Покупал не раз - магазин Wodolei.ru 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Выбирай оружие, солдат. — Он ткнул пальцем в ряды лопат.
— Так точно, сударь, — вновь отозвался юноша, но с выбором не торопился.
Никто не ждет от военнопленного спешки; на тех пайках, которые альгарвейцы соизволяли выдавать, торопиться они были не в состоянии. Леофсиг знал это и пользовался.
— Теперь — за дело! — скомандовал капитан, которого ему едва ли удалось обмануть.
— А за что, — не без любопытства спросил офицер, когда юноша уже двинулся было в направлении вонючих канав, — тебя сюда отправили? Рыжики все больше кауниан к нам шлют.
— А это не рыжики, — стыдливо признался Леофсиг. — Это один из наших командиров. Я, кажется, недостаточно деловито, на его вкус, бегал.
— Судя по тому, как ты лопату выбирал, — неудивительно, — ответил капитан с беззлобной насмешкой: за проступок Леофсига пара часов в сортирном наряде считались наказанием вполне достаточным. — Может, — добавил офицер миг спустя, — оно и к лучшему, что тебя прищучили. Теперь кауниане не подумают, что им одним приходится выгребные ямы копать.
— Вам-то, сударь, оно, может, и к лучшему, — отозвался юноша, — а мне так вряд ли.
— За дело! — вновь скомандовал фортвежский офицер. — Делать мне больше нечего, кроме как тратить время на споры с тобой.
Леофсиг был не прочь потратить свое время именно на это, но раз не получилось — придется работать. Жаль только, что нельзя одновременно зажимать нос и копать. Несколько кауниан в своеобычных штанах уже трудились вдоль канавы. Старший по сортирному наряду оказался прав — при виде отряженного им в помощь фортвежца они явно удивились. Леофсиг принялся забрасывать полную испражнений канаву землей, и в воздух поднялись звенящей тучей обиженные мухи. Убедившись, что их новый собрат по несчастью не отлынивает, кауниане вернулись к работе сами. Леофсиг отметил это с некоторым облегчением и тут же забыл о них, ворочая землю со всей возможной поспешностью — лишь бы поскорее разделаться с работой. Если каунианам это по нраву — хорошо. Если нет, подумал юноша, — их горе.
— На безвинного клевещете! — орал арестованный, когда Бембо волок его по лестнице жандармерии. Кандалы на его руках позвякивали при каждом шаге.
Когда визгливые жалобы арестанта начали действовать Бембо на нервы, жандарм сдернул с пояса дубинку и на пробу звонко хлопнул себя по ладони.
— Охота проверить, как тебе удастся кричать с полной пастью битых зубов? — поинтересовался он.
Арестант заткнулся мигом. Бембо только ухмыльнулся.
Добравшись до верхней ступеньки, жандарм так толкнул своего подопечного, что тот впечатался в дверь лицом, и только затем, подхихикивая над его неуклюжестью, отворил дверь, чтобы подтолкнуть арестанта снова — в приемник.
Жандармский сержант за конторкой не уступал Бембо в обхвате.
— Так-так-так, — протянул он. — И что же мы видим? — Вопрос этот, как и большая часть вопросов в альгарвейских устах, был сугубо риторическим. А следующий — нет. — И за какие грехи ты приволок нашего дорогого друга Мартусино на сей раз?
— Болтался перед витриной ювелирной мастерской, сержант, — ответил Бембо.
— Ах ты, лживый мешок кишок! — взвыл Мартусино и обернулся к сержанту: — Да я всего-то мимо проходил, Пезаро, вот могилой мамы клянусь! Мне последнего срока в исправиловке хватило! Я завязал, честно!
Прозвучало это не столь убедительно, как могло бы: в кандалах воришке неудобно было разговаривать руками.
Сержант Пезаро с сомнением глянул на своего подчиненного.
— Ага, хватило ему! — рявкнул Бембо. — Мало ему показалось! Я его как увидел, так сразу обшарил. Вон что ему в кошель поясной закатилось!
Из собственного кошелька жандарм извлек три золотых колечка: одно простое, другое с блестящим граненым гагатом, а третье — с сапфиром впечатляющих размеров.
— В первый раз вижу! — выпалил Мартусино.
Пезаро окунул перо в чернильницу.
— «Обвиняется в краже», — вывел он на листе бумаги. — «Обвиняется в намерении совершить кражу…» Может, судье надоест моя писанина и он все же тебя повесит, а? По мне, Мартусино, так давно пора.
— Да этот жирный боров невинного человека подставил! — заорал Мартусино. — Подсунул он мне эти колечки, навоза кусок! Точно вам говорю — впервые в жизни их вижу, и ни одна душа живая с этим не поспорит!
Будучи констеблем, Бембо приходилось сносить более серьезные оскорбления, чем потерпел бы любой другой альгарвеец, равно как позволялось причинять обиды с большей легкостью, чем многим его соотечественникам. Но всему имелся свой предел. «Мешок кишок» подходил к этому пределу вплотную, а уже «навоза кусок» переходил все границы. Бембо снова вооружился дубинкой и огрел воришку со всех сил по темени. Арестант взвыл.
— Получил увечье при сопротивлении аресту, — заметил Пезаро, вписывая в бланк еще одну строку.
Мартусино взвыл громче прежнего, не то от боли, не то от обиды. Сержант покачал головой.
— Заткнулся б ты, а? Отведи его на портрет, Бембо, а потом в камеру, и чтоб я его больше не слышал!
— Беспременно, сержант. У меня самого уже голова болит. — Жандарм взмахнул дубинкой. — Давай, пошевеливайся, пока снова не схлопотал.
Мартусино зашевелился. Бембо отвел его в архивный отдел, чтобы занести сведения о нем в дело. Симпатичная художница набросала портрет воришки. Бембо всегда поражало, как она несколькими ловкими мазками грифеля или угольного карандаша могла перенести на бумагу душу человека. То не было чародейство в обычном понимании слова… но все равно казалось чудом.
А еще жандарма поражало, как ладно художница наполняла собою блузку.
— Ну почему бы тебе со мной не поужинать, Саффа? — проговорил он — верней, хотя и немилосердней, было бы сказать «проныл».
— Потому что не в настроении заниматься борьбой, — отмолвила та. — Давай лучше я тебе сразу пощечину дам? Как будто и поужинали.
Она склонилась к мольберту. У Мартусино хватило глупости рассмеяться. Бембо наступил ему на ногу. Всем весом. Арестант пискнул. Бембо сделал все, чтобы расплющить ему пару пальцев, но, кажется, не вышло. Саффа продолжала рисовать. В жандармских участках такое случалось постоянно. Порой и не такое случалось. Все об этом знали, но шума не поднимал никто — с какой стати?
— Браслетики с него придется снять на минуту, — сообщила Саффа, закончив с портретом. — Он должен подписать набросок и пальчики оставить заодно.
Один из охранников в архиве держал Мартусино на прицеле карманного жезла, покуда Бембо расстегивал кандалы. Арестант с неохотой нацарапал свое имя под нарисованным Саффой портретом и еще менее охотно позволил намазать свои пальцы чернилами, чтобы оставить отпечатки на бумаге.
— Вышел ты покуда из дела, приятель, — добродушно заметил Бембо. — Теперь попробуй увести хоть чужой грош, и чародеи выведут нас прямо к твоему крыльцу.
Кандалы снова сомкнулись на запястьях Мартусино.
— В этот раз я ничего не украл! — запротестовал арестант.
— Ага. А детишек достают из-под фигового дерева, — отозвался Бембо.
Он и Мартусино оба знали, что чародей-уголовник может разорвать симпатическую связь между преступником и его портретом, подписью и отпечатками пальцев. Но если портрет помечен отпечатками и подписью, сделать это сложней и куда обременительней для кошелька того, кто привлек внимание жандармерии.
— Готово, — объявила Саффа.
Потом Бембо отвел воришку в камеру. Дорогу Мартусино знал — он проходил ею не в первый раз. При виде Бембо и его подопечного скучающий тюремщик торопливо захлопнул тощую книжицу и сунул ее под стол, так что жандарм едва успел заметить на обложке голое женское седалище.
— А у меня тебе подарочек, Фронтино, — бросил он, подталкивая воришку вперед.
— Только и мечтал об этом. — Выражение лица Фронтино определенно противоречило словам. Он пригляделся к арестанту. — Не в первый раз вижу этого остолопа, но прах меня возьми, если вспомню его имя. Тебя как звать, приятель?
Мартусино поколебался, но, прежде чем он успел назваться чужим именем, Бембо взялся за дубинку. Воришка тут же решил, что разумней будет играть по правилам, и дальше отвечал на вопросы тюремного надзирателя без задержки. Бембо тоже пришлось отвечать, порой на те же вопросы, что ему уже задал Пезаро. Когда допрос окончился, Фронтино вытащил из-под стола — Бембо опять смог бросить взгляд на соблазнительную обложку — небольшой жезл и нацелил его на Мартусино. Бембо, придерживаясь за дубинку, расстегнул на арестанте кандалы.
— Раздевайся, — скомандовал тюремщик. — Давай, давай, догола. Сам знаешь, так что не заставляй повторять.
Мартусино сбросил туфли и чулки, потом стянул рубашку, килт и, наконец, нижнее белье.
— Кожа да кости, — презрительно заметил Бембо. — Одна кожа да кости.
Арестант глянул на него кисло, но решил, похоже, что ответ обеспечит ему знакомство с дубинкой. Он был прав.
Тяжело приподнявшись со стула, Фронтино собрал его вещи и упихал в полотняный мешок, швырнув Мартусино вместо этого робу, юбку и сандалии в черно-белую полоску — арестантский костюм. Воришка оделся, мрачно поглядывая на жандармов. Полосатая роба висела на нем мешком. Жаловаться, как он понимал, смысла не имело.
— Если судья тебя оправдает, получишь назад свое барахло, — бросил тюремщик. Они с Бембо разом ухмыльнулись: оба знали, что надеяться на это не стоит. — А иначе приходи, когда с исправиловки выйдешь. Я, может, подзабуду малость, куда его запрятал, но постараюсь вспомнить, если хорошо попросишь. — Это означало «если заплатишь».
— Пезаро считает, — с надеждой подсказал Бембо, — что в этого раз его могут, наконец, повесить.
Мартусино скорчил гримасу. Тюремщик только плечами пожал.
— Тогда он вряд ли вернется за вещами. Ну ничего — зря не пропадут.
Бембо кивнул. В этом случае Фронтино оставит себе что приглянется, а остальное продаст. Тюремщики редко умирали в нищете.
— Не повесят, — заявил Мартусино, впрочем, скорей с надеждой, чем с уверенностью.
— Давай. — Фронтино отпер тяжелый железный замок на внешней двери камеры. — Заходи.
Мартусино подчинился. Бембо и тюремщик следили за ним через зарешеченное окошко.
На внутренней двери вместо замка стояло заклятье. Надзиратель пробормотал себе под нос отпирающее заклинание, и дверь распахнулась. Мартусино прошел внутрь, к остальным арестантам, ожидающим суда. Фронтино забормотал вновь, и дверь захлопнулась.
— А что случится, если внутренней дверью займется арестант, поднахватавшийся чародейных наук? — полюбопытствовал жандарм.
— Считается, что ее расклясть может колдун не ниже второго ранга, — ответил тюремщик, — а дипломированных волшебников в обычную камеру не сажают — уж поверь мне, Бембо, мальчик мой. Для таких у нас особое местечко припасено.
— Слышал, дорогие шлюхи тоже так говорят, — заметил Бембо.
Фыркнув, Фронтино ткнул жандарма локтем в бок.
— Не знал, что ты такой шутник.
— Я это скрываю, — сообщил Бембо. — Если люди узнают, мне придется выступать на сцене. Я буду богат и знаменит, и мне этого не перенести. Лучше уж я останусь простым жандармом!
— Простак ты большой, это точно, — согласился тюремщик.
Бембо посмеялся, но не над шуткой надзирателя: он ожидал, что Фронтино ляпнет нечто в этом роде, и порадовался своей проницательности. Потом его отвлекла другая мысль.
— Скажи-ка, что ты там почитываешь? — спросил он. — На вид любопытно.
— Вот помяни дорогих шлюх… — проворчал тюремщик, вытаскивая книгу из-под стола.
Когда Бембо смог оторвать взгляд от завораживающей иллюстрации на обложке, то обнаружил, что романчик называется «Путиняй: Любовница императора». Фронтино рекомендовал ее наилучшим образом:
— Она в неделю кувыркается больше, чем армия акробатов за месяц.
— Звучит неплохо. — Бембо вчитался в надпись мелким шрифтом пониже заголовка: — «Основано на реальных случаях из бурной истории Каунианской империи». — Он покачал головой. — Эти кауниане всегда были большие похабники.
— И не скажи! — поддержал надзиратель. — Эта Путиняй чего только не вытворяет, и все с превеликим удовольствием. Можешь взять у меня книгу, когда я дочитаю… только поклянись, что вернешь.
— Верну-верну, — заверил его Бембо не вполне искренне.
Фронтино, видимо, понял это.
— А можешь, — заметил он, — себе другой купить. Похоже, в последнее время через два романа на третий только и пишут, какие гнусности творились в Каунианской империи и как отважные яростные альгарвейские наемники ее наконец сокрушили. Суровые сукины дети были наши предки, если хоть половина того, что пишут, правда.
— Ага, — согласился Бембо. — А что, может, и куплю. Вот пара лишних монет в кошеле бы на такое дело пригодилась.
— С этим разобраться недолго.
Из мешка, куда отправились одежда и вещи Мартусино, тюремщик выудил поясной кошель воришки, и на пару с Бембо они поделили содержимое — серебро и пару мелких золотых.
— Нечетная — моя, — заявил Бембо, забирая лишнюю монетку. — Пезаро потребует свою долю.
Фронтино кивнул. Так делались дела в Трикарико.
Высоко над гаванью Тырговиште — над всеми портами Сибиу — кружили драконы, выглядывая, не надвигаются ли альгарвейцы по морю или по воздуху. Всякий раз, как взгляд капитана третьего ранга Корнелю устремлялся ввысь, вид ящеров успокаивал его. Без сомнения, и чародеи за закрытыми дверями выискивали следы возмущений в становых жилах, оставленные выступившим против островной державы вражеским флотом. Но чародеев не было видно, и Корнелю приходилось лишь предполагать, что они заняты делом. А драконов он видел своими глазами.
Сегодня, правда, увидеть их было тяжеловато: туман и низкие призрачные облака почти скрывали крылатых великанов от взгляда. По мере того, как осень уступает место зиме, погода будет неуклонно ухудшаться. Драконам трудней будет вовремя засечь противника, а чародеям тяжелое бремя ляжет на плечи.
Корнелю нахмурился. Волшба волшбою, но и наблюдателями в небе пренебрегать не следовало бы. Моряки, склонные рисковать, гибли обычно прежде, чем привычка успевала закрепиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97


А-П

П-Я