— Я в этом уверен, — отозвался Скарню — ничего не значащий вежливый ответ.
Он хотел было продолжить, но осекся. Порою Рауну, если дать ему возможность, выдавал ненароком такие вещи, которых иначе не узнал бы ни один офицер.
Этот случай оказался из таких.
— Вы правда полагаете, что мы завтра сможем прорвать альгарвейский фронт? — спросил сержант.
— Таков приказ, — ответил Скарню. — Надеюсь, что сможем.
Больше он ничего говорить не стал.
— М-м. — Морщинки на лице Рауну сложились в маску менее угрожающую, чем обычно. — Вашбродь, я тоже надеюсь. Но если шансов-то больших нет… вашбродь, я в Шестилетнюю навидался, как молодых и храбрых офицеров косило ни за грош. Нехорошо будет, если с вами такое случится, прежде чем вы к своему месту привыкнете.
— Понял, — весело кивнул Скарню. — А как привыкну, тут-то и наступит мне самое время помирать ни за грош.
— Да нет, вашбродь. — Рауну покачал головой. — Как привыкнете, так и поймете, что без толку ни за грош костьми ложиться.
— Единственный способ преуспеть в нападении, — процитировал устав Скарню, — это начинать его с полной уверенностью в успехе.
— Так точно, вашбродь. — Рауну снова нахмурился. — Только порой и это не помогает.
Скарню молча пожал плечами. Рауну глянул на него, покачал головой и отошел. Скарню понимал, что пытался сказать ему ветеран. Но понимать было недостаточно. Приказ есть приказ. Его рота прорвется сквозь укрепления альгарвейцев или поляжет до последнего человека.
Всю ночь ядрометы засыпали снарядами вражеские позиции. Над головой пролетали драконы, обрушивая на рыжеволосых солдат свой смертоносный груз. Скарню не знал, радоваться этой канонаде или печалиться. С одной стороны, погибшие вражеские бойцы и разрушенные крепости уже не смогут помешать нападающим, с другой — валмиерцы не смогли бы ясней объявить о том, что готовится атака, даже если бы вывесили над окопами транспарант.
Альгарвейцы почти не пытались отвечать на град ядер. «Может, передохли все», — с надеждой подумал Скарню, но заставить себя поверить в это не сумел.
Он отправил своих солдат занять выкопанные за несколько предыдущих дней подходные траншеи. Работа эта тоже могла предупредить альгарвейцев о близком штурме, но так Скарню не придется пересекать столь широкую полосу ничейной земли, когда придет час, и капитан с большой неохотой решил, что результат стоит усилий и риска.
— Вот так мы воевали в Шестилетнюю! — сказал Рауну жмущимся в окопах рядовым, пока все ждали сигнала к атаке. — Тогда мы рыжиков скрутили в бараний рог, так что у нас и сейчас все получится, верно?
Кое-кто из новичков в роте с ухмылкой закивал сержанту-ветерану — они были слишком молоды, чтобы помнить кровавые жертвы, которые Валмиера принесла ради той победы. О них Рауну не вспоминал намеренно. В нынешней войне армия пострадала не так уж сильно, и не в последнюю очередь потому, что генералы помнили бойню Шестилетней и не хотели ее повторять. Сейчас риск казался приемлемым… тем, кому не придется рисковать самим.
На западе, за спиною капитана, черное небо понемногу становилось серым, потом — розовым. Выглянув из-за насыпи перед траншеей, Скарню увидал, что полевые укрепления противника пострадали ужасающим образом. Капитан понадеялся, что даже в Шестилетнюю войну крепости альгарвейцев не подвергались такой бомбардировке.
Нечто в этом духе он высказал стоявшему рядом Рауну.
— Всякий раз, когда мерещится, что ни единого ублюдка в живых не осталось, — ответил сержант, — тут они и вылезают целыми вагонами, и каждая сволочь только и мечтает тебя спалить.
Рядовых Рауну ободрял в полный голос. С командиром беседовал вполголоса, чтобы не снижать моральный дух роты.
Снова и снова обрушивались ядра на альгарвейские укрепления и форты. Внезапно смертоносный град прервался. Вытащив из кармана медный свисток, Скарню дунул в него со всей силы. Протяжный звонкий свист сотен таких свистков пронесся над передовой, растянувшейся на мили.
— За Валмиеру! — вскричал капитан. — За короля Ганибу!
Он выкарабкался из окопа и, пригибаясь, ринулся к альгарвейским позициям.
— Валмиера! — орали солдаты, следуя за командиром. — Ганибу!
Скарню оглянулся. Тысячи валмиерцев, несчетные тьмы, рвались на запад, и от такого зрелища сердце любого бойца переполнялось гордостью за своих соотечественников.
«Еще несколько сотен локтей, — подумал капитан, — и мы окажемся среди рыжиков да возьмем их за горло!»
Но короткие вспышки впереди уже свидетельствовали о том, что кое-кто из альгарвейцев подвергся артиллерийской подготовке. Один за другим, стряхнув оцепенение, вражеские солдаты открывали огонь по Скарню и его товарищам. Начали падать солдаты — одни беззвучно, другие с мучительными стонами.
До поры до времени валмиерские войска безнаказанно обрушивали на альгарвейцев ядра. Но теперь уже на атакующих посыпались снаряды. Скарню обнаружил, что лежит на земле, но совершенно не помнил, как его сбило с ног. Только что он бежал вперед, и тут…
Капитан поднялся на ноги. Штаны его были порваны, мундир лорнул по шву на локте, но ран не было — кажется. «Повезло», — мелькнуло у него в голове.
Скарню взмахнул рукой: мол, все в порядке — и оглянулся через плечо — посмотреть, следуют ли за ним его солдаты. На глазах у капитана рухнули наземь несколько бойцов. Рота не одолела и полпути по ничейной полосе, а потери уже были огромны. Если так пойдет и дальше, до передовых альгарвейских окопов Скарню доберется в одиночку… если доберется.
Эта мысль отрезвила его. Атака в сомкнутом строю обходилась слишком дорого.
— Повзводно! — крикнул он. — Наступаем повзводно!
Половина его подчиненных — половина оставшихся в живых — нырнула в ближайшие укрытия, по большей части в воронки от взрывов ядер. Остальные пробежали вперед и там, распростершись на земле, открыли огонь по альгарвейцам, пока их товарищи перебежками двигались дальше. Шаг за шагом валмиерцы приближались к траншеям, откуда вели огонь рыжеволосые солдаты.
Скарню укрылся в неглубокой воронке, ожидая своей очереди ринуться вперед, и огляделся в надежде, что его приказ не слишком задержал продвижение роты. То, что он увидел, привело его в ужас. Большинство валмиерцев бежали обратно в свои окопы. Но и те, что продолжали наступать, даже не пытались применить тактику, которая способна была уменьшить потери. Они просто мчались вперед — и падали. А когда не в силах были наступать, бежали с поля боя.
— Видали, вашбродь? — крикнул Рауну из соседней воронки. — Этого я и боялся!
— Что же нам делать? — спросил Скарню.
— Мы не прорвем их фронта! — ответил сержант. — Нам до их позиций не добраться — а если доберемся, то уже не вылезем оттуда. Сейчас лучше пересидеть здесь, отстреляться, а как ночь наступит, вернемся обратно в окопы. Но если прикажете, вашбродь, я пойду вперед.
— Нет, — решительно отозвался Скарню. — Что толку гибнуть ни за грош? — Он не сказал об этом вслух, но ясно было, что, послав в атаку сержанта, он отправится вслед и сам. — Ты об этом пытался меня предупредить, когда мы готовились к наступлению?
— Точно так, вашбродь. Хорошо, что вы это поняли, — ответил Рауну. — Жаль, наши командиры поглупей оказались.
Скарню хотел было выговорить сержанту за непочтительность, да тут и осекся. Как может он укорять Рауну за то, что тот сказал правду?
Оловянный котелок, который выдали Леофсигу, когда молодого человека загребли в ополчение короля Пенды, оставался при нем. Это означало, что пленнику повезло — относительно. Тем фортвежским солдатам, кто свои котелки потерял, приходилось есть из мисок. В миску еды влезало меньше. Альгарвейцы могли бы выдать нуждающимся котелки своего образца, но рыжикам это в голову не приходило.
А вот что им пришло в голову, так это старательно пересчитывать пленников в каждом бараке, перед тем как наполнить их котелки или миски. Леофсиг не поручился бы, что альгарвейские охранники способны досчитать до десяти даже на пальцах. Бесконечные переклички, которые устраивали пленным, говорили скорей об обратном.
Порой одного-двух пленников и впрямь недосчитывались при очередной проверке. Тогда рыжики методично переворачивали весь лагерь сверху донизу, покуда не выясняли, каким образом тем удавалось удрать. После чего весь барак, где жили беглецы, на неделю сажали на половинный паек. На лагерных пайках не пожируешь. На половине лагерного пайка оставалось только умирать от голода. Это была веская причина выдавать тюремщикам любого, кто хотя бы заикнется о побеге.
Тем утром все шло наперекосяк.
— Славьтесь, силы горние, — пробормотал Леофсиг.
Он замерз, устал и проголодался; стоять в строю посреди плаца на поверке казалось ему прескверным развлечением, а перспектива отстоять длинную очередь, чтобы получить у лагерных кухарей скудную пайку, вызывала еще меньше энтузиазма. Хотя в конце концов ему дадут чем набить желудок, а это стоит многих жертв.
Хлюп!
Звук, с которым комок каши упал в солдатский котелок, вызывал еще меньше аппетита, чем вид серой массы. Каша была ячневая с капустой и кусочками соленой рыбы или ветчины. Пленных кормили ею три раза в день. Каша всегда была скверная, но тем утром от котла несло еще хуже обычного.
Леофсиг ее все равно съел. Если ему станет худо — а такое случалось порой, — он пойдет в лазарет. И если хоть одна сволочь обзовет его симулянтом, он наблюет этой сволочи на ноги.
Горстка кауниан, попавших в его барак, завтракала, как обычно, в своем тесном кружке. Порой Леофсиг присоединялся к ним. Немногие его соотечественники поступали так же. Большинство же не желали иметь с древним народом ничего общего, а кое-кто, вроде Мервита, при каждом удобном случае нарывался на ссору.
— Эй, ты! — гаркнул великан.
Леофсиг оторвал взгляд от месива в котелке и поднял голову. Ну да, Мервит глядел в его сторону с ухмылкой, которая не делала его физиономию ни привлекательней, ни сердечней.
— Ты, ты, любитель чучелок! — хохотнул тот. — После завтрака опять в сортирный наряд? Поболтать с приятелями, да?
— Ты бы сам попробовал разок, Мервит, — отозвался Леофсиг. — Ты здесь один полон дерьма по уши.
Мервит выпучил буркала. Они с Леофсигом и раньше вздорили, но до сих пор юноша не отвечал оскорблением на обиду. Великан осторожно отставил в сторону свой котелок.
— Ты за это поплатишься, — произнес он невозмутимо и ринулся в бой, словно бегемот.
Леофсиг пнул его в живот — все равно что бревно пинать. Мервит только хрюкнул и впечатал правый кулак юноше в ребра, а левым прошелся по макушке — метил он в лицо, да Леофсиг увернулся. Мервит взвыл — должно быть, разбил костяшки.
Леофсиг был ниже своего противника и легче, а потому не брезговал никакими приемами. Он попытался было закончить драку одним ударом в пах, но Мервит увернулся и получил коленом по бедру. Затем великан заключил юношу в медвежьи объятья, а Леофсиг сделал ему подсечку. Сцепившись, они рухнули на пол, охаживая друг друга кулаками, локтями, коленями, как могли.
— Стоят! Вы стоят! — заорал кто-то на скверном фортвежском.
Леофсиг и не подумал подчиниться, поскольку имел обоснованное подозрение, что Мервит ничего не слышит.
— Вы стоят! — На сей раз команда прозвучала более внушительно. — Стоят, или мы палит!
Это, видимо, убедило Мервита, потому что тот разом бросил вышибать из Леофсига дух. Юноша незаметно приложил его напоследок локтем, потом оттолкнул и поднялся на ноги. Из носа у него капала кровь. Пара зубов пошатывалась, но ни один не вылетел. Даже не сломан ни один — вот это повезло так повезло!
Он покосился на Мервита. Было видно, что великан побывал в драке: под глазом раздулся синяк, на щеке виднелась ссадина. Леофсиг чувствовал себя так, словно попал под лавину, и надеялся только, что Мервиту не лучше.
Вмешавшиеся в драку альгарвейские охранники только головами качали.
— Глупый, глупый фортвеги, — проговорил один из них не столько с гневом, сколько с грустью. — Пошли, глупый фортвеги. Сейчас увидеть, какой глупый вы есть. Пошел!
Драчуны неохотно повиновались.
Порой альгарвейцы делали вид, что не замечают драк между пленниками. Порой, сколько Леофсиг мог судить — без всякой закономерности, устраивали показательные казни. Обнаружив, что ведут их к бригадиру Синфриду, старшему фортвежскому офицеру в лагере, юноша слегка расслабился. Синфрид, в отличие от альгарвейского коменданта, не мог назначить пленному действительно серьезное наказание.
— Ну, что у нас тут? — спросил бригадир, оторвавшись от своих бумаг.
Седоволосый и седобородый, он походил скорей на добродушного деда, чем на военачальника. Будь он лучшим солдатом — будь лучшими солдатами многие фортвежские командиры, — он не попал бы в лагерь для военнопленных, а продолжал бы сражаться.
— Эти двое, они драться, — сообщил один из рыжих охранников.
— Это я сам вижу, — отозвался Синфрид. — Вопрос в том, почему они дрались.
Охранник по-альгарвейски выразительно пожал плечами, давая понять, что ему все равно, а интересоваться побуждениями каких-то фортвежцев попросту ниже его достоинства. Бригадир вздохнул — очевидно, сталкивался с подобным отношением не в первый раз.
— Ну а вы, солдаты, что скажете в свое оправдание? — спросил он у Леофсига и Мервита.
— Сударь, этот чучельник вонючий меня по-всякому материл, — выпалил Мервит, исходя праведным гневом. — Мне это надоело, так что, когда он затеял драку, я решил ему отплатить за все хорошее.
— Это я драку затеял? — возмутился Леофсиг. — Это он затеял! Он меня доставал с того дня, как я в лагерь попал, — да вот только что вы сами слышали. Ну, я ему и отплатил той же монетой. Ему не больно понравилось — задиры, они такие.
— Свидетельства противоречат друг другу, — заключил Синфрид со вздохом, после чего глянул на охранников: — Вы, судари мои, конечно, не видели, кто затеял драку?
Рыжики расхохотались — не столько от мысли, что они могут это знать, сколько над идеей, будто это их должно в малейшей степени трогать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97