Офицерам — еще меньше. А сильней всего они не нравились конунгу Свеммелю, если верить всему, что болтают (верней сказать, шепчут) люди. Победив наконец в затянувшейся гражданской войне своего брата-близнеца Киота, Свеммель пришел к выводу, что все, кто с ним не согласен, — предатели. Из-за этого уже немало людей исчезло без следа, и Леудаст не горел желанием добавить к их списку собственное имя.
Нагнувшись к костру, он покрутил в ладонях палочку с нанизанным на нее куском жесткой сильно наперченной колбасы, чтобы та как следует прожарилась со всех сторон.
— Очень эффективно , Леудаст, — одобрительно кивнул сержант, старый вояка по имени Магнульф.
— Спасибо, сержант. — Леудаст просиял.
Похвала была нешуточная. Слова «эффективность» солдат в жизни не слыхивал до той поры, как царские печатники сорвали его с земли, обрядив в сланцево-серый мундир, но конунгу Свеммелю оно было очень по душе. Поэтому всем подданным конунга приходилось добиваться эффективности хотя бы на словах. В армии Леудаст научился не только поражать огнем врагов великого Ункерланта, но и вовремя вставлять в разговор дежурные лозунги:
— Время и силы — с наименьшими затратами.
— С наименьшими, — согласился Магнульф с полным ртом.
Леудаст едва разобрал его слова, но дожидаться, пока сержант прожует, было бы не очень эффективно. Магнульф почесал внушительный — хотя и не столь впечатляющий, как у Леудаста и еще доброй половины роты, — шнобель и продолжил:
— Клятые дёнки беспременно сегодня что-нибудь утворят. Во всяком разе, так пленники талдычат.
Леудасту стало вдруг интересно, как из пленных выжимают сведения. Эффективно, должно быть. Под ложечкой у него засосало. Дознатчики конунга могли действовать эффективно до жути.
— Вот дома, — бросил со скукой тощий по ункерлантским меркам парень по имени Визгард, — уже, верно, за полночь перевалило, а тут солнце едва закатилось.
— Мы, — Магнульф ударил себя кулаком в грудь, — великая страна! А будем — еще больше, когда вышибем дёнок с большой земли на острова, где они гнездятся.
— Было бы проще, когда б они не отняли у нас эту землю в годы Войны близнецов, — вставил Бертар.
— Вот и видно, к чему эффективность нужна, — наставительно заметил Магнульф. — С одним конунгом в царстве дела как по маслу идут — эффективно. Поставь двоих на место одного, и все в тартарары летит!
С точки зрения Леудаста, ничего особенно эффективного в этом не было. То был голос здравого смысла. Если бы хоть Свеммелю, хоть Киоту достало смелости признаться, что из двоих близнецов он младший, братья избавили бы Ункерлант от множества горестей. Через хутор Леудаста — точней сказать, его отца, потому что сам солдат появился на свет уже к исходу междоусобной войны, — армии проходили не раз, то в одну сторону, то в другую, но с неизменной целью унести все, что можно, а остальное — сжечь. Село не один год оправлялось от разорения.
А теперь, когда страна, наконец, вздохнула спокойно, началась новая война, на дальнем краю земли. В чем тут эффективность — Леудаст ума дать не мог, но упоминать об этом вслух было бы крайне… неэффективно.
— Будьте бдительны, — приказал, подходя к костру, капитан Урган. — Дьёндьёшцы готовят какую-то гнусность.
— Я уже предупредил солдат, сударь, — заметил Магнульф.
— Эффективно, — сухо заметил Урган. — У меня есть для вас новость: на дальнем востоке все соседи обрушились на Альгарве.
— Его величество поступил — эффективней не бывает, что не ввязался в эту войну, — заметил Магнульф. — Пускай эти ублюдочные каланчи друг друга поубивают.
— Фортвежцы — не каланчи, — поправил Бертар педантично.
Магнульф прожег его одним из тех взглядов, какие, судя по всему, тренировал перед зеркалом.
— Может, и не каланчи, зато ублюдки еще те, — прорычал сержант. — Иначе стали бы они уходить из-под руки Ункерланта во времена Войны близнецов, а?
Не только перворазрядный чародей собразил бы, что продолжать спор с обозленным Магнульфом неэффективно. Бертар заткнулся.
— В Фортвеге, — добавил капитан Урган, — немало кауниан. Вот они уж точно каланчи ублюдочные — ничем не лучше вшивых альгарвейцев.
Бертар безуспешно делал вид, что вовсе рта не открывал. Леудаст на его месте так бы и делал.
— Сударь, — спросил он все же, — не известно ли, что задумали против нас дёнки?
— Боюсь, что нет, — ответил Урган. — Ничего ужасающего, впрочем, не ожидаю — слишком мало становых жил в этом забытом силами краю, да и те, что есть, недочерчены, так что противнику не легче подвозить припасы и людей, чем нам. Не самая эффективная война в истории, но раз Дьёндьёш ее начал — приходится и нам продолжать.
Внезапно Леудаст услышал свистящий звук в воздухе, и в сотне локтей от костра разорвалось ядро. Волна жара сбила солдата с ног, вспышка ударила по глазам с такой силой, что Леудасту показалось, будто он ослеп: только лиловые кляксы плыли перед глазами.
О том, что тварь набросится на сидящих вокруг костра, Леудаст догадался бы, даже если б не слышал пронзительного драконьего визга, и, хотя сам не разглядел чудовища, знал: оно прекрасно видит своих жертв, а потому поспешно откатился. Спину оцарапали острые камни и колючие горные кусты, названия которых Леудаст не знал — прежде чем печатники забрали его, он никогда не покидал равнин севера.
А вот пламя, хлестнувшее из пасти дракона, солдат увидел — увидел совсем рядом, так что в лицо пахнуло горящей серой. Где-то за спиной заверещал Визгард. Миг спустя в небо ударил, целя в пикирующего дракона, тонкий бледный луч. Леудаст пожалел, что не закинул за спину собственный жезл, — тогда он тоже мог бы пальнуть по врагу, вместо того чтобы искать укрытие.
Но дьёндьёшцы, по примеру жителей других стран, хитроумным способом покрывали подбрюшья своих драконов и нижнюю сторону крыльев серебром. Луч, который прожег бы человеческое тело насквозь, отразился, не причинив вреда. Дракон вновь рыгнул огнем, и снова раздался мучительный вопль. Больше в удаляющегося на запад зверя никто стрелять не пытался. Поднятый огромными крылами ветер растрепал Леудасту волосы.
Сморгнув залетевшую в глаза пыль, солдат пополз к груде жезлов. Пока он пытался выбрать свой, из-за валунов выбрались Магнульф и Бертар.
— А где капитан? — глупо спросил Леудаст.
— Вон, лежит — поджарился, что твоя краюха в печи, — ответил сержант.
С заката послышался перестук сыплющейся гальки. Магнульф помянул силы недобрые.
— Вот и дёнки пожаловали. Посмотрим, задорого ли пойдут наши шкуры. Рассредоточились — не хватало, чтобы нас с фланга обошли!
Леудаст бросился за валун шагах в десяти от кострища. Мимо промелькнул луч, подобный тому, каким несчастный капитан Урган метил в дракона. Солдат рухнул в укрытие, едва не переломав себе все кости, и вгляделся в сумрак, откуда палил по нему враг.
Ночью пользоваться магическими жезлами было не с руки: если промахнешься, вспышка выдаст твое местоположение врагу. Так что если у тебя осталась капля соображения, долго ты на прежнем месте не останешься — но, шевельнувшись, скорей всего выдашь себя и, во всяком случае, покинешь укрытие.
Справа послышались торопливые шаги. Леудаст резко обернулся — прямо на него бежал дьёндьёшский пехотинец, приметивший, должно быть, с каким шумом ункерлантец завалился в свое укрывище. У солдата перехватило горло, и он судорожно ткнул пальцем в ямку у основания жезла.
Скорей нечаянно, чем по точному расчету, луч его уставился дёнке прямо в грудь. На миг Леудаст увидал вполне ясно выпученные глаза, широкоскулое лицо, из-за пышной светлой бороды показавшееся чисто выбритому ункерлантцу зверской мордой. Потом враг охнул — больше в недоумении, чем от боли, — и завалился на спину.
— Жезл, — пробормотал Леудаст, выхватывая оружие из мертвых пальцев.
Сколько зарядов осталось в его собственном, он не имел понятия. Так далеко от становой жилы, в отсутствие перворазрядного мага, если энергия иссякала, пополнить ее было уже невозможно. Лучше иметь второй жезл про запас.
Леудаст мрачно покосился на труп дьёндьёшца, испускавший наравне с вонью опустошенного кишечника слабый запах жареного мяса. Ну точно, мертвей мертвого. Чтобы получить энергию путем жертвоприношения, не нужно быть перворазрядным чародеем. Солдаты, отдававшие жизнь, чтобы зарядить жезлы товарищей, получали Звезду эффективности — посмертно, само собой, но еще эффективней было пользоваться для этой цели пленниками.
Хотя какая разница? Пленника у Леудаста не было — только труп. Кроме того, в окрестностях не было даже ученика чародея. Солдат вновь укрылся за валуном и принялся ждать, когда дёнки продолжат атаку.
Несколько минут казалось, что этим дело и окончится. Может быть, противник не знал, сколько вреда причинил драконий налет. А может, просто рвался в бой ничуть не больше самого Леудаста. Слышно было, как вражеский офицер распекает кого-то на своем невнятном щебечущем языке. Леудаст знал, что говорил бы в таком положении ункерлантский офицер: что если ленивые ублюдки под его началом не сдвинутся с места, он им сам устроит кровавую баню.
И те двинулись: лохматые, уродливые. Одни палили, другие под прикрытием огня продвигались вперед перебежками. Леудаст высунулся из-за валуна, сделал пару выстрелов и тут же нырнул обратно, не дожидаясь, когда его прожгут, как он прожег вражеского солдата.
Когда он понял, что его обходят справа, то решился отступить. Огненный луч опалил камни ужасающе близко, перед самым носом, но Леудаст тут же вновь прижался к земле, чтобы из другого укрытия открыть огонь по врагу.
А затем, к некоторому его удивлению, с тыла начали подходить все новые ункерлантцы, продвигаясь вперед с именем конунга Свеммеля на устах. Дьёндьёшцы загомонили разочарованно: шанс продвигуться вперед был упущен, и они это знали. Подкрепление даже приволокло с собой переносную баллисту. Как выли дёнки, когда на них посыпались начиненные огнем и светом разрывные ядра!
— Вперед, ребята! — орал ункерлантский офицер. — Выбьем их с гор, на равнину! За конунга Свеммеля, за эффективность!
Леудаст решил про себя, что пытаться силами нескольких взводов выбить дьёндьёшцев с Эльсунгского хребта — не слишком-то эффективно. Тяжело дыша, солдат скорчился за грудой камней. Он уже не первый день воевал в этих горах. И не даст какому-то безмозглому торопыге угробить себя ни за грош, когда только что пережил очередную стычку.
— Остаться в живых — тоже эффективно, — пробормотал он и никуда не двинулся.
«Пантера» мчалась по волнам на северо-запад, направляясь из Сетубала, лагоанской столицы, в альгарвейский порт Фельтре. Фернао стоял на баке и чувствовал, что работает за двоих. Чародею приходилось не только держать в голове картину становых жил — на море их положение отслеживать было сложней, нежели на суше, — но и приглядываться колдовским чутьем, нет ли поблизости военных судов Сибиу… да и Валмиеры тоже.
— Есть что-нибудь? — поинтересовался, подходя, капитан Рохелио.
— Нет, сударь. — Фернао покачал головой, отчего собранные в пучок волосы отхлестали его по плечам.
Как большинство лагоанцев, чародей был высок ростом и худощав. Волосы его казались то рыжеватыми, то каштановыми — как солнце упадет. Казавшиеся раскосыми узкие глаза с приметной складкой на веке выдавали примесь куусаманской крови.
— Тишина такая, словно мы ни с кем не воюем.
Рохелио фыркнул.
— Лагоаш, будьте любезны припомнить, ни с кем и не воюет. Это все прочие, олухи, бросили мир в костер.
Он подкрутил лихой ус: огромный и густо навощенный, в альгарвейском стиле.
— Словно никто в мире ни с кем не воюет, — поправился Фернао: как любой чародей, достойный своего диплома, он был изрядным педантом. — В Шестилетнюю войну мы встали на одну из сторон, — заметил он после небольшой паузы.
— И получили с этого просто-таки ошеломительный барыш, — парировал капитан «Пантеры», фыркнув снова. — Давайте посчитаем: тысячи — десятки, сотни тысяч — убитых, еще больше искалеченных, государственный долг, с которым страна только-только расплатилась, половина флота на дне морском… а вы предлагаете повторить? Вот что я об этом могу сказать! — И он осторожно сплюнул за борт — подветренный, конечно.
— Я вовсе не имел в виду, что мечтаю о новой войне, — отозвался Фернао. — Мой старший брат остался в лесах под Приекуле. Я его и не помню почти: мне тогда шесть, не то семь лет было. Я потерял дядю — матушкиного младшего брата — и кузена, еще один кузен вернулся домой без ноги… — Чародей пожал плечами. — Понимаю, ничего особенного. Многие семьи в Лагоаше могли бы рассказать и пострашнее истории. А еще больше семей ничего не расскажут — никого после войны не осталось.
— Вот это точно! — Рохелио картинно кивнул. Он все делал картинно — приверженность капитана альгарвейскому стилю не ограничивалась усами. — Тогда отчего же такое кислое лицо при слове «мир»?
— Не то горько, что мы не ввязались в войну, — промолвил Фернао. — А то, что весь остальной мир в нее затянуло. Страны восточного Дерлавая пострадали не меньше нашего.
— И Ункерлант, — вставил Рохелио. — Про Ункерлант не забывайте.
— Ункерлант, конечно, тоже относится к восточной части Дерлавая… в некотором роде, — слегка усмехнулся Фернао, но улыбка его быстро увяла. — В Войне близнецов они пострадали сильней, чем в войне с альгарвейцами — а те были неласковы.
Рохелио презрительно поджал губы.
— Да уж, друг друга они резали очень… эффективно .
Фернао горько хохотнул.
— Конунг Свеммель научит ункерлантцев эффективности не раньше, чем король Ганибу — своих подданных скромности.
— Но у Ганибу есть хоть капля соображения — столько и от валмиерца можно ожидать, — заметил Рохелио. — Он не пытается переделать натуру своих подданных. — Капитан всплеснул руками. — Ну вот! Видите, друг мой? Вдвоем мы разрешили все проблемы мира!
— Кроме одной: как заставить мир обратить на нас внимание, — отозвался Фернао, чья язвительная натура только оттеняла экстравагантные выходки Рохелио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97