С его личным опытом они не расходились, однако чародеи-теоретики Лагоаша и Куусамо перед войной твердили иное. Он пожал плечами.
— Сделаю что смогу, много это или мало. Кроме того, ты будешь скрываться от янинцев, а их волшба не столь уж отлична от моей.
— Верно. Добро! — Доег кивнул и протянул грязную руку. Фернао и (после минутного колебания) Пенда пожали ее. Обитатель льдов склонил голову. — Договорились.
Краста как раз вышла из одной лавки на бульваре Всадников, чтобы заглянуть в следующую, когда столкнулась с триумфальным шествием альгарвейской армии по улицам Приекуле. Мысль отказаться из-за парада от своих планов маркизе не пришла в голову: она была рада, что в лавках почти нет покупателей, и расстроилась только, что едва ли не каждый третий магазин оказался закрыт.
Маркиза поддалась на уговоры слишком раболепной даже по ее меркам продавщицы купить янтарную брошку и, приколов новое приобретение к блузке, шагнула на тротуар, но тут вопли фанфар заставили ее обернуться. Оркестр во главе процессии наяривал изо всех сил. Блистали под солнцем трубы и бронзовые рамы барабанов. Красту, словно сороку, привлекало все яркое и блестящее. Сверкание начищенной меди заставило ее обратить на захватчиков взгляд. А вид солдат, несущих эти инструменты, заставил смотреть во все глаза.
Если маркизе приходилось задумываться об альгарвейцах, первым ей на память приходило слово «варвары». В этом она была вполне типичной валмиеранкой, хотя то же можно было сказать и об остальных каунианских племенах. Возможно, шагавшие по бульвару Всадников бойцы принадлежали к числу лучших в войске Мезенцио. «А может, я ошибалась на их счет», — мелькнуло в голове у Красты: для нее это был потрясающий взлет фантазии.
Альгарвейские солдаты — сначала оркестр, потом несколько пехотных рот, потом эскадрон кавалерии на единорогах, потом бойцы на храпящих тяжеловесных бегемотах и снова пехота и так дальше — произвели на маркизу впечатление куда более благоприятное, чем она могла подумать, и даже более благоприятное, чем валмиерские войска, на ее глазах проезжавшие через Приекуле по дороге на фронт. Не в том дело, что бойцы эти были рослы, стройны и красивы — то же относилось и ко многим валмиерским солдатам. И не в том, что килты их открывали на обозрение достойные одобрения лодыжки — о мужской анатомии Краста знала все, что считала нужным.
Нет, поразили ее дисциплина солдат — не то качество, которое она привыкла приписывать альгарвейцам, — и их поведение. Они шагали по бульвару Всадников так уверенно, словно без всякого сомнения заслуживали завоеванной победы, заслуживали одним тем, что превосходили покоренных валмиерцев во всех отношениях. Валмиерские солдаты, которых маркиза видела, смотрели иначе — так, словно путь их вел к большой беде. И они были правы.
Прожив всю жизнь с ощущением собственного превосходства над окружающими, Краста и откликалась на подобное качество с охотой. Она даже позволила альгарвейцам — простолюдинам до одного — оглядывать ее в ответ, не выказывая — не чувствуя даже — бешенства и омерзения, которое вызвали бы в ней подобные взгляды валмиерской черни. Но даже взгляды эти были сдержанны, особенно по альгарвейским меркам: солдаты следили за светловолосой красавицей глазами, не поворачивая голов.
Горстка валмиерцев остановилась, глядя с тротуаров на ползущую мимо процессию, но не более чем горстка. Жители Приекуле усердно делали вид, что никакого завоевания не было и захватчиков не существует. Краста намеревалась вести себя так же, буде случай столкнет ее с альгарвейцами, однако демонстрация блистательной мощи застала ее врасплох.
Наконец, хотя парад еще не закончился, маркиза оторвалась от увлекательного зрелища и свернула в переулок, где ее ждала коляска. Кучер поспешно спрятал фляжку, к которой прикладывался в отсутствие хозяйки. Спрыгнув с облучка, он помог маркизе забраться в коляску.
— Отвези меня домой, — велела Краста.
— Слушаюсь, госпожа. — Кучер поколебался, потом осмелился, что с ним бывало редко, задать вопрос: — Вы смотрели, как рыжики маршируют, госпожа?
— Да, — отозвалась Краста. — Все не так ужасно, как твердят газетные прорицатели.
— Не так ужасно? — переспросил кучер, когда коляска тронулась с места. — Ну дай-то силы горние, чтобы вы правы оказались, да только от проигранной войны добра не жди…
— На дорогу смотри! — прикрикнула Краста, и слуга умолк.
Улицы были пустынны. На глаза маркизе попадались в основном альгарвейские патрульные, сменившие на улицах Приекуле городскую стражу. Они также вели себя примерно. В отличие от своих товарищей на параде, патрульные позволяли себе проводить Красту молчаливым жадным взглядом, но и только — никакого насилия они чинить не пытались, тогда как панические слухи приписывали бойцам короля Мезеницо жестокость, достойную их далеких предков.
К тому времени, когда коляска подъехала к усадьбе, настроение Красты исправилось совершенно. Ну хорошо: Валмиера, конечно, проиграла войну (маркиза очень надеялась, что Скарню не пострадал), но альгарвейцы казались победителями куда более снисходительными, чем ожидалось. После того как уляжется суматоха, решила маркиза, она сможет, как прежде, приятно общаться с благородным дворянством.
Но когда коляска свернула с тракта на ведущий к воротам усадьбы проезд, благодушие Красты как ветром сдуло.
— Что здесь делают эти кони и единороги? — указав пальцем, грозно спросила маркиза, словно кучер не только должен был знать, откуда они взялись, но и мог убрать скотину куда-нибудь. Слуга только плечами пожал; имея дело с Крастой, безопасней всего было молчать.
Потом маркиза заметила при лошадях альгарвейского солдата в юбке, но, прежде чем она успела окликнуть его, тот скрылся в дверях, отчего Краста пришла в бешенство: как он осмелился войти в ее дом без приглашения?
— Подгони коляску прямо к парадным дверям! — приказала маркиза. — Я разберусь с этим, и немедленно! Какое касательство имеют эти захватчики к моим наследным владениям?!
— Слушаюсь, сударыня, — ответил кучер.
Ничего разумнее он не мог сказать в этот момент.
Коляска остановилась прямо перед коновязью. Маркиза спрыгнула на землю прежде, чем кучер успел подать ей руку, и уже двинулась уверенным шагом к дверям, когда те распахнулись и на пороге показались двое альгарвейцев — офицеры, как поняла она, увидев нашивки на их мундирах и кокарды на шляпах.
Не успела Краста осыпать их проклятьями, оба низко поклонились ей. Маркиза удивилась настолько, что старший альгарвеец успел заговорить первым:
— И вам наидобрейшего дня, маркиза. Не могу высказать своего восторга от знакомства с вашей блистательной персоной. — На валмиерском он изъяснялся безупречно, лишь с едва заметным акцентом. Потом он изумил Красту еще раз, перейдя на классический каунианский: — Если пожелаете, мы можем продолжить беседу на этом языке.
— Довольно будет и валмиерского, — отозвалась маркиза, понадеявшись, что высокомерным тоном ей удастся скрыть тот факт, что альгарвеец владел классическим наречием куда лучше ее самой. Но сквозь изумление прорвался гнев: — А теперь извольте объяснить, господа, что означает это вторжение в мою усадьбу!
Из окон обоих этажей гроздьями свисали слуги. Краста лишь краем глаза замечала их присутствие — для нее они были столь же неотъемлемой частью усадьбы, как лестница или кухня, — ибо внимание ее целиком занимали альгарвейцы.
— Позвольте сначала представиться, сударыня, — ответил старший альгарвеец, вновь поклонившись. — Имею честь прозываться Лурканио, графом Альбенга, и носить чин полковника. Мой адъютант, капитан Моско, имеет удовольствие быть маркизом. Приказом великого герцога Ивоне, командующего оккупационной армией Альгарве на территории Валмиеры, мы и наш штаб будем расквартированы в вашей прелестной усадьбе.
Капитан Моско тоже поклонился.
— Сделаем все возможное, чтобы не причинять вам неудобств, — промолвил он на валмиерском лишь чуть менее гладком, чем у полковника Лурканио.
Слово «расквартированный» в лексикон Красты не входило, и, чтобы осознать его смысл, маркизе потребовалось несколько мгновений, после чего она сама удивилась, как у нее хватило силы воли не располосовать ногтями наглые рожи захватчиков.
— Вы собираетесь здесь жить ?! — переспросила она с натугой.
Лурканио и Моско кивнули. Краста тряхнула головой в величественном презрении.
— Да по какому праву?!
— По приказу великого герцога Ивоне, как уже сообщил вам мой командир, — ответил капитан Моско.
Младший альгарвеец был симпатичен, искренен и терпелив, но все это в данный момент не значило для Красты совершенно ничего.
— По праву победителя, — добавил полковник Лурканио вежливо, но непреклонно. — После Шестилетней войны валмиерцы поселились в моем поместье. Я бы солгал, заявив, что не испытываю определенного удовлетворения тем, как поменялись наши роли. Мой адъютант прав: мы причиним вам немного неудобств. Но мы останемся. А вот останетесь ли вы, зависит от того, сможете ли вы свыкнуться с таким положением дел.
За всю жизнь никто еще не осмеливался разговаривать с Крастой таким тоном. Ни у кого не хватало на это власти. Маркиза открыла рот… и закрыла. Ее трясло. Альгарвейцы в Приекуле не стали вести себя как варвары. Но, как только что напомнил ей Лурканио, они могли действовать подобно варварам, если им взбредет в голову, — подобно торжествующим варварам.
— Хорошо, — холодно промолвила она. — Я расположу вас и ваших людей в одном крыле, полковник. Если вы и впрямь желаете причинять мне по возможности меньше неудобств, общение ваше и ваших подчиненных со мною будет сведено к минимуму.
Лурканио поклонился снова.
— Как скажете. — Теперь, когда он получил желаемое, он мог позволить себе быть добродушным — в этом они сходились с Крастой. — Возможно, со временем вы измените свое решение.
— Сомневаюсь, — отозвалась Краста. — Я никогда не меняю принятых решений.
Моско пробормотал что-то по-альгарвейски — изучать этот язык Красте никогда не приходило в голову. Лурканио, рассмеявшись, кивнул, потом бросил что-то в ответ, указывая на маркизу. «Они говорят обо мне, — осознала она с возмущением. — Они говорят обо мне, а я даже не знаю, что! Какая грубость! Настоящие варвары».
Краста прошла мимо альгарвейцев, расправив плечи и высоко задрав нос. Краем глаза она заметила, что взгляды их прикованы к ее седалищу, и задрала нос еще выше. «Пусть смотрят, — подумала она со сдержанным удовлетворением. — Больше у них все равно ничего не получится». И, чтобы подначить их, покачала бедрами.
Стоило ей переступить порог, как слуги обступили ее, словно цыплята наседку.
— Сударыня! Что же нам делать, сударыня?! — неслось со всех сторон.
— Альгарвейцы намерены поселиться здесь, — отвечала Краста. — Ничего с этим поделать я сейчас не могу. Отправим их в западное крыло — только сначала вынесите оттуда все ценное. После этого можем закрыть на них глаза. В любой другой части особняка им не место, и я дам это понять их командирам.
— А если они все же придут, сударыня? — спросила Бауска.
— Сделайте так, чтобы им не захотелось приходить второй раз, — ответила маркиза. — Это всего лишь альгарвейцы, не годится культурному народу обращать на них внимание.
Она обернулась к двоим рыжеволосым караульным, что разглядывали в вестибюле картины и безделушки.
— Пошли вон, — скомандовала она, пояснив свои слова жестом. — Убирайтесь, кыш!
Ушли они не сразу и со смешками, но все же ушли. Слуги смотрели на хозяйку с благодарностью — все, кроме одной служанки, которую проходящий мимо солдат ущипнул за ягодицу, да и та выглядела не столь возмущенной, как следовало бы.
Краста покачала головой. Что ей делать, если какая-нибудь служанка позволит альгарвейцу распустить руки? Как этого избежать? Если по Бауске судить, нынешняя чернь совершенно лишена моральных устоев. Краста недовольно пощелкала языком. Так или иначе, придется справляться.
Маршал Ратарь упал ниц перед троном конунга. Привычные заверения в верности слетали с его губ особенно легко. Он знал, что конунг Ункерланта изволит на него гневаться. И знал, почему. Бывало, что владыка гневался на какого-нибудь подданного без видимой остальным причины. Но не сейчас.
Свеммель позволил — приказал — Ратарю ползать на животе, упираясь лбом в ковер, куда дольше обычного. Наконец, решив, очевидно, что маршал в достаточной мере унижен, конунг промолвил ледяным голосом:
— Встань.
— Слушаюсь, ваше величество, — пробормотал маршал Ункерланта, тяжело поднимаясь на ноги. — Благодарю, ваше величество.
— Зато у нас нет причин тебя благодарить! — прорычал Свеммель, тыча в Ратаря пальцем, словно боевым жезлом. Будь у него оружие, конунг, наверное, спалил бы маршала на месте. Голос его, и без того пронзительный и тонкий, стал еще выше, когда он передразнил Ратаря: — «Подождем, пока альгарвейцы завязнут в Валмиере», ты говорил. «Подождем, пока они бросят все силы на восток. И тогда ударим, когда они не смогут перебросить против нас подкрепление». Твои слова, маршал?
— Мои слова, ваше величество, — бесстрастно ответил Ратарь. — Я посчитал такой образ действий наиболее эффективным. Очевидно, я ошибся.
— Именно, что очевидно! — бросил Свеммель уже нормальным тоном. — Если бы мы желали поставить во главе ункерлантского войска глупца, болвана, будь спокоен, мы нашли бы такого. Но мы надеялись, что избрали маршалом военачальника прозорливого, а не склонного ошибаться . — Последнее слово в устах его прозвучало как проклятие.
— Ваше величество, в свою защиту я могу сказать только то, что никто здесь, никто на востоке и, позволю заметить, никто в Альгарве не мог вообразить, что армии рыжеволосых смогут за месяц поставить Валмиеру на колени, — ответил Ратарь. — Да, я ошибся. Но далеко не один я.
Он ждал, что Свеммель разжалует его, отправит на рудники копать уголь, соль или серу, прикажет казнить на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97