меняет. Спидлару не хватает ни оружия, ни обученных людей.
Ваос снова тянется к блюду, но натыкается на осуждающий взгляд.
– Обойдешься одним, ты уже обедал, – говорит Доррин. Ваос и вправду вовсе не голоден, тогда как Кадара исхудала до крайности.
– Этот парня сколько ни корми, ему все мало. А когда вы прибыли в Клет?
– Вчера, – отвечает Кадара. – Едва разместились, к тому же половину лошадей пришлось перековывать. Я взяла свободную.
– Что случилось в Элпарте? – спрашивает Доррин.
– Они решили, что покорить Спидлар слишком трудно. Гораздо легче уничтожить, – отзывается Кадара. – Они сожгли всех, кто оказывал сопротивление или просто казался приверженцем гармонии. Вскипятили реку и сотрясали землю до тех пор, пока не рухнули стены. А когда рухнули – ворвались в город и перебили всех оставшихся там мужчин и женщин. Правда, женщин сначала использовали по-иному. Мы предупреждали это дурачье, призывали всех бежать. Многие ушли с нами, но кое-кому было жалко оставлять добро...
Голос Кадары звучит ровно, размеренно и кажется таким же холодным, как падающий за окном снег. От горячего сидра пар поднимается к ее подбородку и украшенному потускневшим галуном вороту.
Мерга, стоя у печи, делает оградительный знак верующих в Единого Бога.
– Твои магические ножи и хитрая тактика Брида привели к гибели нескольких сотен головорезов. Это замедлило их продвижение, и они просто взбесились... – речь Кадары уже в который раз прерывает кашель.
– Сейчас я тебе кое-что дам, – говорит Доррин.
– Да что там, хватит и горячего сидра, – отнекивается девушка. – Я почти забыла его вкус.
Не слушая ее, Доррин удаляется в кладовую, быстро находит там нужный пакет и, вернувшись на кухню, начинает готовить снадобье – крошит листья в пустую кружку, добавляет туда жидкого меда, заливает все это горячим сидром и перемешивает.
– Выпей...
– Спасибо, – Кадара залпом осушает кружку и, улыбнувшись Фризе, которая так и таращит на нее глазенки, поясняет: – Лекарство лучше пить одним глотком, чтобы мужчины не думали, будто ты боишься горького и невкусного, – она отставляет пустую кружку, отхлебывает еще сидра и продолжает: – Белые вообще не терпят непокорства, а из-за Бридовых успехов они и вовсе озверели. Придет весна, и они двинутся на север, сжигая на своем пути все.
Мерга достает хлеб из печи, и кухню заполняет восхитительный аромат.
– Теплый дом, вкусная еда, – качает головой Кадара. – Трудно поверить, что все это пока еще существует.
Встав позади нее, Доррин касается ее запястий, стараясь с помощью гармонии придать ослабленной женщине сил.
– Так лучше, – говорит Кадара. Она встряхивает кистями рук и снова берется за кружку.
– Я так понимаю, что мои «сырорезки» не больно-то помогли, – говорит Доррин.
– Поначалу они позволили замедлить их наступление, но потом Белые сообразили, что к чему, и стали гнать впереди своих войск крестьян. А по обочинам пустили конные патрули.
Мерга ставит нарезанный хлеб перед Кадарой. Ваос переводит взгляд с блюда на Доррина. Тот укоризненно качает головой.
– Да пусть возьмет кусочек, – говорит Кадара. – Жизнь так коротка, стоит ли лишаться маленьких радостей!
Она опускает голову на руки, но тут же встряхивается и выпрямляется.
– Тебе нужно отдохнуть, – строго говорит Кадаре Лидрал. – Пойдем, уложу тебя в большой комнате на подушках.
– Да я и на полу могу... мне не привыкать, – устало бормочет рыжеволосая воительница.
Лидрал помогает ей встать и ведет в будущую гостиную – просторную, но пока почти не обставленную.
Едва Лидрал и Кадара покидают кухню, как Ваос снова тянется за хлебом.
Доррин с кружкой в руках подходит к двери и выглядывает наружу. Снег все падает и падает. Он уже скрыл следы Кадары. В окне дома Риллы едва заметно мерцает огонек.
Хотел бы Доррин знать, что он может сделать для Брида и будет ли от этого толк!

CXXIX

Доррин с Ваосом медленно выковывают из тяжелой металлической чушки квадратный брус, который, по мысли Доррина, должен оказаться достаточно прочным, чтобы выдержать натяжение длинной черной проволоки. Кузнец переворачивает заготовку, кивает Ваосу, чтобы тот нанес еще один удар, и выкладывает изделие на край горна.
– Мне пора уезжать, – говорит вошедшая в кузницу Кадара. Она по-прежнему бледна, но круги под глазами уже не так заметны.
Доррин выходит с ней за дверь. Утро стоит ясное, с юга веет теплом, и солнышко уже растопило выпавший вчера снег.
– Лидрал сказала, что ты поднялся до рассвета, – говорит Кадара, глядя в сторону сада.
– Да, я попробовал смастерить речную ловушку, тоже проволочную. Вода – не дорога, по ней Белые крестьян не погонят. Но чтобы устройство сработало против лодок, нужна более длинная и толстая проволока, а стало быть, и более прочные опоры. Не знаю, будет ли от этого прок... – Доррин вздыхает: – Я подумываю о возможности использовать порох. Правда, на это потребуется время.
– Брид верит в тебя, а что до времени, то в твоем распоряжении вся зима. Но, – тут в ее голосе слышится нотка горечи, – не забывай и о своем корабле. Не исключено, что он ох как понадобится!
– Об этом я тоже думал, – признается Доррин, глядя, как Лидрал выводит из конюшни лошадь Кадары. – Но если мне и удастся его построить, он у нас будет один, тогда как не исключено, что весной у здешних берегов появится целый вражеский флот.
– Может быть, стоит заняться кораблем в первую очередь?
– Если я не смогу помочь Бриду, у меня может все равно не хватить времени на постройку.
– А эти речные ловушки... их долго делать?
– Я могу изготовить несколько штук за восьмидневку. А что?
– Мне подумалось, что было бы неплохо обзавестись ими прямо сейчас. Вдруг Белые решат не дожидаться весны?
– Тогда им придется выступать без промедления, пока реки не сковал лед, – замечает Кадара, принимая у Лидрал поводья.
– Стоит ли тебе ездить верхом?
– Мне случалось ездить в куда худшем состоянии. Как и большинству моих бойцов.
– Лошадь накормлена и вычищена, – говорит Лидрал, поглаживая шею гнедой. – В сумах припасы: сыр, сушеные яблоки и толченый звездочник, тебе от кашля. А еще свежий каравай – поделись им с Бридом.
– Если что-нибудь останется, – улыбается Кадара.
– Даже ты не сможешь умять по дороге все, что мы понапихали в твои сумы, – улыбается ей в ответ Лидрал.
– Примерно через восьмидневку я привезу вам в Клет свои поделки, – обещает Доррин.
– Пошли сначала гонца. Может случиться, что мы переберемся в какое-нибудь другое место, – говорит Кадара, но, поймав взгляд собеседника, качает головой: – Прости, я не подумала. С лошадьми, надо полагать, туго.
– Меня Совет пока оставил в покое, но у Яррла забрали одну лошадь, а у Джисла и вовсе всех, кроме единственной пахотной. Так что ты лучше скажи, как поступить, если ни тебя, ни Брида там не окажется.
– Поспрошай про Брида: он оставит указания на случай твоего приезда. Ничего лучшего я предложить не могу.
– Передай Бриду, что мы думаем о вас, – просит Лидрал.
– Обязательно, – обещает Кадара и ведет гнедую к дороге. Конские копыта хлюпают в талой жиже.
Провожая Кадару взглядом, Доррин пожимает Лидрал руку и ощущает ответное пожатие, а потом и мимолетное прикосновение губ к своей щеке. Обернувшись, он видит в глазах женщины слезы.
– Как тяжело! – вздыхает она. – И как несправедливо!
Доррин кивает. Как ему кажется, хаос в последнее время явно торжествует над гармонией, и все противящиеся ему – такие как Кадара, Брид или Лидрал – страдают куда больше тех, кто безропотно его приемлет.
– У нее усталый вид, – говорит Лидрал.
– Она устала донельзя, и отдыха у нее не предвидится.
– У тебя тоже усталый вид.
– Насчет моего отдыха могу сказать то же самое, – выдавливает смешок Доррин.
– Но почему? Почему невзгоды непременно обрушиваются на хороших людей?
– Этого я не знаю. Знаю одно – мне следует сделать все, что в моих силах. Это все равно меньше того, что делают Брид с Кадарой, а ведь они вовсе не хотят обосноваться здесь и мечтают о возвращении домой.
– Прости, – вздыхает Лидрал, еще раз сжимая его пальцы. – Прости. Тебе нужно держаться, да и мне тоже.
– Давай поддерживать друг друга, – предлагает Доррин, изо всех сил стараясь заставить свой голос звучать непринужденно.
Они обнимаются прямо посреди слякотной лужи и несколько долгих мгновений стоят прижавшись друг к другу.

CXXX

– Дорогой Джеслек, – произносит Ания с холодной улыбкой. – Ты потратил год, уложил уйму народу и занял всего-навсего один захолустный городишко. Трудно назвать такую кампанию удачной.
Джеслек, с такой же улыбкой на лице, смотрит в окно башни и, несколько невпопад, отзывается:
– Как все-таки приятно снова оказаться в Фэрхэвене.
– Полагаю, ты вернулся, чтобы следить за своими противниками.
– Неужто ты и вправду думаешь, будто меня волнуют козни всякой мелюзги? – смеется Высший Маг. – Если меня кто и интересует, так это ты.
Он бросает взгляд на накрытый для двоих стол.
– А как насчет того кузнеца? Или тех обученных на Отшельничьем бойцов? Мне кажется, они задали тебе хлопот не меньше, чем интриганы в Совете.
Джеслек делает жест над зеркалом, и туман расступается. Рыжеволосый кузнец и паренек-подмастерье возятся в кузнице с каким-то колесом.
– Что он делает? – интересуется Ания.
– Похоже, волочит проволоку. Пусть потеет, мы нашли способ бороться с его ловушками.
– А вдруг он найдет ей новое применение?
– Это возможно, но беда невелика. Мы потеряли несколько сот никчемных новобранцев, около сотни обученных кавалеристов, но ни одного мага. Я предпочту выждать и нести меньше потерь.
– Ты такой рассудительный, что просто тошнит.
– Неужели и сейчас? – смеется он, начиная расстегивать ее платье. – Неужели и сейчас?

CXXXI

Бросив взгляд на нависающие облака, Доррин катит к кораблю последний бочонок. Над морской гладью прокатывается глухой раскат грома, белая вспышка выхватывает из рассветного сумрака белые гребни за мысом. Холодная взвесь тумана липнет к его лицу.
У песчаной прибрежной полосы юноша останавливается и смотрит сначала вперед, на увязшую в песке шхуну, а потом на три песчаных холмика. Гильдия предала земле выброшенные на берег тела погибших моряков.
Переведя дух, Доррин снова берется за бочонок. Он старается катить его равномерно, без резких толчков, а его чувства выискивают малейшие признаки хаоса, при обнаружении каковых следует опрометью мчаться к укрытию.
Примерно на середине прибрежной песчаной полосы юноша ставит бочонок на попа, а сам идет дальше, к судну.
По словам Лидрал, «Хартагей» и до крушения пребывал в состоянии, не вызывающем восхищения, причиной чему была, главным образом, небрежность капитана – вероятно, также погибшего.
Проводя рукой по обшивке борта, Доррин, уже в который раз, проверяет древесину чувствами. Корпус довольно прочен, и даже грот-мачта не получила повреждений, а вот клочья разорванных парусов приходится обрезать с рей. Зимнее течение сместило песок так, что глубоко засевшая в нем корма с одного борта погружена в воду примерно локтя на три, а с другого к ней можно подойти посуху. Расстояние от отмели до того места, где глубина достаточна, чтобы судно могло плыть, не скребя килем по дну, составляет локтей десять.
Более восьмидневки ушло у Доррина на расчистку прибрежной полосы и рытье за кормой донного канала. Теперь пришло время освободить корму из песчаного плена. Что и будет сделано, если его расчеты верны.
Вернувшись к бочонку, Доррин открывает крышку, извлекает вощеный пакет с первым зарядом и направляется к тому месту, где уже воткнута в песок лопата. Вырыв яму глубиной в пару локтей, он опускает туда заряд, поджигает фитиль и прячется за корпус судна.
Грохочет взрыв. В воздух взлетает фонтан песка.
Вернувшись, Доррин осматривает воронку и решает, что заряд можно было бы заложить и поглубже. А вот осмотр корпуса его не разочаровывает: корабль заляпало мокрым песком, но никаких новых повреждений не появилось.
Юноша роет очередную яму, закладывает туда очередной заряд и снова прячется за корабль.
После второго взрыва яма за кормой начинает заполняться водой. Ее, однако, необходимо расширить, и Доррин пускает в ход заряды с длинными, спрятанными в навощенные трубки запальными шнурами.
Еще четыре взрыва, и «Хартагей» оказывается на плаву – он покачивается в озерце холодной воды.
Однако работа еще далека от завершения. На всякий случай привязав к поясу надутый пузырь, юноша забирается в утлую лодчонку, едва выдерживающую вес человека и небольшого якоря. Он гребет в море, следя за тем, как разматывается якорный канат. Когда в бухте остается не больше дюжины локтей, Доррин подбирается к корме и сбрасывает якорь в воду. Облегченная лодка подскакивает так резко, что он падает, ударяясь спиной о скамью.
– Тьма!
Юноша налегает на весла, опасаясь, что даже кожаные рукавицы не уберегут ладони от мозолей.
Привязав лодку к судну, он взбирается на корму и берется за рукоять лебедки. Шхуна скрипит, качается и продвигается к морю примерно на локоть, однако затем опять застревает. А вот рукоять поворачивается без напряжения – якорь сорвался с дна. Доррину не остается ничего другого, как подтянуть якорь к борту, снова спуститься в лодку и повторить все сначала. Хорошо еще, что море сегодня спокойное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75