[+4] Вот в немногих словах
суждение Буркхардта о Константине, не оставлявшее, как видно,
никакого места для религиозного обращения императора.
Исходя из других оснований, немецкий богослов Гарнак в своем
исследовании "Проповедь и распространение христианства в первые
три века" [*1] (1-е изд. в 1892, 2-е изд. в 1906 г.) приходит к
аналогичным выводам. Изучив положение христианства в отдельных
провинциях Империи и признавая невозможность определить число
христиан в точных цифрах, Гарнак заключает, что христиане,
будучи к IV веку уже довольно многочисленными и представляя
собой значительный фактор в государстве, тем не менее не
составляли еще большинства населения. Но, по замечанию Гарнака,
численная сила и влияние не везде совпадают друг с другом:
меньшее число может пользоваться очень сильным влиянием, если
оно опирается на руководящие классы, и большое число может мало
значить, если оно состоит из низших слоев общества или, главным
образом, из сельского населения. Христианство было городской
религией: чем больше город, тем крупнее - вероятно, также
относительно - число христиан. Это было необычайным
преимуществом. Но вместе с тем христианство проникло в большом
числе провинций уже глубоко и в деревню: это мы точно знаем
относительно большинства малоазиатских провинций и далее
относительно Армении, Сирии и Египта, относительно части
Палестины и также Северной Африки.
Разделив все провинции Империи на четыре разряда по степени
большего или меньшего распространения в них христианства и
рассмотрев данный вопрос в каждом из четырех разрядов, Гарнак
приходит к заключению, что главный центр христианской церкви в
начале IV века был в Малой Азии. Константин до своего отъезда в
Галлию много лет жил в Никомедии при дворе Диоклетиана.
Малоазиатские впечатления сопровождали его в Галлию и
превратились в ряд политических соображений, которые привели к
решительным заключениям: он мог опереться на твердые и сильные
церковь и епископат. Праздный вопрос о том, одержала ли бы
победу церковь без Константина. Какой-либо Константин должен был
бы прийти; только с каждым десятилетием становилось бы легче
быть тем Константином. Во всяком случае, победа христианства во
всей Малой Азии была уже решена до времени Константина; в других
же областях она была хорошо подготовлена. Не было нужды ни в
каком особенном озарении, ни в каком небесном призыве к войне,
чтобы осуществить на деле то, что уже было готово. Нужен был
только проницательный и сильный политик, который бы в то же
время имел внутреннее влечение к религиозным переживаниям. Таким
человеком был Константин. Его гениальностью было ясное
распознание и верное понимание того, что должно было случиться.
[+5]
Как видно, в представлении Гарнака Константин является только
гениальным политиком. Конечно, статистический метод для того
времени, даже и весьма относительный, почти невозможен.
Но тем не менее теперь наиболее серьезные ученые признают, что
при Константине язычество являлось преобладающим элементом в
обществе и правительстве и что христиан было меньшинство. По
вычислениям проф. Болотова и некоторых других, "может быть, ко
времени Константина христианское население равнялось 1/10 всего
населения; но, может быть, и эту цифру нужно понизить. Всякое же
представление, что христиан было более 10% в массе населения,
будет рискованным " [+6] В настоящее время меньшинство христиан
в Империи при Константине признано почти всеми. Если же это так,
то политическая теория в ее чистом виде относительно Константина
и христианства должна отпасть. Политик не мог строить свои
обширные планы, опираясь на 1/10 населения, которая, как
известно, даже не вмешивалась в политику.
В представлении французского историка Дюрюи (Duruy), автора
"Истории римлян", находившегося под некоторым влиянием
Буркхардта, появляется при оценке деятельности Константина и
религиозная сторона в виде "честного и спокойного деизма,
который образовывал его религию". По словам Дюрюи, Константин
"рано понял, что христианство по своему основному учению
соответствовало его собственной вере в единого Бога". [+7] Но
несмотря на это, политика у Константина играла преобладающую
роль. "Подобно Бонапарту, старавшемуся примирить церковь и
революцию, - пишет Дюрюи, - Константин задался целью заставить
жить в мире, один рядом с другим, старый и новый режим,
благоприятствуя, однако, последнему. Он понял, в какую сторону
шел мир, и помогал этому движению, не ускоряя его. Слава этого
государя заключается в том, что он оправдал название, которое
начертал на своей триумфальной арке: quietis custos (страж
покоя)... Мы попытались, кончает Дюрюи, - проникнуть до глубины
души Константина и нашли в ней скорее политику, чем религию".
[+8] В другом месте, разбирая значение Евсевия как историка
Константина, Дюрюи замечает: "Константин Евсевия видел часто,
между небом и землей, вещи, которые никто никогда не замечал".
[+9]
Следует отметить две из большого количества публикаций, которые
появились в 1913 году в связи с празднованием
тысячешестисотлетия так называемого Миланского эдикта. Это
"Kaiser Konstantin und die christliche Kirche", написанная Э.
Шварцем (E. Schawrtz), и "Gesammelte Studien", изданные Ф.
Дёльгером. Э. Шварц утверждал, что Константин "с дьявольской
проницацельностью опытного политика реализовал важность, каковую
имел союз с церковью для создания всемирной (unversal) монархии,
которую он собирался построить, и он имел смелость и энергию
создать такой союз вопреки всем традициям цезаризма ". [+10] Э.
Кребс (Е. Krebs) в рамках "Gesammelte Studien", изданных
Дёльгером, писал, что все шаги Константина к христианству были
всего лишь вторичными причинами ускорения победы церкви;
основная же причина заключалась в сверхъестественной силе самого
христианства [+11].
Мнения исследователей в этом вопросе очень различаются. П.
Баттифоль защищал искренность обращения Константина, [+12] а
сравнительно недавно Ж. Морис, хорошо известный исследователь
нумизматики времени Константина, попытался материализовать
элемент чудесного в его обращении. [+13] Г. Буасье отмечал, что
для Константина как для государственного деятеля отдать самого
себя руки христиан, которые были меньшинством в империи, было
рискованным экспериментом; поэтому, раз он не изменил свою веру
по политическим причинам, необходимо допустить, что он сделал
это по убеждению [+14]. Ф. Лот [+15] склонялся к тому, чтобы
принять искренность обращения Константина. Э. Штайн [+16]
выдвигал политические мотивы. "Величайшее значение религиозной
потики Константина, - говорил он, - заключалось во введении
христианской церкви в структуру государства". Он утверждал
также, что Константин находился в некоторой степени под влиянием
государственной религии зороастризма в Персии. А. Грегуар писал,
что политика всегда первенствует над религией, особенно внешняя
политика. [+17] А. Пиганьоль говорил, что Константин был
христианином, не зная этого. [+18]
Конечно, обращение Константина, обычно связываемое с его победой
над Максенцием в 312 году, не должно рассматриваться как его
истинное обращение в христианство. На самом деле он принял
религию в год смерти. В течение всего своего правления он
оставался "pontifex maximus"; воскресный день он иначе не
называл, как "день солнца" (dies solis); а под "непобедимым
солнцем" (sol invictus) обычно разумели тогда персидского бога
Митру, культ которого пользовался громадным распространением на
всем протяжении империи, как на Востоке, так и на Западе, и
временами являлся серьезным соперником христианству. Известно,
что Константин был сторонником культа солнца; но какое божество
в частности почитал он под этим названием, в точности не
известно; может быть, это был Аполлон. Ж. Морис заметил, что эта
солярная религия обеспечила ему огромную популярность во всей
Империи. [+19]
Недавно некоторые историки предприняли интересную попытку
представить Константина более как продолжателя и исполнителя
политики других, чем единственного поборника христианства.
Согласно А. Грегуару, Лициний еще до Константина начал политику
терпимости к христианству. Шенебек, немецкий историк, оспаривал
мнение Грегуара. Он рассматривал Максенция как поборника
христианства в своей части Империи, а также в качестве того, кто
создал Константину модель для подражания, [+20]
Нельзя совершенно оставлять без внимания и его политические
планы; последние также должны были сыграть роль в его отношениях
к христианству, которое во многом могло ему помочь. Но, во
всяком случае, не политические планы явились причиной обращения
Константина; последний обратился к христианству в силу
внутреннего убеждения, возникшего и окрепшего не под влиянием
политики. В том-то и заключается гениальность Константина, что
он, сам искренне сочувствуя христианству, понял, что в будущем
оно будет главным объединяющим элементом разноплеменной Империи.
"Он хотел, - как пишет кн. Е. Трубецкой, - скрепить единое
государство посредством единой церкви". [+21]
Обращение Константина связывается с известным рассказом о
явлении на небе креста во время борьбы Константина с Максенцием,
т. е. для объяснения причин обращения вводится элемент чуда.
Однако источники об этом вызывают большие несогласия. Древнейшее
свидетельство о чудесном знамении принадлежит христианскому
современнику Константина Лактанцию, который в своем сочинении "О
смерти гонителей" (De mortibus persecutorum) говорит лишь о
полученном Константином во время сна вразумлении, чтобы он
изобразил на щитах небесное знамение Христа (coeleste signum
Dei). [+22] О действительном же небесном знамении, которое будто
бы видел Константин, у Лактанция не говорится ни слова.
Другой современник Константина, Евсевий Кесарийский, дважды
говорит о победе его над Максенцием. В более раннем
произведении, в "Церковной истории", Евсевий лишь замечает, что
Константин, идя на защиту Рима, "призвал в молитве в союзники
Бога небесного и Его Слово, Спасителя всех, Иисуса Христа".
[+23] Как видно, ни о сне, ни о каких знаках на щитах здесь не
говорится. Наконец, тот же Евсевий в другом своем произведении,
написанном лет двадцать пять после победы над Максенцием, а
именно в "Жизнеописании Константина", дает, со слов самого
императора, клятвенно подтвердившего свое сообщение, известный
рассказ о том, будто Константин во время похода увидел над
солнцем знамение креста с надписью: "сим побеждай" (toutw nika).
ужас объял его и войско. В ближайшую ночь явившийся Константину
во сне Христос с крестом повелел сделать подобие его и с таким
знамением выступить против врагов. Утром император рассказал о
чудесном сновидений, призвал мастеров и, описав им вид явленного
знамения, приказал приготовить подобное знамя, [+24] известное
под названием labarum [+25].
Лабарум представлял собой продолговатый крест, с поперечной реи
которого спускался вышитый золотом и украшенный драгоценными
камнями кусок шелковой ткани с изображениями Константина и его
сыновей; на вершине креста был прикреплен золотой венок, внутри
которого была монограмма Христа. [+26] Со времени Константина
labarum сделался знаменем Византийской империи. Упоминания о
явившемся Константину "богознамении" или о виденных на небе
войсках, посланных Богом ему на помощь, можно найти и у других
писателей. Известия по данному вопросу настолько сбивчивы и
противоречивы, что не могут быть в должной мере исторически
оценены. Некоторые даже думают, что рассказанное событие имело
место не во время похода против Максенция, а еще до выступления
Константина из Галлии.
Так называемый Миланский эдикт. Во время Константина Великого
христианство получило законное право на существование и
дальнейшее развитие. Первый указ в пользу христианства вышел из
рук одного из самых свирепых его гонителей, а именно Галерия.
Последний в 311 году издал указ, на основании которого
христиане, получая прощение за свое прежнее упорство в борьбе с
правительственными распоряжениями, имевшими целью вернуть
христиан к язычеству, вместе с тем признавались имеющими
законное право на существование. Указ Галерия объявлял: "Пусть
снова будут христиане, пусть они составляют свои собрания, лишь
бы не нарушали порядка! За эту нашу милость они должны молить
своего Бога о благоденствии нашем, нашего государства и о своем
собственном". [+27]
Через два года, после победы над Максенцием, Константин и
вступивший с ним в соглашение Лициний сошлись в Милане и,
обсудив положение дел в Империи, издали интереснейший документ,
который, может быть не совсем правильно, называется Миланским
эдиктом. Сам текст документа до нас не дошел. Но он сохранился у
христианского писателя Лактанция в форме написанного по-латыни
рескрипта Лициния, данного на имя префекта Никомедии. Греческий
же перевод латинского оригинала помещен Евсевием в его
"Церковной истории".
На основании этого указа христианам и всем другим
предоставлялась полная свобода следовать той вере, какой кто
пожелает; всякие мероприятия, направленные против христиан,
устранялись. "Отныне, - объявляет указ, - всякий, кто хочет
соблюдать христианскую веру, пусть соблюдает ее свободно и
искренно, без всякого беспокойства и затруднения. Мы
заблагорассудили объявить это твоей попечительности (т. е.
префекту Никомедии) как можно обстоятельнее, чтобы ты знал, что
мы предоставили христианам полное и неограниченное право
почитать свою веру. Если это мы разрешили им, то твоей светлости
должно быть понятно, что вместе с этим и для других
предоставляется открытое и свободное право, ради спокойствия
нашего времен, соблюдать свои обычаи и свою веру, чтобы всякий
пользовался свободой почитать то, что избрал. Так определено
нами с той целью, чтобы не казалось, будто мы хотим унизить
чье-либо достоинство или веру".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87